На первом дыхании (сборник) - Владимир Маканин

Прозаик раскладывает выручку на две горки, правая — Фин-Ляляеву, левая — нам.

— Слышишь, Игорек, — влюбилась.

— Шутишь, конечно.

— Может, и шучу. А может, и не совсем шучу.

— В Степана Разина?

— В Семена Разина, — не без суровости поправляет Светик. — И не смейся больше. Я уже привыкла и не слышу в его имени ничего смешного.

— А икона?

— Икона останется при нас.

— Как это «при нас» — замуж, что ли, выходишь?

— Да.

Игорь Петрович присвистывает — ого! Но, в общем, это его мало теперь трогает. Он занят своим, он должен подвести баланс… Все разговоры после.

А Светик рассказывает — она ведь хотела иметь большие деньги не ради больших денег. Она хотела выйти замуж за скромного инженера. Или за скромного научного работника. Построить кооператив и купить мебель. И может быть, купить машину. Родить двоих детей — мальчика и девочку. Устроиться на какую-нибудь непыльную работенку и жить себе поживать, такая мечта.

— Игорь, ну оцени мечту — красиво я придумала?

— Ты мне мешаешь. Сто девяносто шесть минус тридцать восемь…

— Игорь… Оцени. Ты же художник.

— Я Жорик.

А Светик продолжает: так долго не везло, зато теперь какая двойная удача. Божья Матерь их общая. Так уж оно совпало — икона и будущий муж в едином месте.

— Смотри только не заскучай с ним. Судя по твоим рассказам, он стопроцентный девственник.

— Пусть. Что тут плохого? Игорек, это так быстро проходит. Я счастливая, — повторяет Светик. — Нет, я все-таки счастливая. Я под звездой родилась…

Она ходит по комнате. Она не может спать.

— Игорь. Ну идем прогуляемся.

— А?

— Идем. Не могу я сейчас спать — со мной что-то происходит.

Игорь Петрович не сразу, но соглашается:

— Ладно… Проветримся.

Светик долго ведет его улицами. Потом переулками. Они выходят к дому, где живет малокровный инженер, — его окна горят.

— Вот эти окна — видишь?

— Вижу.

— Тоже не спит. Волнуется мой милый, ах как он волнуется!

Теперь они возвращаются.

— Игорь. Луна какая. Ты только глянь.

Игорь Петрович задирает голову, смотрит — луна как луна.

— …Луна как луна. Ничего особенного, — говорит ворчливо Фин-Ляляев. — Твой ход!

Они устроили поминки в баре гостиницы, чтоб за снедью далеко не ходить. Сидят, как всегда, втроем — немножко пьют, немножко играют в карты. Платит пожарник Волконский. Уже день, как бабушка лежит в сырой земле, и помянуть ее, бабушку, для всякого человека, и уж тем более для Волконского, дело чести.

В баре почти пусто. Два-три иностранца… Хорошо!.. Звучит негромкая музыка.

Волконский у стойки бара.

— Друзья мои, луна необыкновенная, — рассказывает он своим. — Вчера луна была точно такая же. Бабушка лежала во гробе, и лунный свет делал ее совершенно живой. Она лежала как ангел.

— Н-да. Сколько же она прожила? — в миллионный раз спрашивает Фин-Ляляев.

— Сто восемь.

Бармен Гена ловко открывает шампанское — любимый напиток бабушки, — и все трое чинно и неторопливо пьют. Волконский продолжает:

— Лунные полосы лежали косо и таинственно. А на бабушке был костюмчик — прелесть!

— Знаю, — кивает Фин-Ляляев — Я сам тебе его и сосватал.

— Она лежала как ангел!

— Жаль, эти костюмчики нельзя носить живым. Костюмчики, между нами говоря, тьфу! — они на третий день испаряются. Тают, вот и все.

— Как это тают?

— А как снег тает.

— Ты… ты хочешь сказать, что моя бабушка лежит там в гробу голая?.. Под землей?.. Сейчас лежит голая?

— Еще нет. Но вообще-то, конечно, будет нагишом. Со временем, — философски замечает Фин-Ляляев.

Фужер с вином отлетел в сторону. Седой пожарник закрыл лицо руками. Он плачет.

— Перестань, — говорит ему бармен Гена. И треплет плачущего Волконского по плечу: — Перестань. Голая или не голая, какая, в конце концов, под землей разница.

— Налей ему, — говорит Фин-Ляляев.

— Водки?

— Не кислятины же этой. Что, ей-богу, за поминки!

— Дожди кончились. Наконец-то! — Светик целует инженера. Потом лицо ее серьезнеет. — Я ведь, милый, здесь не прописана. Я с Урала. Но мы поженимся, и я пропишусь у тебя.

— Конечно!

