Тэсс из рода дЭрбервиллей. Джуд Незаметный - Томас Гарди

Она потихоньку открыла дверь, чтобы не потревожить спящих; в нижней комнате никого не было, но на площадку лестницы вышла соседка, ухаживавшая за ее матерью, и шепотом сообщила, что миссис Дарбейфилд не лучше, хотя сейчас она спит. Тэсс приготовила себе завтрак и, распрощавшись с соседкой, заняла ее место в комнате матери.

Утром, когда она увидела детей, они показались ей странно вытянувшимися; хотя дома она не была только около года, за это время они удивительно выросли. Она целиком отдалась заботам о них и на время забыла о своих печалях.

Отец по-прежнему прихварывал и сидел, по обыкновению, в своем кресле. Но на другой день после ее прихода вдруг развеселился: он придумал, как раздобыть денег, и Тэсс спросила, в чем заключается его план.

— Я хочу написать письмо всем антикварам, проживающим в этой части Англии, — объявил он. — Попрошу их собрать по подписке деньги на мое содержание. Уверен, что это дело покажется им и романтическим и занятным — одним словом, подходящим. Они много денег тратят на содержание в порядке всяких старых развалин, на поиски скелетов и тому подобных штук, а живые останки должны показаться им еще интереснее, как только они обо мне прослышат. Вот если бы кто-нибудь пошел да и рассказал им, что за человек здесь проживает, хотя они и знать не знают о нем. Будь священник Трингхэм жив — тот, что меня открыл, — уж он бы наверняка это сделал.

Выслушав этот грандиозный проект, Тэсс не стала возражать — сначала она хотела покончить с неотложными делами, так как положение семьи, по-видимому, не улучшилось, несмотря на посланные ею деньги. Когда удалось уладить домашние неурядицы, ей пришлось подумать и о работе вне дома. Подоспело время сеять и сажать, у многих крестьян сады и огороды были уже возделаны, но Дарбейфилды отстали от соседей. К большому своему огорчению, Тэсс открыла причину такого опоздания: картофель, оставленный на семена, был весь съеден, — возмутительная небрежность и непредусмотрительность. Ей удалось раздобыть картофель, а через несколько дней отец ее настолько оправился, что, подчиняясь ее уговорам, мог заняться садом, тогда как она сама начала возделывать участок земли, который арендовали они ярдах в двухстах от деревни.

Ей нравилась эта работа после дней, проведенных в комнате больной, где теперь не было необходимости дежурить, так как мать выздоравливала. Физический труд рассеивал мысли. Их участок находился на высоком, сухом, огороженном месте, по соседству с другими сорока или пятьюдесятью участками. И когда кончался рабочий день батраков, здесь закипала работа. Обычно вскапывать землю начинали в шесть часов вечера, и работа затягивалась до ночи, а иногда продолжалась и при лунном свете. На многих участках горели кучи сухой сорной травы и отбросов — из-за сухой погоды костры пылали особенно ярко.

Как-то в ясный день Тэсс и Лиза Лу работали в поле вместе с другими крестьянами, пока последние лучи заходящего солнца не упали на белые столбики, отделявшие один участок от другого. Как только спустились сумерки, на участках стали загораться костры из пырея и капустных кочерыжек; они то вспыхивали, то скрывались за густыми клубами дыма, которые подхватывал и уносил ветер. Когда разгорался костер, гряда дыма, стелющаяся по земле, тускло светилась, заслоняя рабочих друг от друга, и становилось понятным выражение «облачный столп», что днем стоял стеной, а ночью светился{93}.

Вечером кое-кто прервал работу, но большинство осталось, чтобы покончить с посадкой, и среди оставшихся была Тэсс, которая отослала сестру домой. Она вскапывала один из тех участков, где сжигали пырей; четыре блестящих зубца ее мотыги позвякивали, ударяясь о камни и твердые комья земли. Иногда ее с ног до головы окутывал дым от костра, а когда дым рассеивался, видна была ее фигура, залитая медным светом. Она была несколько необычно одета сегодня и имела странный вид: платье, побелевшее от частой стирки, и короткая черная жакетка навевали мысль и о свадьбе и о похоронах. Другие женщины, работавшие поодаль, были в белых передниках, и когда на них не падал отблеск костра, во мраке были видны только эти передники да бледные лица.

На западе в светлом опаловом небе рисовались оголенные, напоминающие проволоку ветки колючего кустарника живой изгороди. Вверху сиял Юпитер, словно желтый нарцисс, такой яркий, что, казалось, отбрасывал тени. Загорались другие неведомые звезды. Вдалеке лаяла собака, по сухой дороге стучали колеса.

