Призыв ведьмы. Часть четвертая (СИ) - Торен Эйлин

Милену задевало его состояние. Она сначала не понимала причин этого, но потом осознала — внутри этого мужчины, который всегда был таким основательным и непоколебимым, дарил ей уверенность и ощущения присутствия рядом покровителя и даже отца, была такая пропасть отчаяния и беды, он сломлен, подавлен, словно перестал жить. И никто, в особенности никто из окружавших его родных, ничего не делал с этим.

— Почему никто не хочет помочь ему? — спросила как-то раз Милена у Роара не выдержав этой гнетущей атмосферы.

— Светок, — устало повёл головой митар, тяжело вздохнув.

— Он же губит себя, он словно умирает, — не унималась белая ведьма. — Словно болеет, но…

— Как ты представляешь себе, я должен его спасать? — взвился Роар. — Он прибьёт меня ещё до того, как я до него дойду. Он даже в дурмане опасен. Особенно в дурмане.

— Почему бы не найти Хэлу. Разве нельзя? Или Тёрка? Они ведь… ну не знаю влияют друг на друга.

— Хэлу не найти, потому что он разорвал слово связывающее её призыв с фернатом. Она свободная ведьма теперь. А Тёрк… ума не приложу, где он может быть. Он при том, что так вроде бы заметен, умеет пропадать с концами.

Милена ещё хотела что-то сказать, но Роар её жёстко прервал. А потом запретил подходить к комнатам ферана и даже в библиотеку её не пускал.

И вот её стало тошнить утром, сны стали просто невыносимыми, такими, что о сне она даже думать боялась. Накатывала безумная слабость. И в один из дней Милена столкнулась с Лораной. Внутри серой было два огонька, как и у Хэлы тогда, когда был этот двор, когда она, как теперь понимала девушка, мучилась токсикозом.

— Лора, — шепнула Мила. — Ты беременна, Лора!

— Знаю, — ответила серая. — Как и ты, девочка.

Этот факт произвёл на белую ведьму такое неизгладимое впечатление, что она не могла прийти в себя несколько дней и в конечном итоге её озадаченность, паническое настроение и хворое состояние заметил Роар. Сказать ему оказалось очень тяжело. Она думала о разных реакциях. И даже о гневе, но тут…

Митар спросил от кого у неё ребёнок. Как ударил. Ей даже дышать стало тяжело, думала, что сейчас умрёт.

Психанула, ушла от него. Не говорила с ним несколько дней, жила в комнате с Лорой. А ещё страх запрета на эту беременность угнетал, давил, делал безумной. И так было тяжело без Хэлы, без поддержки и мудрости. Чёрная ведьма уж знала бы, что вообще происходит и как с этим быть. А ещё Милена даже подумала — вот бы женщина забрала у неё этого ребёнка.

Эта мысль была такой пугающе пронзительной, что конечно привела к истерике.

И в этом бреду она почему-то поплелась к тому человеку, которому в этом доме было сейчас хуже всех.

Была пересменка стражи и поэтому Милене никто не помешал попасть внутрь комнат ферана. Тут было мрачно, тихо и холодно, несмотря на то, что на улице уже вовсю царствовала весна.

— Ты не слышала, что я запретил заходить ко мне? — спросил он хрипло.

— Простите меня, — прошептала девушка.

Она аккуратно заглянула через проём, туда, где была спальня. В этой комнате был просто невообразимый беспорядок. Феран сидел на полу, прислонившись спиной к кровати. Всегда выглядящий несгибаемо, прямо, опрятно, с безупречной военной выправкой, вокруг него всегда был порядок, но сейчас всего этого не было и в помине.

Здесь валялись листки бумаги и ткани, какие-то были разодраны в куски, какие-то смяты. Сам он был заросшим, диковатым, волосы и борода в беспорядке, шрам делал отталкивающе грубым, жутким.

Мила сделала осторожный шаг в его сторону, но наступила на что-то. Присев, увидела под ногами кулон Хэлы, рядом валялся листок бумаги, на нем были нарисованы хараги. Это всё были рисунки чёрной ведьмы. Какие-то из них девушка видела, какие-то нет.

— Давайте я приберусь? — она хотела собрать их.

— Не надо, — остановил её мужчина. — Не трогай.

