Анж Питу - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 30.
КОРОЛЬ И КОРОЛЕВА
Королева выслушала приветствие мужа и дружески поздоровалась с ним.
Король протянул ей руку.
– Какой счастливый случай, – спросила Мария-Антуанетта, – привел вас ко мне в этот час?
– Чистая случайность, как вы совершенно верно изволили заметить, сударыня; я встретил Шарни, который сообщил мне, что идет передать от вашего имени всем нашим воякам, чтобы они сидели смирно. Я так обрадовался вашему мудрому решению, что не мог пройти мимо ваших покоев, не поблагодарив вас.
– Да, – сказал королева, – я действительно подумала и решила, что лучше вам оставить войска в покое и не подавать повода к междоусобным войнам.
– Ну что ж! В добрый час, – ответил король, – я рад, что вы придерживаетесь такого мнения. Впрочем, я знал, что сумею вас убедить.
– Ваше величество видит, что вам нетрудно было бы добиться цели, ибо я пришла к такому решению и сама.
– Прекрасно! Это доказывает, что вы не лишены благоразумия, а когда я выскажу вам некоторые свои соображения, вы станете еще благоразумнее.
– Но если мы и так одного мнения, ваше величество, то стоит ли их высказывать?
– Будьте покойны, сударыня, я вовсе не хочу вступать с вами в спор; вы хорошо знаете, что я так же не люблю спорить, как и вы; давайте просто побеседуем. Послушайте, разве вам не приятно, когда мы время от времени беседуем о делах Франции, как добрые супруги о семейных делах?
Последние слова Людовик XVI произнес со свойственным ему добродушием.
– Напротив, ваше величество, я всегда рада поговорить с вами, – ответила королева, – но подходящее ли нынче время для разговоров?
– Я полагаю, да. Вы мне только что сказали, что не желаете открывать военные действия, не так ли?
– Да, я так сказала.
– Но вы не объяснили, почему.
– Вы меня не спрашивали.
– Ну, так я сейчас спрашиваю.
– Из-за слабости!
– А! Вот видите: если бы вы надеялись, что сила на вашей стороне, вы начали бы войну.
– Если бы я надеялась, что сила на моей стороне, я сожгла бы Париж.
– О, как бы я радовался, если бы вы не хотели войны по тем же причинам, что и я!
– А какие у вас причины?
– У меня? – переспросил король.
– Да, у вас.
– У меня только одна причина.
– Какая же?
– Я не хочу вступать в войну с народом, ибо полагаю, что народ прав.
Мария-Антуанетта поразилась:
– Прав! Народ прав, что поднял восстание?
– Да, прав.
– Прав, что штурмует Бастилию, убивает коменданта, казнит купеческого старшину, расстреливает ваших солдат?
– Господи, да, да.
– О! – воскликнула королева. – Так вот они ваши соображения, и этими-то соображениям» вы хотите со мной поделиться.
– Я высказываю их вам, поскольку они пришли мне в голову.
– За ужином?
– Ну вот! – оскорбился король. – Сейчас вы опять будете попрекать меня едой. Вы не можете мне простить, что я ем; в мечтах вы видите меня бесплотным поэтом. Что поделаешь! У нас в семье любят покушать: Генрих IV любил не только поесть, но еще и выпить сухого вина; великий и поэтичный Людовик XIV ел до неприличия много; король Людовик XV никому не доверял и сам жарил себе оладушки, а госпожа Дю Барри варила ему кофе. Что поделаешь, я тоже.., когда я голоден, я не в силах совладать с собой, и мне приходится следовать примеру моих предков Людовика XV, Людовика XIV и Генриха IV. Если это потребность моего организма, будьте снисходительны-! если это мои порок, – простите мне его.
– Однако, ваше величество, вы, наконец, согласитесь со мной, что…
– Что я не должен есть, когда я голоден? Никогда не соглашусь, – возразил король, невозмутимо качая головой.
– Я говорю не об этом, я говорю о народе.
– А-а!
– Вы согласитесь, что народ был неправ…
– Когда восстал? Тоже не соглашусь. Посмотрите, каковы у нас министры. С тех пор, как мы правим страной, сколько из них всерьез думали о благе народа? Двое:
Тюрго да господин Неккер. Вы и ваши приближенные заставили меня уволить их в отставку. Из-за одного народ поднял мятеж, из-за другого, быть может, устроит переворот. А кто остался? Какие чудесные люди, не правда ли? Господин де Морепа, ставленник моих теток, сочинитель песенок! Петь должны не министры, а народ. Господин де Калон! Он сказал вам льстивые слова, слова, которые войдут в историю. Когда однажды вы его о чем-то попросили, он ответил: «Если это возможно, это уже сделано, если это невозможно, это будет сделано». Эта фраза, может статься, обошлась народу в сто миллионов. Так что не удивляйтесь, что народ находит ее не столь остроумной, как вы. В самом деле, поймите же, сударыня: если я оставлю всех тех, кто обирает народ, если я отстраню от дел всех тех, кто его любит, это не успокоит его и не привлечет на нашу сторону.
– Пусть так. И по-вашему, это дает им право поднять мятеж? Что ж, провозгласите этот принцип! Смелее! Хорошо еще, что вы говорите мне все эти вещи с глазу на глаз. Какое счастье, что вас никто не слышит!
– Я так и думал, – с глубокой горечью сказал король. – Я знаю, что если бы все ваши Полиньяки, Дре-Брезе, Клермон-Тоннеры, Куаньи слышали меня, они пожимали бы плечами за моей спиной, я это хорошо знаю. Но мне их всех тоже очень жаль, этих Полиньяков, которые вас обирают и хвастают этим, этих Полиньяков, которым вы в одно прекрасное утро подарили графство Фенестранж, стоившее вам 1200000 ливров; вашего Сартина, которому я уже плачу восемьдесят девять тысяч ливров пенсиона и которому вы только что оказали «помощь» – двести тысяч ливров; князя де Де-Пона, наделавшего долгов, для уплаты которых вы требуете у меня девятьсот сорок пять тысяч ливров, Мари де Лаваль и госпожу де В Маньянвиль, которые получают по восемьдесят тысяч лив ров пенсиона каждая; Куаньи, который осыпан милостями Сверх всякой меры и который, когда я хотел урезать ему жалованье, зажал меня в дверях и, наверное, побил бы, вели бы я не уступил. Все эти люди ваши друзья, не так ли? Ну что ж! Поговорим о них. Милости прошу. Но послушайте, что я вам скажу: вы мне, конечно, не поверите, ибо это правда: если бы ваши друзья не блистали при дворе, а томились в Бастилии, народ не разрушил бы ее, а укрепил.
– О! – воскликнула королева, не в силах сдержать порыв ярости.
– Что бы вы ни говорили, я все равно прав, – спокойно произнес Людовик XVI.
– Ваш возлюбленный народ! Что ж, он надолго лишится повода ненавидеть моих друзей, ибо они удаляются В изгнание.
– Они уезжают?! – вскричал король.
– Да, они уезжают.
– Полиньяк? Придворные дамы?
– Да.
– Тем лучше, – воскликнул король, – тем лучше! Слава Богу!
