Честь Афродиты - Владислав Вишневский

— Мам, а почему ты за Пастухова замуж не выйдешь? — Отвлекая, громко спросил я, удачно переводя стрелки разговора в инопланетное русло, я в этот момент пытался безуспешно затереть чёткий след утюга. Действительно, а почему нет, интересный вопрос. По-крайней мере мать замолчала про горелый запах, задумалась, сбита с толку была.

— А ты бы хотел? — Через паузу, послышался её осторожный, наполненный гаммой тревожных, вопросительных ноток голос.

— Чего хотел? — переспросил я, потому что забыл уже про свой отвлекающий манёвр, потому что пятно не исчезло, а даже лучше вроде проявилось. Вот зараза!

— Ну, чтобы мы с дядей Гришей… гха-гхыммм… это…

— А, с Пастуховым? — переспросил я, хорошо уже понимая, что штаны мои безвозвратно пропали. В лучшем случае шорты из них можно сделать, хотя… из такого материала я вроде не видел.

— Да, с Григорием Михайловичем.

— С Пастуховым, естественно! — уверенно заявил я.

— А он не хочет, — вновь через паузу, с заметной грустью ответила мать.

Не заявление, тон её меня зацепил, насторожил даже, нет, удивил: беспросветная, тёмная женская грусть… Я встал на пороге её комнаты.

— Не понял! — Прогудел я, опираясь руками на косяки двери. Так обычно старики в армии с салабонами, я помню, разговаривают, вернее, начинают разговор. Мать вскинула брови, и устало, нет, не устало, обречённо как-то, мягко, по-женски, словно извиняясь, развела руками в стороны, пожала плечами.

— Он не хочет. Говорит, что не может подставлять ни меня, ни тебя.

— Как это? — Я уставился на неё с безмерным удивлением. Действительно было не понятно. Так не могло быть. Я видел его отношение к матери. Видел и слышал, как она с ним разговаривала. Замечал. Я же не глухой, я отличаю голубиное воркование от рычания собаки. Здесь было взаимное воркование, и с её стороны, и с его. Я замечал такие моменты, видел их лица, глаза, когда заставал их на кухне. На нашей кухне, между прочим, когда они чай вместе пили. А когда я в армии был, я не знаю, и догадываться не хочу, чем они ещё могли там заниматься, когда не на кухне были. Я и не возражаю. Да и сыном он меня в разные моменты часто называет. Даже опекает. И раньше и теперь, когда мы — напарники… частные сыщики, то есть. Как это? — Он что, понимаешь… — Недовольным тоном спросил я. На меня обида за мать накатила, как та вырванная взрывом дверь во Владивостоке. Даже злость…

— Он же милиционер, сынок, пусть и бывший, у него разные враги есть, из этих, его… спецконтингентов… — Последнее мать произнесла с запинкой, — и других каких.

— И что? — Тупо переспросил я, хотя понимал, даже согласен с этим обстоятельством был, что жена и семья, например, того же дяди Жени, расстрелянного Евгения Васильевича Забродина, если взять, заложниками запросто могут быть в «плохих» руках.

— Боится он за нас, за меня. — Опуская руки на колени, примирительно заключила она.

— Не надо за нас бояться! — Уверенно заявил я, выпрямляясь во весь рост. Кстати, заметил, так где-то, кажется, Диоген упирался головой в днище бочки, я читал, как я сейчас в верхний косяк двери. Вырос. Совсем подрос. — И за тебя тоже пусть не беспокоится. Я с ним поговорю. — Грозно пообещал я, распрямляя грудь.

— Нет-нет, только не это. Не надо. Мы сами. — Испугалась мама.

— Вот, правильно. Давно бы так. — Легко согласился я, потому что не представлял себе, как это я буду с дядей Гришей говорить на интимную для них тему, я же не умею. У меня даже слов таких никаких нет.

— Сынок, а как у тебя дела с этой… — Ууу, я сразу угадал, сейчас мама спросит про Леру или про Марго, заранее скривился… — с твоей фирмой «Решаю дела»?

Фух, этого я не ожидал.

— Мама, фирма моя называется не «Решаю дела», а «Решаю проблемы». — С нажимом, многозначительно поправил я и, возвращаясь к гладильной доске, уточнил. — Разница большая. — Хотя, на самом деле разницы никакой я не видел. Одна головная боль. И вообще, я же решил, с такой работой пора завязывать. За последний месяц, меня с моим напарником через такие жернова пропустили, ни в сказке сказать, не в книжке прочитать, никаких нервов не хватит. Это мне повезло ещё, что нервы у меня железные, потому что молодые. И бронежилет с дядей Гришей когда надо выручили. Я к сердцу проблемы не беру, только в голову, то есть к голове, не к сердцу…

— Мам, а тебе внуки нужны? — Складывая брюки, опять неожиданно для себя, очень бодро, в расчёте на её слух, спросил я. И прикусил язык. Не потому, что громко спросил, Нет-нет, я, в принципе, этого не хотел. Никаких предпосылок потому что для этого не было, я не видел. Оно само собой как-то выскочило. И чего она всполошилась? Я же так просто спросил, чтобы разговор поддержать.

