Галобионты - Иван Беляев

– Вы говорите о Геракле? – уточнил Дзержинец.

– Именно о нем, полковник. Я более чем удовлетворен своим помощником и уверен, что мне не нужны никакие другие.

– Но как же так, Антон Николаевич, вы же столько лет бок о бок проработали с Тихомировым, неужели вас ничего с ним не связывает?

– Если и связывает, то не самое приятное. Он утомлял меня своей назойливостью. К тому же мне не хватало в нем остроты ума и независимости мышления. Знаете, когда испытываешь такой дефицит общения, то начинаешь ждать от своего единственного собеседника качеств, которые больше всего ценишь в людях. В Тихомирове этих качеств я не находил. Это было слишком неприятно, чтобы я мог мириться с их отсутствием.

– Но вы же мирились с этим раньше.

– Мирился, – ответил Степанов, – не спорю. Но тогда, когда мне приходилось с этим мириться, у меня не было альтернатив, исключая, разумеется вас, полковник, – добавил профессор со странной улыбкой. – Но вы не так часто баловали меня своим вниманием, чтобы мне хватало общения с человеком, равным мне по интеллекту. А потом у меня появился Геракл. Думаю, вы не станете оспаривать его преимуществ в сравнении с Тихомировым.

– Но Геракл не человек. Или это для вас неважно? – с любопытством поинтересовался Дзержинец.

– Быть человеком не такая уж счастливая доля, полковник, – мрачно заметил Степанов, – возможно, меня привлекает в Геракле как раз это.

– Откуда такая ненависть к роду человеческому, Антон Николаевич?

– Не вам об этом спрашивать, полковник, – усмехнулся Степанов, – вы знаете всю мою подноготную.

– Знаю, поэтому и спрашиваю. Мне совсем не кажется, что у вас есть достойный повод для того, чтобы так ненавидеть и презирать людей. Как никак, вы ведь тоже человек, хотя и незаурядный.

– Это доказывает, что вы знаете меня не так хорошо, полковник.

– Вы мне не нравитесь, Антон Николаевич. Сначала я думал, что вы просто устали. Это не удивительно, учитывая напряженность вашей работы на данном этапе. Но теперь меня одолевают сомнения, что есть и другие предпосылки, повлиявшие на изменения в вашем поведении. К сожалению, у меня не было возможности держать вас под строжайшим контролем. Поэтому я не знаю почти ничего из того, что творилось на Базе во время моего отсутствия. Теперь я вижу, что зря рассчитывал на ваше благоразумие. Оно вас покинуло. Это меня беспокоит и наводит на подозрения. Я никогда не поверю, что такой, в общем-то, беззлобный и безобидный человек, как Тихомиров, мог ни с того, ни с сего решиться на предательство.

Впервые за все последнее время при упоминании сбежавшего ассистента в лице Степанова промелькнула искра интереса.

– Что он хотел сделать? – спросил профессор.

– У меня нет точных данных об этом, но подозреваю, что Тихомиров собирался обнародовать информацию о ваших экспериментах.

– С чего вы это взяли, полковник? – с искренним недоумением спросил Степанов.

– Вы считаете, что он не мог так поступить?

– Я отлично знаю Тихомирова, он всегда был безупречен. Никогда не пооверю, чтобы он мог так поступить. Единственное предательство, на которое он способен, это попытаться бросить работу на Базе и затеряться среди людей. Признаюсь, иногда мне приходило в голову, что Михаил Анатольевич может предпринять такую попытку, да и то для того только, чтобы доказать мне, как он мне необходим.

– В таком случае, Антон Николаевич, знайте, вы недостаточно проницательны. Судя по нашему с ним последнему разговору, он решился на более отважный и рискованный поступок. Глядя на вас, Антон Николаевич, я с прискорбием вынужден констатировать, что вы даже не осознаете всю глубину обиды, нанесенной вами бедняге Тихомирову. Я должен быть зол на него, но вместо этого я испытываю величайшее сочувствие к этому затравленному и задавленному вами человеку, посвятившему вам всю свою жизнь. При всем уважении к вам, Антон Николаевич, я должен сказать, что считаю вас подлецом по отношению к Тихомирову.

– Если бы я мог высказываться столь же откровенно, сколь и вы, полковник, вы могли бы услышать много интересного о моем отношении к вам.

– Не думайте, пожалуйста, что это станет для меня сюрпризом, Антон Николаевич, – произнес полковник голосом, от которого у профессора холодок побежал по спине, – я знаю, как вы ко мне относитесь. Но это меня совершенно не волнует, потому что я уверен, что могу проконтролировать любое ваше действие.

– Если вы так всесильны, то почему вы не смогли проконтролировать действия Тихомирова? – воскликнул Степанов, совершенно выведенный из равновесия уничижительными словами полковника.

– На это есть причины, я не собираюсь делиться ими с вами. Одно могу сказать определенно: можете не рассчитывать, что я оставлю проблему ваших с Тихомировым взаимоотношений невыясненной. Больше всего меня удивляет, что вас совершенно не интересует судьба Михаила Анатольевича. Неужели вы его настолько презираете, что вам даже не интересно, жив он, или мертв?

– Вы хотите сказать, что он мертв? – впервые при упоминании Тихомирова профессор проявил настоящую заинтересованность.

– Уверен, что если даже он все еще жив, то это физическое состояние продлится недолго.

– Могу ли я попросить вас перестать выражаться загадками, полковник?

– Ваш ассистент находится сейчас в руках у руководителя одного из подразделений некой спецслубжы. Это равносильно катастрофе. Теперь вы понимаете, к чему привели все ваши безумные поступки и нежелание контролировать свои эмоции?

Не на вас ли, Антон Николаевич, лежит ответственность за все, что произошло здесь? Я собираюсь выяснить этот вопрос.

– И что вы сделаете, если окажется, что виноват я? – еще громче крикнул Степанов. – Что вы сможете со мной сделать? Убить? – вряд ли, я вам еще ох как пригожусь! Заточить в заключение? – Я и так в нем нахожусь уже столько лет! Так что ничего вы со мной не сделаете, полковник, – с издевательским смехом закончил Степанов.

– Антон Николаевич, откуда такая дерзость? – спросил Дзержинец, внимательно вглядываясь в профессора.

Впервые за долгое время из знакомства поведение Степанова всерьез обеспокоило полковника.

– Вы умный человек, это бесспорно, – произнес Антон Николаевич, продолжая посмеиваться, – но вам не хватает умения разбираться в тончайших нюансах психологического состояния человека. Вы потеряли бдительность и перестали обращать внимание на то, что происходит между нами и Тихомировым. А между тем, вам стоило бы обратить на нас побольше внимания.

– Антон Николаевич, – произнес полковник с нескрываемой неприязнью, – я не считаю вашу персону настолько значительной, чтобы тратить время, которого у меня не так много на подмечание нюансов вашей психологии. Если возникнет необходимость, я сумею расправиться с вами. Единственная моя ошибка заключается в том, что я не считал нужным демонстрировать вам это. Но я исправлю этот досадный недочет, будьте уверены.