Мой золотой Иерусалим - Маргарет Дрэббл

— Знаешь, что бы ни случилось с нами — с тобой и со мной, ты никуда не убежишь от меня, а я — от тебя, ведь Клелия в твоей жизни — навсегда, как и в моей, и поэтому мы связаны на всю жизнь, и ты принадлежишь к нашей семье…

— Зачем мне от тебя убегать? — спросила Клара. — Наоборот, я больше всего на свете хочу удержать — нет, не тебя, но сознание того, что ты есть, всегда знать, где ты и что с тобой происходит. Я всегда должна буду это знать.

Он взял ее за руку, и они поцеловались. Потом Габриэль обнял Клару одной рукой за плечи, они сидели неподвижно, прижавшись друг к другу. И тут появился Магнус.

Он шел мимо по тротуару, и они сразу увидели и узнали его, а он — их, и никто не успел отвернуться. Клара почувствовала, как все тело Габриэля напряглось, и сама она замерла в смятении, и желая разоблачения, и боясь стать свидетелем какой-нибудь ужасной неловкости со стороны Габриэля. Она думала, он отпрянет от нее, но почувствовала, что он не уберет руку, обнимавшую ее обнаженные плечи, и что все будет в порядке.

— Магнус, — произнес Габриэль с неподдельной радостью, широко улыбаясь ему как сообщнику. — Магнус, видишь, мы никак не ожидали встретить тебя. Но раз ты здесь, садись и выпей чего-нибудь с нами.

Магнус, в темном костюме и массивных очках, стоял, сверху вниз глядя на них, уютно устроившихся под зонтом, и грустно улыбался.

— А что, пожалуй, — ответил он.

— Ну, — сказал Габриэль, когда Магнус сел и сделал заказ, — это сюрприз так сюрприз! И раз уж так вышло, могу я задать тебе нескромный вопрос: а что, собственно, ты здесь делаешь?

— Ты можешь задать этот вопрос, — отозвался Магнус, — но я не отвечу. Как говорится: чего глаз не видит, о том сердце не печалится.

— Надеюсь, ты не слишком долго будешь печалиться о нас, — сказал Габриэль.

— Нет, нет, — ответил Магнус, улыбаясь Кларе. — Не вижу особых причин для печали. Я оптимист.

Он помолчал, а потом добавил:

— А вообще-то я очень рад вас видеть. Снова наступило молчание, и Габриэль, допив свой стакан, вставая, сказал, что, пожалуй, оставит Клару с Магнусом, а через час встретит ее на телецентре. Магнус ответил, что очень рад и сам проводит ее, и Габриэль ушел, а Клара, оставшись одна с Магнусом, почувствовала, что это доставляет ей какое-то редкостное неуловимо-изощренное удовольствие, слишком тонкое, чтобы в нем разобраться, и только от волнения согласилась, чтобы Магнус заказал ей еще один анисовый ликер, хотя голова у нее уже начинала кружиться от солнца и от голода. Она пила ликер и не отрываясь смотрела на молчавшего Магнуса, она никогда ни на кого раньше не смотрела так открыто. Он невозмутимо поглядывал на нее и наконец сказал:

— Когда-то я очень завидовал Габриэлю, но с тех пор прошло уже несколько лет. И теперь мне приятно, что я снова ему завидую.

— А почему вы ему завидовали? — спросила Клара, не желая продолжать вторую линию его мысли, не зная, куда это может ее завести.

— Çа nе se voit pas?[92] — спросил Магнус на хорошем французском, и Клара согласилась с ним и добавила великодушно, что, по ее мнению, в мире найдется немного людей, у которых не было бы повода завидовать Габриэлю.

Они снова замолчали. Никогда в жизни Клара не чувствовала себя столь свободной от необходимости искусственно поддерживать беседу. В ней словно широко и уверенно разворачивалась какая-то новая сущность, волнение ушло, остались легкость и непринужденность. Когда Магнус предложил ей выпить еще, она ответила, что это ни к чему, и он засмеялся, сказав, вот единственное йоркширское выражение, которое он от нее услышал, и надо выпить за это; Клара согласилась, и он заказал ей еще порцию, вступив в длинный разговор с официантом на беглом правильном французском, и, когда официант ушел, она сказала, что Магнус прекрасно говорит по-французски — гораздо лучше, чем Габриэль.

— Да, — отозвался Магнус, — у меня есть некоторые достоинства, которых нет даже у Габриэля.

Они сидели и смотрели на площадь, чувствуя себя заговорщиками. Мимо по тротуару шла женщина, и Клара лениво наблюдала за ней: не полная, но крупная, лет сорока, со смуглым румяным лицом, в поношенном платье, прямые рыжеватые волосы коротко неровно подстрижены. Наверное, школьная учительница, подумала Клара и по каким-то неуловимым признакам определила: старая дева. Женщина что-то бормотала себе под нос; Клара смутилась и не успела отвести глаза, как женщина неожиданно присела на корточки над водосточным желобом возле припаркованной машины — прямо перед ними — и задрала подол, так что мелькнула ее внушительная розовая ляжка, а потом встала, одернула платье и, продолжая бормотать, пошла дальше.

— Я не первый раз ее вижу, — сказал Магнус, — она всегда здесь бродит, а ночует на станции метро в переходе. Пойдемте, Клара.

