Мир, где тебя нет (СИ) - Дементьева Марина

***

— Это моя вина.

Это были первые её слова с того момента, как Демиан унёс её со стен. И ради таких слов она нарушила молчание.

Они стояли на высоком парапете, наблюдая, как рабочие восстанавливают укрепления. Парапет был открыт всем ветрам; длинные концы шали хранительницы полоскались у её колен, как чёрные вымпелы.

— Если бы вы знали, сколько таких вин висит на мне. Обладай каждая из них хоть ничтожным весом, я не смог бы сдвинуться с места. Но я должен. Мы должны.

— Да, — безжизненно откликнулась она. — Вы — тот, кто делает выбор. Я — та, кто оглашает его. Но я не способна должным образом справиться даже с этим. — Впервые в её голосе прозвучал намёк на живое чувство, пусть это было совсем не то, что Демиан предпочёл бы услышать. По крайней мере, это было хоть что-то. — Я — не Сантана. Уже нет. Сантана не позволила бы себе таких ошибок. А я — я блуждаю в потёмках. Мои способности — лишь жалкое эхо её дара. Бесполезное. Мучительное, — шёпотом призналась она, и её гордости дорого далось это признание.

— Вы могли бы покончить с этим, — заметил Демиан, сам едва ли понимая, что делает. И вместе с тем понимая. — Избавиться от этой боли.

В самом деле, довольно быстродействующее средство.

В первые мгновения она не осознавала сути предложенного им, и в её взгляде прочитывалось невысказанное недоумение. Но затем она поняла, и едва лишь вопрошающие глаза исполнились холодным огнём.

— О, я поразмыслю над вашим советом, Магистр, — поблагодарила она тем безукоризненным тоном, с каким принимают предложенную чашу с ядом.

Демиану жгло губы, точно он уже осушил её.

"Илле, — безжалостно напомнил кто-то внутри него. — Твой друг, мальчик, которого ты, ещё сам не запятнанный грязью, защищал ценой страданий, -— Илле отдал за неё жизнь, ничего не спросив взамен. Что бы он сказал тебе, узнав, что ты толкаешь её в объятия другого мужчины?"

Одно несомненно: Илле не сумел бы осудить Демиана больше, чем он уже ненавидел себя.

Диана развернулась уйти, без лишних слов, только хлестнули края вымпелов.

Демиан настиг её под аркой входа, и невыносимо долгое ожидание сделало его руки и губы нетерпеливыми, требовательными. Это был тёмный порыв, лишённый радости, нежности, света. Это был голод, нужда, отчаяние.

Демиан не узнавал и не хотел узнавать себя в этом алчущем стремлении. Это было не тем, что ей подобало, не тем, что он когда-то потаённо хотел отдать в её власть.

Но теперь в нём прибыло так много тьмы. И так мало осталось света.

Но она не оттолкнула его, как ей, конечно же, следовало. Она принимала Демиана. Со всей его тьмой. Она готова была утолить его жажду.

Он ощущал собственным телом, как её разгневанная неподвижность дрогнула, оттаивая, поддаваясь. Диана разжала сведённые под грудью руки, уронив шаль, и Демиан почувствовал лёгкое прикосновение её ладоней. Она прикасалась к нему так, как Демиан должен был прикасаться к ней: изучающе, утоляюще. Невесомое тепло проводило по предплечьям и плечам, погружалось в волосы, гладило шею и скулы.

Она принимала его безусловно.

Демиан отшатнулся, разорвав объятья собственных рук, словно оковы. Голодная тьма колыхалась в нём, замутняя взор, разрывая ритм дыхания.

Девушка смотрела на него широко распахнутыми глазами. Плечом она прижалась к мрамору арки, словно на миг утратив равновесие. Шаль растоптанным крылом лежала у её ног.

— Но почему, — вопросила почти в отчаянии, — почему не позволяете мне...

— Потому что это противоестественно, — признал Демиан с безжалостной откровенностью. — Вас не должно вводить в заблуждение то обстоятельство, что мой костёр ещё не зажжён — это не более чем формальность для без пяти минут мертвеца ии уже решённого безумца. Однажды... я уже имел опыт сочетаться союзом с живой, сам будучи мертвецом, и ничего доброго из этого не вышло. Жизнь не вдохнёт тепло в тлен. Скорее смерть высосет её и отбросит шелуху. — Демиан сухо рассмеялся. — Потому что во мне грязь, которая превосходит всю земную мерзость. Потому что коснуться меня — значит позволить ей запятнать и вас.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Диана чуть запрокинула голову. Её смех прозвучал холодно и звонко, как расколотые льдинки, смешанные с растёртым стеклом.

