Жизнь и творения Зигмунда Фрейда - Эрнест Джонс

О несомненном внутреннем тяготении этих людей друг к другу мы вскоре немного расскажем, но важно понять, что у них было много общего, несмотря на разный интеллектуальный потенциал. Начнем с того, что занимаемое ими положение в жизни было весьма схоже. Оба они являлись молодыми врачами, выходцами из еврейского среднего класса, оба они были озабочены созданием частной практики и содержанием семьи. Однако надо заметить, что положение Флисса было гораздо лучшим, чем положение Фрейда, так как он женился на богатой женщине и имел больше возможностей для организации своей частной практики в более свободном Берлине.

Оба они прекрасно разбирались в литературе, поэтому в своих письмах часто ссылались как на классическую, так и современную литературу. Фрейд постоянно цитировал своему другу Шекспира, и мы читаем о его рекомендации Флиссу прочесть Киплинга (в особенности «Свет погас» и «Рикша-призрак»), тогда как Флисс в ответ советует ему прочитать новеллы Конрада Фердинанда Мейера, знаменитого швейцарского писателя. Фрейду они очень понравились, и он даже сделал психоаналитический разбор двух из них, а также написал аналитические заметки об их авторе.

Образование, полученное Фрейдом и Флиссом, было также весьма похожим, почти идентичным. Флисс тоже был воспитан на физических и физиологических учениях школы Гельмгольца, которые распространились в Вену из Берлина. На Рождество 1898 года он послал Фрейду в подарок два тома лекций Гельмгольца. Чрезвычайно велико то значение, которое столь одинаковое общее образование оказывало на научные взгляды и цели этих мужчин.

В общем, их научные интересы столь тесно переплетались с личными целями и потребностями, что наше сжатое описание их взаимоотношений не может полностью передать всю их глубину.

Чтобы понять эту связь, мы должны кое-что вспомнить. Мы видели, что Фрейд был наделен божественной страстью к знанию (хотя какое именно знание он крайне желал приобрести — это другой вопрос). Можно сказать, что на данный момент его интересовали «происхождение и природа человечества: как человеческие существа стали такими, каковы они ныне, и кем они в действительности являются». Два отрывка, датированные 1896 годом, касаются этой темы: «Намного превыше всех этих соображений (о психопатологии) скрывается мое идеальное и трудное детище, метапсихология». «Я вижу, как ты окольным путем медицины стремишься достичь своего идеала, а именно физиологического понимания человеческого существа, тогда как я тайно лелею надежду достичь теми же самыми путями моей первоначальной цели — философии. Ибо это была моя самая ранняя цель, когда я еще не знал, зачем я живу в мире».

Философское теоретизирование и размышление, которому Фрейд позволил дать некоторое выражение в более поздние годы, было для него чем-то таким, чему он не доверял, — вероятно, как по некоторым личным, так и по интеллектуальным соображениям. Возможно, это было вызвано страхом перед ним. Во всяком случае, его требовалось суровым образом сдерживать, и для этой цели он выбрал самое эффективное средство — научную дисциплину. Однако до тех пор, пока она полностью не впиталась в его плоть, ему нужен был кто-то, кто усиливал бы это сдерживание. Из всех, кого он выбирал для этой цели, Брюкке был наиболее успешным цензором. Именно по этой причине годы, проведенные им в лаборатории Брюкке (которую он покинул с такой большой неохотой), были одними из самых счастливых и беззаботных в его жизни. Фрейд сказал бы по этому поводу, что здесь был блюститель его супер-эго, который действовал чрезвычайно умело. Неудивительно, что он почувствовал себя до некоторой степени брошенным на произвол судьбы, когда лишился этой поддержки.

Я полагаю, что здесь лежит важный ключ к разгадке той странной «зависимости», которую он в течение столь многих лет иногда проявлял. Та крайняя зависимость, которая ощущалась в его поведении по отношению к Флиссу (хотя и значительно уменьшившаяся с течением времени) вплоть до 45-летнего возраста, выглядит почти как затянувшаяся юность. Однако она является полной противоположностью тому более знакомому типу зависимости, когда слабая бессодержательная натура льнет к более сильной для усиления. Это самообесценивание своих способностей и своих достижений, которое он так часто выражал в своей переписке с Флиссом, проистекало не от внутренней слабости, а от пугающей силы, с которой он чувствовал себя не в состоянии справиться в одиночку. Поэтому ему приходилось наделять Флисса всевозможными воображаемыми качествами, острым суждением и сдержанностью, сверхмощной интеллектуальной силой, так как эти качества являлись существенно важными для покровительствующего наставника.

С этой точки зрения полезно задать вопрос, что же такого особенного было в личности Флисса или в его взглядах на жизнь, что делало его столь подходящим объектом для той громадной роли, которой наделил его Фрейд. Летом 1894 года Фрейд жаловался на одиночество, которое он ощущал «с тех пор, как прекратилось его научное общение с Брейером». Он надеялся учиться у Флисса, так как «годами находился без учителя».

Теперь Флисс, подобно Брейеру, обладал базисными познаниями в области физиологической медицины. К тому же, являясь таким же верным приверженцем знаменитой школы Гельмгольца, Флисс считал, что биологическая и медицинская науки должны стремиться к одной цели, а именно к возможности описания своих открытий в физических терминах и в конечном счете в терминах математики. И действительно, его наиболее важная книга носит подзаголовок «Основания тонной биологии». Все это звучало довольно убедительно. Флисс интересовался неврозами и даже сам описал невротический синдром — и, более того, дал его объяснение на «научном» органическом базисе. Поэтому он и производил на Фрейда впечатление человека, способного заменить Брейера. Но по сравнению с досточтимым Брейером Флисс обладал двумя неоценимыми преимуществами, то есть теми качествами, которые Фрейд мог бы только пожелать Брейеру. Первым таким качеством являлось то, что Флисс, будучи далеким от игнорирования сексуальных проблем, отвел им центральное место в своей работе. И не только с помощью описания своего синдрома, действие которого обусловливалось сексуальными расстройствами, но также потому, что его «сексуальные периоды», один мужской, другой женский, должны были объяснять все явления жизни и смерти. Фрейд же создавал свою теорию либидо для все более широкого объяснения как нормальных, так и патологических умственных процессов. Так что (хотя этим двум теориям предстояло решительное столкновение) в течение некоторого времени казалось, что они оба рука об руку исследуют запретную территорию. Здесь имела место та комбинация соратника и научного руководителя, в которой столь нуждался в то время Фрейд.