Мать мгновенно возникла в дверях. Во все глаза смотрела на меня. Глаза большие, на лице недоверчивая счастливая улыбка и руки у горла.

— Нужны! — быстро ответила она. — А что такое? Когда? Кто она? Волька, ты скрывал… Не томи…

Я чуть штаны из рук не выронил. Нн-нуу… Не ожидал такой реакции… Даже напугался. Я же просто так сказал… Но нашёлся. Здорово ответил! Классно! Убойно!

— А не женишься на дяде Грише, не будет тебе внуков. — Ответил я.

Мать разочарованно выдохнула.

— Волька, ты меня убил… а я-то уж было… Кстати, женщины не женятся, а замуж выходят, к твоему сведению. Пора бы различать, — заметила она, будто щёлкнула по носу.

Я замечание проглотил, но не оплошал.

— Мам, именно это я и имел ввиду. — Даже пригрозил при этом. — В общем, тебе решать. — И задумался, в каких штанах мне идти. Я Лере обещал прогуляться по городу. Тогда ещё пообещал, когда посуду полотенцем вытирал, стулья убирал, стол… Решил, что ей необходимо отвлечься.

Мне её было жаль. Действительно, по-взрослому. В таком возрасте и такие потрясения человеку, ещё школьнице, в принципе! Врагу не пожелаешь… Ле-ера… Лерочка… И так удивился, когда она, расставляя посуду, сказала мне, что завтра у неё две пары. «Какие пары?», механически переспросил я. «В академии, — пустым голосом ответила она. — Я на дневном учусь… училась, — так же равнодушно поправила она. — Теперь придётся переводиться. Работать пойду. Маме помогать надо».

У меня наверное лицо вытянулось, я это по натянутым щекам своим отметил, поймал себя на этом, рот закрыл. Незаметно оглядел её. Ты смотри… Я думал она в классе девятом учится, десятом… В балетную студию ходит или на «фортепианах» учится играть… А она — тоненькая, маленькая-пушистая — ребёнок ещё, нос чуть курносый, волосы светлые и с косичкой, а уже в академии учится!.. Замуж, значит, скоро девушке пора… если в академии. И почему-то примерил к себе, в эти, в жёны… Тьфу, мысли мои придурки, перепуталось всё: не в жёны, а женой, жену, женом… Ну… зав-вал! Вообще чёрте что теперь получилось — женом! ха! — даже язык запутался, полный отпад. Короче… А она ничего, если только горе с лица стереть… Нет, опять не правильно подумал. Не «с лица», лицо — зеркало души, а «с души» нужно стереть… Хотя, опять не то, такое горе никаким известным средством не вывести, оно навсегда. Это уж как… Не дай бог! Стоп. Есть средство. Есть, я знаю. Ей нужно проветриться, подышать свежим воздухом. На своего человека опереться, в смысле поговорить… Со мной, например. А почему нет? На меня не только опереться можно, я и на руках могу кого угодно носить… Её, например. А почему нет? Глаза мне её нравятся, фигурка тоже, руки… и что-то такое нежное я к ней испытываю, дружеское. Мысли сами собой к ней возвращаются. Удивительно. Как «плюс» к «минусу». Так бы взял её и… Прижал-прижал, сильно-сильно… Чтобы она улыбнулась… Кстати, а какая у неё улыбка? Я её ещё не видел, даже не представляю. Вернее, представляю, очень даже хорошо представляю, улыбка ей идёт, потому что очень хочу её увидеть. Наверное она у неё… Действительно, а какая она у неё, интересно.

— Что? — прихожу в себя, оказывается, я с утюгом в руке, утюг над гладильной доской, я забылся, задумался. Мать меня даже рукой в чувство приводит.

— Волька, Волька, чему ты улыбаешься? О чём ты думаешь, сынок? Не слышишь? Я спрашиваю, может к нам домой её приведёшь, познакомишь?

— Кого?

— Её! Твою девочку. У тебя есть же девушка, есть?

— Она… У меня? — Смотрю на маму, а вижу пока её, Леру. Её глаза… Отвечаю потому мудро, вопросом на вопрос. — А коричневые брюки с этим пиджаком пойдут, как ты думаешь? — Отвечаю уклончиво. Потому что думаю о своём. Конечно, она есть. Её Лерой зовут. Раньше, я думал, Марго, а теперь думаю — нет. Лера мне ближе. Хотя, это нужно ещё проверить. — И туфли коричневые к брюкам… — Это я уже говорю маме, советуюсь. — Мы в парк пойдём, в… — Я запнулся, потому что знаю, парк это только для уединения влюблённых, а мы ещё с Лерой… — На ВДНХа.

— ВВЦ, — глядя на меня снизу вверх сияющими глазами, поправила мама.

— Ага, — соглашаюсь я. — На выставку цветов. Лера цветы любит. Должна любить…