— О, — произнесла герцогиня с ироничной улыбкой, что касалась только губ, — вам удалось удивить меня. Благодарю. — Выражение её глаз прямо противоречило улыбке, изгибавшей уголки губ. — Признаюсь, я не сумела бы догадаться... так значит, из всех возможных историй господин Магистр предпочитает нестрашные сказки со счастливым концом.

Она оставила насмешливый тон, точно отбросила докучную маску. Сделала шаг навстречу, широкий, твёрдый шаг. Она смотрела снизу вверх, вплотную, но взгляд её был прям. Она говорила вполголоса, но в каждом слове заключалась сила, которая редко бывает в словах.

— Разве всё должно быть ясно и просто? Разве лишь простое и ясное истинно? а мучительное и больное — ложно? прочь его? Незачем и пытаться удерживать то, что с острыми краями? Разве так? — потребовала она и качнула головой. Голос её почти шептал, но звучавшая в нём сила наполняла его как кровь, как дыхание. Сила признания. — А разве я не задавалась вопросом, истинное ли это, мне ли оно принадлежит? Или оно — движение по инерции, следование образцу? — И сказала, очень просто, не отводя взгляда: — Для себя я нашла ответ. — Она коротко, в разоблачающем порывистость жесте прикоснулась к груди. — Слышите, я дышу. Разве этого не достаточно?

Теперь Диана вполне владела собой. Уходя, она обернулась, сказав ровно:

— Выбирая из двух сожалений: о том, чего не стало, и о том, чего никогда не было, — чему отдать предпочтение?

Глава одиннадцатая. Чёрные крылья

Год выдался тяжёлым во всех отношениях. Отследить все до последнего прорывы было задачей заведомо невыполнимой, и твари-одиночки успевали натворить бед — подчас доводилось зачищать небольшие поселения уже вырезанные до последнего человека.

Земли людей стонали под возросшим бременем налогов. В недалёком будущем маячил призрак голода. Лето истекало, никем не замеченное, и лишь по запаздывающим рассветам можно было почувствовать переход к осени. Почти завершилась пора сбора урожая, но даже изобильный на хлеба Кармаллор насилу набрал зерна на следующий посев. Продавать было нечего, герцогство едва обеспечило собственные нужды. Что говорить о не столь хлебородных землях...

Приходилось смотреть правде в глаза: Телларион не удержать — это лишь вопрос времени. Собственных сил магов уже давно не хватало на то, чтобы удерживать исконный рубеж, и при отсутствии вливаний извне этот скудный ресурс иссяк бы до последней капли ещё в минувшем году. Подкрепления из Железных гор и с запада материка некоторым образом стабилизировали ситуацию. На сторонний взгляд могло даже показаться, что Телларион прочно удерживает свои позиции. Но взгляд Магистра был взглядом, прозревающим всю подоплёку, как она есть. Телларион ещё держится, но это стойкость изнемождённого воина, в одиночестве удерживающего сложный рубеж, в то время как враги его многочисленны и неутомимы.

Словно прочитывая ещё не написанные хроники Предела, Демиан понимал: что бы он ни сделал, его запомнят как Магистра, сдавшего Белый город. Странным образом его это не тяготило.

В довесок к обещанной помощи, с запада летели послания, содержание которых от раза к разу становилось всё более бескомпромиссным. Великий князь не желал дожидаться, когда его единственный внук сложит голову в отчаянных боях. Было нетрудно догадаться, что Аргай предпочёл бы запереть его в каком-нибудь каменном мешке, как однажды уже проделывал с Эджаем. Вероятно, даже прискорбный опыт прошлого не поспособствовал тому, чтобы хранитель запада вынес для себя верные выводы касательно нрава собственного потомства.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

"...Коли уж так тебе дорог`а человеческая девчонка, что и по прошествию времени ты питаешь к ней необъяснимую привязанность, в такой мере, что не желаешь оказать приём ни одной из дочерей лучших авалларских родов, каждая из которых почтёт за высочайшую честь послужить во имя будущего родной тебе земли... — Письмо почти озвучивало скрежет зубов дражайшего родственника, — ...так тому и быть. Вынужден признать, что даже столь возмутительный союз не испортит кровь Д`элавар в большей степени, чем это уже сделал твой безрассудный родитель".