Объясняя религию. Природа религиозного мышления - Паскаль Буайе

• Искажение отслеживания источников. При некоторых обстоятельствах человек склонен путать источники информации. (Это я сам додумался или кто-то сказал? Слышал я об этом или читал?) Это осложняет оценку надежности информации.

• Склонность к подтверждению своей точки зрения. Рассматривая ту или иную гипотезу, человек замечает и вспоминает подтверждающие ее данные, гораздо хуже улавливая противоречащие. Подтверждение заставляет человека вспомнить о гипотезе и воспринимается как доказательство; отрицание о гипотезе не напоминает и поэтому не рассматривается вовсе.

• Снижение когнитивного диссонанса. Человек склонен подгонять хранящиеся в памяти убеждения и впечатления под новые данные. Если его впечатление о ком-то изменится в свете новой информации, он будет думать, что именно такое впечатление у него сложилось изначально, даже если прежде оно было противоположным.[146]

Список далеко не исчерпывающий, в материалах экспериментов перечисляется гораздо больше подобных эффектов. Эти отступления от нормативных рассуждений, от того, каким должен быть ход мысли, чтобы сохранять ее связность и эффективность, определенно присутствуют при усвоении и использовании информации о сверхъестественных сущностях. Воспитываясь в племени квайо, человек растет в окружении тех, кто считает присутствие предков вокруг само собой разумеющимся (эффект консенсуса). Он склонен проецировать личные впечатления на других: например, думать, что большинство разделяет его чувства по поводу того или иного постыдного поступка и неодобрения предков (потенциальный ложный консенсус). Какие-то из его представлений о предках созданы им самим и потому вспоминаются лучше. То же самое относится к религиозным специалистам, которые должны указывать другим, как совершать обряды и как взаимодействовать с предками, и выдают самые разные импровизированные подробности об этих сущностях (эффект создания). Со временем человек забывает, откуда он узнал о том или ином событии (иллюзии памяти; искажение мониторинга источников). А допустив, что предки вмешиваются в людские дела, он начинает больше замечать факты, говорящие в пользу этого явления, тем самым подкрепляя изначальное допущение (склонность к подтверждению своей точки зрения). И даже если какой-то конкретный прогноз насчет предков будет опровергнут эмпирически, человек может перекроить отложившиеся в памяти убеждения (снижение когнитивного диссонанса). Последнее позволяет в том числе объяснить, как адепты апокалиптических культов примиряются с регулярными сдвигами даты конца света. Что особенно поражает социальных психологов: каким образом опровергнутое пророчество не только не сокрушает веру, но даже укрепляет ее. Разумеется, все эти психологические процессы не делают различий между предками квайо, разными божествами или единым богом. Контексты, в которых человек усваивает религиозные представления и обменивается информацией на подобные темы, с большой вероятностью вызывают такие отклонения от здравого хода мыслей.

Вера и судебные прения

Если все вышесказанное верно, достаточно ли этого для объяснения? Как я уже замечал в первой главе, подобные доводы бесполезны, если мы хотим разобраться, почему люди верят именно в такие сверхъестественные сущности, а не в другие. Сюжетов об исчезающих островах и говорящих котах у людей хватает, но на них, как правило, не строят религиозные верования. И наоборот, люди создают представления о духах и человекоподобных богах и применяют их к целому ряду социальных вопросов (какое поведение считать этичным, что делать с мертвыми, в чем причина несчастья, зачем совершать обряды и т. п.). Все это слишком продумано, чтобы возникнуть на основе банального пренебрежения принципами рационального мышления.

Однако у версии о когнитивных искажениях есть гораздо более серьезный недостаток. До сих пор мы исходили из того, что в сознании отражаются единицы информации, которые человек затем отвергает или принимает на веру. С этой точки зрения происходящее в сознании требует двух разных функций или органов – один из них будет адвокатом, а другой – судьей. Адвокат предлагает разные представления – во всех подробностях, со всеми связями, требованиями и оправданиями – на рассмотрение судье, который выносит вердикт. Какие-то представления выигрывают судебный процесс, и тогда им разрешается продолжать свою деятельность в сознании. Какие-то отметаются как невероятные и отправляются на когнитивную помойку.