Они встали и пошли. Они шли рядом по рю Ренуар, мимо фешенебельных домов и мелькающих за ними двориков с фонтанами и подстриженными кустами, мимо дома Бальзака, мимо дома, отделанного голубыми изразцами, мимо дома какого-то священника — с птицами и терракотовыми ангелами на дымовых трубах. Кларе было хорошо, она чувствовала, что и Магнусу приятно идти с ней. И когда они дошли до круглого здания в конце улицы, Клара предложила:

— А что если вам пойти со мной? Мы бы пообедали втроем…

— Нет, мне пора, — ответил Магнус. Но Клара, против своего обыкновения, начала настаивать:

— Ну тогда вечером, давайте встретимся вечером.

И Магнус неожиданно сказал: «С удовольствием», и они договорились встретиться в семь за столиком того же кафе. А потом он сказал: «Но ведь это ваш последний вечер», а Клара ответила: «Да, но вы обязательно должны прийти», и он сказал, что с удовольствием придет. Они расстались, и Клара повернулась к зданию телевизионного центра.

Оно ей понравилось: круглое или почти круглое — какими часто бывают здания подобного назначения, на первом этаже располагалась почта. Кларе нравились здания, куда можно зайти и что-нибудь купить, она хотела купить почтовых марок, но передумала, решив, что французские марки ей не пригодятся; и вошла. Габриэль обещал встретить ее в холле, и она поднялась на второй этаж, где находился холл — огромный, огибающий все здание, но Габриэля нигде не было, были только стеклянные стены высотой футов в шестьдесят, колонны, огромные мозаичные панно, пустые серые кресла и акры плотного серого ковра. Ситуация была не из приятных, но Клара заметила, что нисколько не огорчена, ей было все равно: ну не нашла его сразу и не нашла; и она отправилась искать Габриэля. От вида огромных серых пространств у нее слегка закружилась голова, но ее спокойствие при этом только возросло. И тут наконец появился Габриэль, он шел к ней с противоположного конца холла со своим коллегой, и Клара остановилась, невозмутимо поджидая их.

Коллега, которого звали Патрис, предложил пойти куда-нибудь пообедать, но Клара объявила с необычной для нее решительностью, что предпочитает обед в служебной столовой, что она обожает есть в столовых, поэтому они поднялись на верхний этаж в столовую самообслуживания и взяли себе по несколько блюд и, чему Клара особенно обрадовалась, как следует запаслись вином. Ей нравилось, что бутылочки с вином можно брать со стойки, как молоко, или кока-колу, или лимонад. Когда они сели за столик, Клара повернулась к Габриэлю и сказала:

— Знаешь, я договорилась с Магнусом, что вечером мы с ним встретимся и все вместе выпьем.

— Да? — удивился Габриэль. — Странная идея!

— А что? — сказала Клара, принимаясь за фасолевый салат. — По-моему, прекрасная идея. Магнус мне понравился.

— Мне он тоже нравится, — сказал Габриэль, — но ты меня удивляешь.

— Мне многие люди нравятся, — добавила Клара и, пока они ели, пригласила присоединиться к ним вечером и Патриса, который был очень обходителен. Тот с радостью принял ее приглашение, и Клара, потягивая vin ordinaire[93], стала оглядывать зал:

— А давайте позовем вон того симпатичного молодого человека, и вон того — тоже. И эту женщину в зеленом.

Вскоре и Габриэль и Патрис поддались ее настроению, и когда возле их столика остановился коллега Патриса, он тоже был приглашен и тоже согласился. Пообедав, они вышли на улицу и, сев за столик ближайшего кафе, стали пить кофе и смотреть на Сакре-Кер. Габриэль хотел взять себе коньяку, но оказалось, что спиртного здесь не подают, поэтому решено было пойти в рабочий кабинет Патриса. По дороге им попался у лестницы автомат, продающий чулки; Клара остановилась и, всплеснув руками, рассказала, что не смогла купить марок; тогда Габриэль и Патрис бросили в автомат все имевшиеся у них монеты и протянули ей три пары чулок. В кабинете у Патриса Габриэль и Патрис выпили коньяку, а Клара пить не стала — ей и так было весело. Они немного поболтали, потом Патрис сказал, что ему надо в студию, и предложил Кларе тоже пойти, и они пошли. Там она бродила в полумраке, спотыкаясь о кабели, рассматривая телекамеры, читая объявления на доске, пока Патрис уговаривал нескольких человек расставить стулья для дискуссионной программы. Потом Патрис и Габриэль затеяли с кем-то длинный скучный разговор о каком-то объективе, и Клара, чувствуя себя de trop[94], отправилась искать уборную. Соответствующих указателей нигде не было, и Кларе пришлось подняться несколькими этажами выше, пока она наконец не нашла уборную, а когда вышла оттуда, то оказалось, что она не помнит дорогу назад. Но это нисколько ее не обескуражило — она знала, что в крайнем случае найдет Габриэля, Патриса и Магнуса в кафе Малакофф, и вместо того чтобы в панике искать студию, решила пройти по всему шестому этажу. Она шла по блестящему голубому линолеуму, точно посередине коридора по прямой. Мимо проплывали двери с табличками «Мсье Такой-то», «Мадам Такая-то». Красные двери, голубой пол — все по кругу и по кругу, на одной из дверей Клара прочитала имя, которое заставило ее остановиться: «Мсье Харронсон». В памяти возник такой отчетливый, такой живой и яркий образ желтоволосого мальчика, что Клара остановилась как вкопанная. А потом, хотя никогда в жизни она не представила бы себя делающей это, она постучала в дверь. Клара совсем не предполагала, что это может быть он, но именно он и открыл ей. У него был небольшой голубой кабинет, свой собственный. Питер выглядел очень молодо, и Клара подумала, что он ее ровесник, ну конечно — ровесник.