Президент - Александр Ольбик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что намерены предпринять? — раздавшийся телефонный звонок не отвлек Касьянова от разговора. Он протянул руку к одному из двенадцати аппаратов и переключил связь на секретаря. — Я бы хотел, чтобы вы лично, Николай Платонович, возглавили группу поддержки… и сделали это как можно быстрее…
Патрушев взглянул на напольные часы, стоящие в углу. Его поразил маятник: казалось, еще немного и он навсегда зависнет, замрет в какой-нибудь точке — так ленив и медлителен был его ход.
— Сейчас почти двенадцать, через час я вылетаю в Ханкалу… Вместе с Рушайло. В Ханкале возьмем с собой командующего группировкой или его зама ну и, конечно, врачей и пару рот спецназа…
— Прошу вас, как только что-то прояснится, сообщите мне лично… А главное, чтобы я мог связаться с президентом. И еще, позвоните Людмиле Путиной, возможно, она захочет с вами полететь в Сочи.
На лице Патрушева появилось недоумение, но Касьянов не дал ему задаться вопросом:
— Так надо, Людмила сейчас для него лучше любого реабилитационного центра.
«Если только он жив и не попал в плен», — пронеслась шальная мысль в голове Патрушева и он устыдился ее.
39. Гнилая яма. 13 августа, вторая половина дня.
— Да вы осторожнее, у него, кажется, серьезная контузия.
Он силился вспомнить, кому принадлежит этот голос, но не смог. Начал перебирать имена: Гулбе, Изербеков, Воропаев, Виктор Шторм, Андрей Алексеевич… «А где Сайгак, где остальные? Наверное, пошли обедать. А мне бы попить минералки или пива… Пустой желудок, но тошнит…»
— Кладите на носилки и ставьте капельницу. Сейчас прилетит санитарный вертолет. Волошин уже связался с госпиталем Бурденко, в Бочаров Ручей вылетела бригада хирургов и анестезиологов.
Он открыл глаза и первое, что увидел — болтающейся кусок сожженной сетки. И сквозь дыру — небо, не менее прекрасное, чем ему привиделось в бредовых видениях. Он повернул голову: помощник Тишков, стоя рядом с группой военных и людей в гражданке, что-то им говорил. Кто-то, заметил ожившего Путина, сказал: «Президент, кажется, пришел в себя… Где этот чертов вертолет, уже давно должен быть здесь…»
Рука у врача Козиорова теплая, он положил ее ему на плечо и она греет через камуфляж.
— Владимир Владимирович, как вы себя чувствуете? — спросил он. — Впрочем, ничего не говорите, набирайтесь сил, скоро мы вас отсюда эвакуируем.
Подошел Рушайло. Он встал рядом со штативом, на котором держится капельница — пятисотграммовая колба с физраствором. Шеф МВД тоже в камуфляже, в пятнистой шапочке с длинным козырьком. Улыбается. Но улыбается как-то натянуто — его беспокоит ситуация: ведь по логике все должно быть наоборот. Не президент здесь должен лежать на носилках, а кто-нибудь из силовиков… Однако об этом никто не говорит. Подошедшие Патрушев с Волошиным тоже улыбаются. Искренне улыбаются, и ничего другого им не остается, как улыбаться. Однако Патрушев, как профессионал, восхищен поступком президента, который сделал то, чего не могли сделать несколько диверсионных групп. Но глава ФСБ не очень понимает, что же двигало этим человеком и потому в его взгляде много невысказанного недоумения…
Президент, глядя на Патрушева, силится что-то тому сказать, но язык по-прежнему связан липкой слюной. И он поднятой рукой указывает вверх, на гребень ущелья, дает знать, что там лежит Шторм. И не только Шторм, там еще главный трофей, обожженный инвалид войны Шамиль… Затем на глаза ему попадается Сайгак, который вместе с работниками ставропольской прокуратуры выступает в роли экскурсовода по подземелью.
Путин еще не знает, что Щербаков, полковник Шторм и все, кто с ним пришел, собраны и положены у восточной стены ущелья в ряд… Среди них не было только Виктора Шторма…
Доктор со шприцом в руках наклонился и взял его руку. Однако укола президент не ощутил — болело все и нигде в отдельности. Врач задрал ему штанину и стал разматывать бинт. Попросил у кого-то полить на бинт раствором, чтобы мягче тот отслаивался. Но все равно было больно и Путин, отвернувшись, заскрипел зубами, сильно ухватившись пальцами за край носилок. «Все хорошо, дорогой мой, все хорошо, — сказал врач и действительно боль немного ослабла. — Сейчас начнет действовать укольчик и станет совсем хорошо».
Козиоров в резиденции Бочаров ручей работает давно, но еще ни разу второй президент России не попадал в его руки. И оттого, наверное, столь повышенное чувство ответственности.