В какой-то степени мы все испытывали что-то подобное. Предположим, мне говорят, что фламинго отличаются от других птиц тем, что размножаются, только надышавшись выхлопными газами от дизельных двигателей. Я, заинтересовавшись, начинаю рассматривать эту версию. Судья в моем сознании взвешивает доказательства (явно скудные), задает соответствующие вопросы («Не объяснит ли нам защита, как фламинго размножались до изобретения этих двигателей?») и отбрасывает версию как несостоятельную. Или, например, мне сообщают, что магнитное поле Земли за историю своего существования несколько раз меняло полярность и Антарктида какое-то время находилась на магнитном севере. Мысленный судья, взвесив доказательства, сочтет, что это утверждение отлично объясняет некоторые геологические факты, а значит, ему дозволено остаться в сознании.

Знакомо, но так ли в действительности выглядит процесс усвоения информации и использования ее как руководства к действию? Судебная версия не выдерживает критики, если присмотреться к системам, ответственным за сбор и обработку информации в мозге. Среди сотен специализированных систем, составляющих нормальный мозг, многие оказываются сами себе адвокатом и судьей. Они не предъявляют собранные данные ни судье, ни суду присяжных, а выносят вердикт сами, еще до того, как передать дело другим системам. Многие даже не утруждаются составлением связного заключения, просто отсылают им разрозненные данные, представляя их как факт, а не материал для прений.

Возьмем, например, зрительную систему – вот уж кто отлично умеет рисовать однозначную картину событий. Мы верим своим глазам и не сомневаемся, что увиденное действительно находится перед нами. (Я сейчас не про исключения, а про обычные случаи. Вы в зоопарке, там дерево, а под ним слон.) Однако зрительная система не предъявляет остальному мозгу всю сцену целиком. Она разбирает информацию, поступающую от зрительных нервов, на составляющие и обрабатывает их по отдельности. Одна структура преобразует двухмерное изображение на сетчатке в трехмерное; другая оценивает относительные расстояния между видимыми объектами; третья занимается их цветами; четвертая отсылает данные в базу распространенных очертаний для идентификации и т. п. (Я сильно упрощаю: например, размеры и положение объектов относительно друг друга обрабатываются разными структурами, а за мелкие детали отвечает, вполне возможно, не та структура, которая ведает крупными формами и очертаниями.)

Напрашивается предположение, что в мозге должен быть участок, где вся эта информация собирается воедино, в некую «мысленную картину» увиденного. Но такого участка нет. Зрительная система убеждает остальные системы мозга в том, что перед нами слон под деревом, не утруждая себя резюмированием. Она просто отправляет соответствующие данные соответствующим системам, и в каждом случае эти системы просто принимают сообщения от зрительной коры как есть, не взвешивая доказательства.

Таким образом, у нас имеются две разные модели того, как сознание выносит вердикт. Бывает, что мы взвешиваем доказательства и на их основе принимаем решение. В то же время многое принимается сознанием на веру подспудно и неподотчетно. Обсуждая религиозные идеи и верования, мы представляем их обработку в сознании согласно первой модели – с участием судьи и адвоката. Нам кажется, что представления о сверхъестественных сущностях – что они делают, как выглядят и т. п. – предъявляются сознанию, а затем по итогам прений либо принимаются как достоверные, либо отбрасываются. Однако на самом деле они усваиваются далеко не так.

Простые представления в сложном сознании

Что происходит в сознании при выработке убеждений? Чтобы лучше разобраться в этом, стоит вынести пока за скобки эмоционально заряженную область религии и рассмотреть простые убеждения, которые есть у всех нас. Например, большинство обычно предполагает, что дети умеют меньше, чем взрослые, и их умственный аппарат еще недостаточно развит. Почему нам это кажется настолько естественным? Есть много ситуаций, в которых детская незрелость выглядит очевидной. Мы говорим простую фразу, а малыш не понимает. А потом, даже научившись говорить, не воспринимает шутки. Многие маленькие дети плохо осознают имеющиеся у нас интуитивные нравственные установки и т. д. Во многих ситуациях наши интуитивные системы производят точные умозаключения (о смысле предложения, о соли шутки, об этически неприемлемом характере действия), которые от детей ускользают. Поэтому мы представляем детей как взрослых – минус некоторые важные способности (а не как, например, инопланетян с совершенно иным мировоззрением).