Так же на полу было очень много мелких склянок в тёмном стекле. Они были пустые и в так же валялись везде среди творящегося беспорядка.

— Это тоже? — спросила Милена, показывая на кулон.

Он протянул руку и девушка, стараясь никуда не наступить, отдала ему драгоценность. Феран вздохнул, сжал кулон в кулаке.

Белая ведьма развернулась и уставилась на лежащий под ногами рисунок, на котором был Роар. Она очень силилась не подать виду, что её кольнуло обидой, но кажется от достопочтенного ферана действительно ничего нельзя было скрыть.

— Что он натворил? — спросил он у девушки.

Милена мотнула головой.

— Садись, если так хочется, — сказал феран и она обрадовалась, тем более, что голова как назло начала кружиться, видимо из-за того, что она нагибалась.

Милена села на пол, облокотившись спиной на сундук с вещами и подтянула под себя ноги.

— Похоже? — спросил феран, кивнув на помятый рисунок у неё под ногами. На нём был сам Рэтар Горан.

— Да, — ответила она. Действительно очень похож. И самое главное, что было видно, что рисовала Хэла с большой любовью, хотя конечно разбиралась в этом Милена очень плохо, это было скорее чувство.

— Что там написано?

— А? — нахмурилась Милена.

— На обратной стороне, — пояснил феран. — Полагаю ты можешь понять.

Девушка взяла в руки рисунок, разгладила его, перевернула.

— Это стихи песни, — ответила она, прочитав первые строки знакомой ей песни. — Они на всех листках?

— В основном. Есть просто листки с записями. Где-то такие же, а где-то исписан весь листок, — и он указал на один, лежащий недалеко от Милы. — А где-то вот такие значки. Что это?

Феран показал листок разлинованный на манер нотной тетради.

— Это ноты, — ответила ведьма. — Это музыка. Она так записывается в моём мире. Как бы знаки для обозначения звука.

— Звук можно обозначить? — нахмурился мужчина, а девушка кивнула.

Милена потянулась к ещё одному из листков, лежащего рядом. Это было что-то вроде дневника Хэлы. На том листке были мысли о том, что хочется яблочного пирога, а потом написан его рецепт. Девушка перестала читать дальше, на глаза навернулись слёзы. Это было так тепло, так удивительно нежно. Такой чёрную ведьму Милена кажется не видела, точнее видела, но не думала, что всё так глубоко и невыносимо мило.

Рядом с ней был ещё один листок. На нём не было рисунка, была только песня.

“Дайте мне белые крылья, — я утопаю в омуте,

Через тернии, провода, — в небо, только б не мучаться.

Тучкой маленькой обернусь и над твоим крохотным домиком

Разрыдаюсь косым дождем; знаешь, я так соскучился!”

— Можешь прочитать ту, что на рисунке? — попросил феран.

Она кивнула и начала читать стихи:

— Я рисую жёлтых ящериц, розовых змей,

Безумные облака, в них поющих сирен.

За окном становится небо темней,

Но небо в моих руках, на гладкой поверхности стен.

Эти горы, эти реки, покрытые льдом,

Я их назвала в твою честь, небо закрыла метель.

Раскалённое выйдет солнце потом,

Здесь будут цветы и лес, скоро начнётся апрель…

Но Милена запнулась на припеве, не могла прочитать дальше, потому что по сути это было объяснение в любви, и ей самой было так больно от этих стихов и этой песни, а если она скажет это ему? Добить человека?

— А можно я не буду дальше читать? — спросила она, всхлипывая.

Достопочтенный феран сидел неподвижно, пока она читала. Когда спросила лишь едва заметно кивнул, прикрыв глаза.

— Ты болеешь? — спросил он у неё после непродолжительного молчания.

— Нет.

— Но выглядишь ты хворой. Хотя конечно не мне об этом говорить, — ухмыльнулся он горестно.

— Вам надо перестать пить эту… это… — Милена нахмурилась. — Это зелье.

— Без него я не могу спать.

Что она могла ответить? Ей было больно — его огонь был сейчас тусклым, не то что раньше, и Рэтар Горан страдал. Страдал физически и морально, а она так хотела ему помочь, но как? Он и вправду словно сдался.

— Но вы пьёте очень много.