Подошедший ближе Волошин, наклонился и что-то спросил, но президент его не понял — в голове еще все гудело и слова до него долетали в несобранном виде. Он мотнул головой, давая знать, что не понял слов главы своей администрации.
— У него сильная контузия, — сказал врач, — и сегодня его, пожалуй, не стоит тревожить. Сейчас начнет действовать релаксатор и он немного успокоится и, возможно, поспит.
— А как рана? Насколько она серьезна?
— Задета двуглавая мышца… Нагноение довольно серьезное, но кость, слава Богу, цела.
Путин хотел сказать, чтобы позвали Сайгака. Ему надо было спросить у него о Шторме… может, он все-таки жив? И надо срочно переговорить с Касьяновым. И он опять раскрыл рот и не очень внятно сложил фразу: «Какое сегодня число?»
— Тринадцатое августа, — голос Волошина слышался как бы из глубокого колодца.
И мысли стали хаотично нагромождаться на эту цифру и он никак не мог сообразить, сколько же времени он здесь, под скалами, провел? Неужели целые сутки? Да, не меньше. Иначе никто из присутствующих не успел бы прилететь из Москвы… А как они узнали — где я и что со мной?
— Мне надо немедленно связаться Касьяновым, — посиневшие губы, наконец, одолели этот несложный текст.
Волошин кинул взгляд на врача, ожидая ответа.
— Еще немного подождем… хотя бы полчасика, — ответил Козиоров и стал нащупывать у президента пульс.
Он не видел, как к Патрушеву подошел загорелый, с зеленой косынкой на голове, командир разведки капитан Безуглов и тихо сказал, что со стороны Панкийского ущелья направляются две группы боевиков — двести-триста человек. Передовая группа на лошадях передвигается довольно быстро и через пару часов будет здесь…
Патрушев, Рушайло и заместитель командующего войсковой группировки на Северном Кавказе отошли под натянутый тент и начали обсуждение ситуации.
— Этого надо было ожидать… и мы их встретим. Какие у вас силы? — обратился он к Рушайло.
— Ребята из «Вымпела» уже заняли позицию… сейчас посмотрим… Дайте, пожалуйста, карту, обратился он к своему помощнику.
Когда принесли карту, Рушайло, устроив ее на коленях, тут же развернул.
— Ну и прекрасно, еще две роты спецназа разведки уже на подходе… Боевиков надо встретить и добить здесь, — сказал он. — Я свяжусь с Корнуковым, пусть его вертолеты немного поработают. А остатки боевиков прижмем к скалам…
— Но не лучше ли позволить им войти в ущелье, после чего как следует отбомбиться. Ведь здесь группа Шторма установила маяки, так что есть неплохой целеуказатель для крылатых ракет.
Однако Рушайло, внимательно слушающий генерала, возразил:
— Прежде чем отсюда уйти, в ущелье и в казематах должны поработать следственные группы — нашего МВД и ставропольской прокуратуры. Здесь полно работы для экспертов, при этом нужно эвакуировать убитых, а для этого нужно время…
— Значит, устроим засаду в двух-трех километрах отсюда, завяжем бой пока тут ведутся работы, а после нашего ухода все равно надо эту берлогу того… — генерал сделал выразительный жест большим пальцем, — нужно взорвать к чертовой матери. Чтобы другие не могли ее использовать…
Подошел помощник президента Тишков. Обратился к Патрушеву — вышли из-под тента.
— Вас хочет видеть президент, — сказал помощник. — Он, кажется, выходит из пике.
— Хорошо, Лев Евгеньевич, я сейчас, а вы, пожалуйста, найдите нашего радиста, пусть он свяжется с правительством… с Касьяновым лично… И побыстрее…
— Хорошо, я это сделаю.
Президент был бледен, но глаза, как прежде, наполнились голубизной. Возможно, в них отражалось небо, которое в августе в этих широтах по особому наливается густой синевой.
— Я вас слушаю, товарищ президент, сказал подошедший к носилкам Патрушев. — Все готово для связи с правительством.
— Николай Платонович, вы нашли Шторма… Андрея Алексеевича?
— Да, он здесь со всеми вместе, — Патрушев вполоборота обратился к тому месту, где лежали убитые разведчики.
— А Тайпана?
— К сожалению, эта одноногая сволочь опять уползла… А может, взрывом разложило на молекулы и следов не осталось.
— Этого не может быть, — беззвучно шептали губы Путина, — не может быть, он же не дьявол, он всего лишь человек.
Патрушев, глядя на приближающегося радиста, за плечами которого колыхалась длинная антенна, неопределенно произнес:
— Никуда Шамилек от нас не уйдет, рано или поздно попадет в петельку. Зато ошметки Эмира и Барса разметаны по всему гребню ущелья… И как вам это удалось, Владимир Владимирович? Не приложу ума…