Зубцы мотыги по-прежнему со звоном ударялись о камни, так как было еще не поздно. И несмотря на прохладу, в воздухе уже веяло весной, и ее дыхание подбадривало работающих. Им всем, как и Тэсс, нравилось быть здесь, на поле, в этот час, когда трещали костры и разыгрывалась фантастическая мистерия света и тени. В морозную зиму ночь приходит как враг, в теплый летний вечер — как возлюбленная, а в этот мартовский день она несла успокоение.

Никто не обращал внимания на своих соседей. Все смотрели вниз, на вскопанную землю, освещенную кострами. Поэтому Тэсс, которая разбивала земляные комья и напевала свои наивные песенки, почти не надеясь теперь, что Клэр когда-нибудь их услышит, долго не обращала внимания на человека, который работал неподалеку от нее, — человека в длинной холщовой блузе, вскапывавшего, как она потом заметила, ее участок — Тэсс решила, что его прислал сюда на подмогу отец. Только когда он подошел ближе к ней, она разглядела его. Иногда дым разделял их; потом ветер относил дым в сторону, и они могли видеть друг друга, оставаясь невидимыми для остальных.

Тэсс не заговаривала со своим помощником, а он с ней. Она по-прежнему не обращала на него внимания, подумав только, что днем она его здесь не видела и что он ей незнаком, но ничего удивительного в этом не было, так как за последние годы она уезжала из деревни часто и надолго. Вскапывая участок, он подошел к ней настолько близко, что огонь костра так же ярко заблестел на его мотыге, как и на ее собственной. Подойдя к костру, чтобы бросить в огонь охапку сорной травы, она увидела, что он, стоя по другую сторону, делает то же самое. Пламя вспыхнуло, и она узнала лицо д’Эрбервилля.

Неожиданное его появление и нелепый костюм — холщовая блуза со складками, какую носили теперь только самые ветхозаветные крестьяне, — производили впечатление страшного гротеска, и Тэсс стало жутко. Д’Эрбервилль тихо рассмеялся.

— Если бы вздумалось мне пошутить, я бы сказал: «Как это похоже на райский сад!» — заметил он, посматривая на нее исподлобья.

— Что вы говорите? — робко спросила она.

— Шутник сказал бы, что это точь-в-точь как в раю. Вы — Ева, а я — искуситель, явившийся вам в образе нечистой твари. В бытность мою богословом я неплохо изучил эту сцену из Мильтона. Вот, например:

— Царица! Путь свободен и недолог:{94}За рощей мирт……И если ты меня возьмешь в проводники,Я отведу тебя туда.— Веди! — сказала Ева… —

и так далее. Милая моя Тэсс, эти слова я говорю за вас, ведь вы, наверное, это подумали, потому что вы очень плохого обо мне мнения, хотя и совершенно несправедливо.

— Я никогда не называла вас сатаной и никогда этого не думала. Вообще мне не приходят в голову такие мысли о вас. Я к вам отношусь безразлично, за исключением тех случаев, когда вы меня оскорбляете. Неужели вы из-за меня пришли сюда копать землю?

— Исключительно! Чтобы вас увидеть — и только. По дороге сюда я увидел вывешенную для продажи блузу, и тогда я подумал, что в ней на меня не будут обращать внимание. Я пришел протестовать против того, чтобы вы так работали.

— Но мне это нравится — я работаю для отца.

— А работа на той ферме кончена?

— Да.

— Что же вы намереваетесь делать? Отправитесь к дорогому мужу?

Это напоминание показалось ей невыносимо унизительным, и она с горечью сказала:

— Не знаю… Нет у меня мужа!

— Совершенно верно — в том смысле, в каком вы говорите. Но у вас есть друг — и я, вопреки вашему желанию, решил позаботиться о вашем благополучии. Вот вернетесь домой и увидите, что я прислал вам.

— О Алек, я не хочу, чтобы вы мне что-нибудь дарили! Я ничего не могу принять от вас! Я не хочу… это нехорошо!

— Это хорошо! — сказал он весело. — Я не могу допустить, чтобы женщина, которую я нежно люблю, так бедствовала, а я не попытался бы ей помочь.

— Но я ни в чем не нуждаюсь! Меня мучит только… совсем другое, а не то, как я живу!

Она отвернулась и с отчаянием начала копать землю, а слезы ее падали на ручку мотыги и на комья земли.

— Вас беспокоит участь детей — ваших братьев и сестер, — сказал он. — Я о них подумал.

У Тэсс сжалось сердце. Он затронул больное место: угадал причину ее тревоги. Она еще более страстно привязалась к детям, с тех пор как вернулась домой.