— Зато у меня есть деньги. Мы тут же построим на них кооператив.

— Ты хочешь двухкомнатную?

— Ну вот еще. Четыре комнаты, никак не меньше. У меня много денег, милый. Мне родители оставили.

— Да ты богатая невеста! — Инженер смеется.

— Конечно, милый. — Светик тоже смеется.

Инженер смотрит на нее и млеет. Он не думает ни о деньгах, ни о квартире, ни о чем другом — он думает о Светике.

— Когда же ты у меня останешься?

— Останусь, милый. Останусь, на всю ночь. Не торопи, милый. Мне так приятно быть влюбленной. Кстати, — говорит Светик. — У меня есть покупатель на икону.

— На эту?

— Я считаю, что надо ее продать, — ты сколько за нее заплатил?

— Не помню, кажется, пятьдесят рублей.

— Он даст рублей семьдесят. Но дело, милый, не в деньгах — этот человек поможет нам с кооперативом. Он собиратель икон. Его надо ублажить — и кооператив будет мигом.

Инженер согласен: конечно, продай ему икону, а хочешь — подари. Надо — значит надо. Кооператив — дело важное. Но в голосе инженера неожиданно для него самого проскальзывает некая неуверенность.

— Иногда мне кажется, — говорит он, — что эта старая икона принесла мне счастье.

— Неужели?

— Мне кажется, если б не икона, я бы тебя не встретил.

— Какая глубокая мысль, милый! — смеется Светик.

Игорь Петрович окунает кисточку в черную краску и осторожными ласкающими движениями закрашивает и затирает трещинки на левом сапоге… Сапожки модные, блеск, а не сапожки, но с малым дефектом.

— Игорь. — Светик стоит возле. В ее руках большой бумажный пакет. — Одевайся. Вот она.

— Сейчас.

— Игорь!.. Ты же сам сказал, что песенник после нашего разговора считает часы и нервничает, — одевайся!

Игорь Петрович моет руки. Одевается.

— Дай хоть глянуть, — говорит он. — Столько за ней гонялись.

— Не хочу разворачивать.

— Это две минуты.

Светик вынимает икону из пакета, высвобождает из легкой черной ткани, в которую та завернута. Они смотрят. Божья Матерь прекрасна. И отдаленно, пожалуй, похожа на Светика. Игорь Петрович отмечает это — и оба смеются.

Светик переводит взгляд на лик младенца.

— Господи, помоги.

Поэт-песенник уплатить двадцать тысяч отказывается. Но пятнадцать тысяч после упорной торговли и после угрозы немедленно продать другому покупателю все же дает.

Игорь Петрович (в нем заговорил Жорик) возмущается:

— Как это пятнадцать? Слово свое надо держать!

— Я, вероятно, был в азарте, неужели я давал старику двадцать — я даже не помню…

— Зато старик помнит!

— Послушайте — пятнадцать тысяч совсем не малые деньги!

Светик их разнимает. Она согласна. Она (в ней заговорил порядочный человек, которым она вот-вот собирается быть) ставит точку:

— Пусть пятнадцать. Мне хватит.

Они — все трое — идут в сберкассу. Это близко. Икону несут с собой. Поэт-песенник получает в окошке пятнадцать тысяч наличными — он специально звонил им загодя, просил выдать единовременно. Игорь Петрович передает ему Божью Матерь. Поэт-песенник разворачивает и еще раз проверяет — та ли? Икона та. Светик забирает деньги. Все это происходит тут же, в помещении сберкассы, где всякие там бытовые случайности исключены.

Поэт-песенник идет домой.

Светик с деньгами направляется в другую сберкассу — в сберкассу своего района, чтобы не ездить в будущем через весь город.

— Ты тоже можешь идти домой. К жене, — говорит прозаику Светик.

— Ну не сию же минуту.

— А почему не сию — конец фильма.

Игорь Петрович объясняет, почему он не спешит:

— Во-первых, я должен реализовать товар и рассчитаться с Ляляевым. Во-вторых, я должен из какого-нибудь вдребезги разбитого автомата (с плохой слышимостью) позвонить жене и сказать, что я выезжаю…

Светик смеется:

— Глупости. Приехал домой — вот и все. Здравствуйте. Я очень по вас соскучился…

— Я не люблю с корабля на бал. Я люблю постепенность.

— Как хочешь.

Они в метро. Они едут по той же линии… двери закрываются. Следующая станция «Таганская»… Вагон полупуст. Вагон покачивается. Они прощаются. Вот так же они и встретились на этой кольцевой линии — в полупустом вагоне метро.

— А ты — едешь к своему малокровному?

— И останусь там ночевать.

— Медовая ночь?

— Знаешь — даже робею. Коленки трясутся. Честное слово…

— Представляю, как они трясутся у него. Вы расписались?