Тунеядцы Нового Моста - Густав Эмар

— Из сострадания вас согласны освободить от кляпов, чтобы дать вам возможность свободно дышать; кричать или звать на помощь будет напрасно, вас не услышат отсюда. Но, во всяком случае, при малейшем крике вам размозжат упрямые головы.

Только один из пленников попробовал заявить свой протест; это была Диана де Сент-Ирем.

— Что бы вы здесь ни делали, — сказала она, — но меня против моей воли недолго задержите. Я не какое-нибудь ничтожное существо без всякого веса. Как только мое исчезновение будет известно, начнут разыскивать, и вы сильно ответите за то, что осмелились поднять на меня руку.

— Когда люди, подобные вам, достаточны глупы, чтоб позволять себя захватить, — отвечал ей со зловещей усмешкой человек, с которым она говорила, — так те, кому они служат орудием, забывают о них и отказываются признавать их своими клевретами.

Графиня вздохнула, но ничего не ответила.

Незнакомец вышел из комнаты и, замкнув дверь, удалился.

Капитан Ватан и Клер-де-Люнь ожидали Дубль-Эпе в зале нижнего этажа и пили, чтоб скоротать время.

Зала, наглухо запертая, без всякого проблеска света, представляла какой-то зловещий вид. Стены ее покрывали не обои, а толстый войлок.

В огромном камине с большим колпаком горел целый ствол какого-то толстого дерева.

На дубовом, массивном столе горели свечи желтого воска в высоких железных подсвечниках и в беспорядке были раскинуты жбаны, бутылки, стаканы, игральные кости, шашки и карты.

Возле капитана и его товарища лежали пистолеты и стояли стаканы с вином; они пили и курили, разговаривая вполголоса.

Когда Дубль-Эпе вошел, они разом подняли головы.

— Ну что? — спросил капитан.

— Все сделано! — доложил Дубль-Эпе. — Пленники замкнуты каждый отдельно; лошади в стойлах, и наши люди пируют в погребе, кроме О'Бриенна и Бонкорбо, которых я счел необходимым оставить при себе на всякий случай. Значит, вы можете быть спокойны и снять ваши маски, если вам это нравится.

— Конечно, но мы их скоро наденем опять, — сказал капитан. — Который час, крестник? Правда, живя здесь, не знаешь, день или ночь, что с собой делать.

— Половина пятого, крестный.

— Хорошо, дитя мое. Если никто не посоветует лучшего, так мне кажется, что нам не мешало бы пообедать. Мы сегодня завтракали особенно рано, и к тому же волнение всегда возбуждает во мне удивительный аппетит. На тебя, Стефан, оно не имеет того же влияния?

— На меня? Нет, крестный, насколько мне кажется. Но все равно мы точно так же можем обедать.

— Тем более, — прибавил Клер-де-Люнь, — что, говорят, аппетит приходит с едою.

— А жажда — с питьем, Клер-де-Люнь?

— А что, капитан, вы поверите мне, если я вам скажу, что всегда это думаю?

— Идемте за стол, — смеясь, пригласил Дубль-Эпе.

— Куда? — полюбопытствовал капитан. — Разве мы не здесь будем обедать?

— Полноте, крестный, за кого вы меня принимаете? Неужели я способен предложить вам обед в подобном подвале? Нет, стол накрыт в комнате рядом.

— Положительно, крестник, — заявил, вставая, капитан, — надо признаться, что ты малый премилый, а главное, любишь удобства.

— Вы находите, крестный?

— Dame! Скажу откровенно, я удивляюсь, как комфортабельно ты устроил этот маленький дом, где, как сам говорил, очень редко бываешь.

Клер-де-Люнь засмеялся и отпер одну из потайных дверей.

Молодой человек не солгал; в прекрасной столовой стоял изящно сервированный стол.

— Сядем! — весело произнес капитан.

Они уселись и с аппетитом стали истреблять кушанья.

Обед был веселый; товарищи беспечно ели, пили и болтали; не надо думать, что они были злодеи с ожесточенным, эгоистическим сердцем; это было просто в духе времени. Впрочем, один капитан мог иметь угрызения совести, потому что ему одному принадлежал секрет экспедиции, в которой он был главой, а его товарищи — только орудиями.

Следовательно, так как Ватан, казалось, нисколько не беспокоился о том, что он сделал, то и его товарищи не имели ни малейшей причины тревожиться.

К концу обеда капитан попросил Дубль-Эпе рассказать ему все подробности экспедиции.

Дубль-Эпе повиновался. Его рассказ был выслушан с большим интересом и даже не раз прерывался взрывами смеха, но когда молодой человек дошел до исчезновения Барбошона, веселое до тех пор лицо авантюриста вдруг омрачилось, и брови нахмурились.

— Вот это уж скверно! — объявил он. — А дело шло как по маслу. Черт побери и мошенника, и тех идиотов, которые его выпустили! Не потому чтоб я опасался чего-нибудь важного; объездная команда из-за таких пустяков не волнуется. Однако надо все предусматривать, чтоб не попасть в ловушку, которую нам могут подставить.

— Разве вы полагаете, крестный?..

— Крестник, когда я в экспедиции, так имею привычку взвешивать все шансы и рассчитывать на все худшее. Купцы вообще от природы люди крикливые; не дадим же захватить себя здесь, как в каком-нибудь логовище. Я жалею, что ты не сказал мне об этом раньше.

— Dame! Крестный, вы ни о чем меня и не спрашивали.

— Верно, дитя мое, потому и не упрекаю тебя; только ты сделаешь мне удовольствие, сейчас же отправившись за Макромбишем и Бонкорбо; это самые лучшие сыщики; впрочем, они же и сделали глупость, значит, по всей справедливости, им и исправлять ее.

— Что им сказать, крестный?

— Вели им сесть на коней и при тебе отправиться в Сен-Жермен разузнать, нет ли там чего нового. При малейшем сколько-нибудь подозрительном движении они должны спешить обратно и предупредить нас, чтоб мы могли удалиться, не подвергаясь опасности.

— Иду!

— Скорее, нам нельзя терять ни минуты. Дубль-Эпе поспешно вышел.

— Разве вы серьезно чего-нибудь опасаетесь, капитан? — спросил Клер-де-Люнь.

— Да, — отвечал он задумчиво. — Времена нехорошие, неспокойные; этот арест может показаться политическим делом, и за нами погонятся по пятам все помощники господина Дефонкти. Ты знаешь по опыту, что он любит шутить, не правда ли, молодец?

— Да, и если когда-нибудь он попадет в мои руки…

— Прежде всего надо подумать о том, чтобы ты к нему не попал. Я не хочу скрывать от тебя, Клер-де-Люнь, что в эту минуту мы в очень дурном положении.

— Ба! Как-нибудь вывернемся, капитан, — беспечно проговорил он.

— Разумеется, вывернемся, только, дай Бог, чтоб без огромных прорех на наших кафтанах.

— Сегодня я нахожу, капитан, что вы особенно мрачны.

— Я всегда таков, когда обстоятельства становятся важными.

— В таком случае, весьма благодарен, это совсем не забавно.

— Что ж, мой милый! Себя не переделаешь, — сказал капитан и задумчиво опорожнил стакан.