5-ый пункт, или Коктейль «Россия» - Юрий Безелянский

8 января 1943 года Михаил Ромм написал большое письмо Сталину о катастрофическом состоянии советской кинематографии и о появившихся национальных мотивах в ней.

«Проверяя себя, — писал Ромм, — я убедился, что за последние месяцы мне очень часто приходилось вспоминать о своем еврейском происхождении, хотя до сих пор я за 25 лет Советской власти никогда не думал об этом, ибо родился в Иркутске, вырос в Москве, говорю только по-русски и чувствовал себя всегда русским, полноценным советским человеком. Если даже у меня появляются такие мысли, то, значит, в кинематографии очень неблагополучно, особенно если вспомнить, что мы ведем войну с фашизмом, начертавшим антисемитизм на своем знамени…»

Ответа от вождя Михаил Ромм не дождался, зато через полгода грянуло большое совещание кинематографистов, оно проходило с 14 по 16 июля 1943 года (идет война, а у киношников происходят свои сражения). Председатель Комитета по делам кинематографии Иван Большаков сделал обширный доклад, в котором выдвинул на первый план тематику, связанную с русским народом, с его историей и культурой. Большаков подчеркнул, что «русский народ является первым из равноправных народов нашего многонационального Советского Союза».

Далее совещание вылилось в очередную идеологическую кампанию. Тон задал Иван Пырьев: «Мне кажется, что, как ни странно, но в нашей кинематографии очень мало русского, национального. Вот есть украинская кинематография… в лице Александра Довженко. Он является настоящим певцом, художником своего народа… Есть кинематография грузинская. Там имеется Чиаурели, был покойный Шенгелая… Есть армянская кинематография — Бек-Назаров. Есть, конечно, и русская кинематография, но ее очень мало… Я не говорю, что русская кинематография должна выражаться в показе села или избы, — вопрос гораздо глубже…»

Что было дальше? Дальше рассказывает Михаил Ромм:

«Центральным было выступление Астахова, имя-отчество не помню. Хромой он был, уродливый, злой и ужасающий черносотенец. Был он директором сценарной студии. Вышел он и произнес великое выступление:

— Нужно создавать русскую кинематографию. И в русской будут работать русские кинорежиссеры. Вот, например, Сергей Герасимов. Это чисто русский режиссер.

Не знал бедный Астахов, что у Герасимова-то мама еврейка. Шкловский у нас считался евреем, потому что отец у него был раввин, а мать поповна, а Герасимов русский, потому что Аполлинариевич. А что мама — еврейка, это как-то скрывалось.

— Вот Сергей Аполлинариевич Герасимов. Посмотрите, как актеры работают, как все это по-русски. Или, например, братья Васильевы, Пудовкин (и так далее). Это русские режиссеры, и от них Русью пахнет, — говорит Астахов. — Русью пахнет. И мы должны собрать эти русские силы и создать русскую кинематографию.

Вслед за ним выступил Анатолий Головня. Тот тоже оторвал речугу, так сказать… Вот есть, мол, режиссеры и операторы, которые делают русские картины, но они не русские. Вот ведь и березка может быть русская, а может быть не русской — скажем, немецкой. И человек должен обладать русской душой, чтобы отличить русскую березку от немецкой. И этой души у Ромма и Волчека нету. Правда, в «Ленине в Октябре» им удалось как-то подделаться под русский дух, а остальные картины у них, так сказать, французским духом пахнут.

Он «жидовским» не сказал, сказал «французским». А я сижу, и у меня прямо от злости зубы скрипят.

Правда, после Головни выступил Игорь Савченко — прекрасный парень, правда, заикается… и отбрил Головню так:

— К-о-о-гда я, — сказал он, — э… сде-е-лал пе-ер-вую картину «Гармонь», пришел один человек и ска-азал мне: «Зачем ты возишься со своим этим де-дерь-мом? С березками и прочей чепухой? Нужно подражать немецким экспрессионистам». Этот человек был Го-Го-Головня, — сказал Савченко под общий хохот.

Ну, конечно, ему сейчас же кто-то ответил, Савченке. Так все это шло, нарастая, вокруг режиссеров, которые русским духом пахнут.

Наконец дали слово мне. Я вышел и сказал:

— Ну что ж, раз организуется такая русская кинематография, в которой должны работать русские режиссеры, которые русским духом пахнут, мне, конечно, нужно искать где-нибудь место. Вот я и спрашиваю себя: а где же будут работать автор «Броненосца «Потемкин», режиссеры, которые поставили «Члена правительства» и «Депутата Балтики», — Зархи и Хейфиц, режиссер «Последней ночи» Райзман, люди, которые поставили «Великого гражданина», Козинцев и Трауберг, которые сделали трилогию о Максиме, Луков, который поставил «Большую жизнь»? Где же мы все будем работать? Очевидно, мы будем работать в советской кинематографии. Я с радостью буду работать с этими товарищами. Не знаю, каким духом от них пахнет, я их не нюхал. А вот товарищ Астахов нюхал и утверждает, что от Бабочкина, и от братьев Васильевых, и от Пырьева, и от Герасимова пахнет, а от нас не пахнет. Ну, что ж, мы, так сказать, непахнущие, будем продолжать делать советскую кинематографию. А вы, пахнущие, делайте русскую кинематографию.

Вы знаете, когда я говорил, в зале было молчание мертвое, а когда кончил, — раздался такой рев восторгов, такая овация, я уж и не упомню такого. Сошел я с трибуны — сидят все перепуганные…»

Судя по всему задуманный пожар не удалось разжечь. Или, скажем по-другому, пробный шар лопнул. Задуманная сверху киностудия «Русфильм» создана не была. Смельчаку Михаилу Ромму присвоили даже персональную ставку. При обсуждении «наград» в ЦК партии Георгий Маленков сказал: «Имейте в виду, товарищи, что Ромм не только хороший режиссер, но еще и очень умный человек».

Но тем не менее, как писал критик Ефим Левин, грязная волна не спадала. Кинематографисты-евреи продолжали работать, но отношение к ним руководства на всех уровнях резко изменилось, атмосфера становилась все более удушливой…

В 1946 году последовало зубодробительное постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», об опере Мурадели «Великая дружба», о второй серии фильма «Большая жизнь»… Началась борьба с «безродными космополитами» — врагами Отечества: тайными агентами мировой буржуазии, любыми ненавистниками всего подлинно русского. Была сделана еще одна попытка создать «Русфильм», но снова она окончилась провалом. Но идея продолжала тлеть… Кто-то грозился очистить кино от разных там Траубергов и прочих. С трибуны совещаний Леонида Трауберга называли «откровенным агентом Голливуда». Тогда, в те времена, слово «Голливуд» звучало как жуткая брань.

Не будем живописать все мучения и терзания отечественного кино, оно находилось в цепких объятиях вождей и их прислужников и не могло ни пошевельнуться, ни пикнуть. Когда Григорий Чухрай хотел поставить документальную ленту «Сталинград», начальник Главпура Епишев ответил ему: «Нам не нужна окопная правда, и мы лучше вас знаем, как воспитывать армию и народ. Необходимо сосредоточить внимание зрителей на победах!»

Ну, а цена побед не имеет никакого значения!..

В тяжелейших условиях приходилось работать всем, маститым и начинающим. Вот и Марку Донскому, который попал в каталог ЮНЕСКО, изданий в 1956 году, в число 28 великих кинематографистов вместе с Эйзенштейном, Пудовкиным и Довженко, приходилось несладко. В 1949 году он выпустил картину «Алитет уходит в горы», в которой рождение советской страны приписал Ленину, а не Сталину, чем вызвал гнев всесильного Лаврентия Берии: «На небе не может быть два солнца!» И после этого Донской был «сослан» работать на Киевскую студию.

Любимчику Кремля, Марку Семеновичу приходилось играть по правилам власти, и когда вспыхнула кампания против евреев и космополитов, он в ней активно участвовал. В 1956 году провел антиизраильскую акцию в ответ на войну, начавшуюся между Израилем и Египтом. Правда, Марк Донской был в этой акции не первой скрипкой. Первым скрипачом и дирижером был литературовед Александр Львович Дымшиц. Про эту группу поддержки говорили так: «Дымшиц с группой дрессированных евреев».

Что было, то было…

Кстати, о евреях. Режиссер Александр Митта (первый фильм «Друг мой Колька») говорит: «На Западе к евреям несколько иное отношение. Во всяком случае, я это почувствовал, когда работал в Голливуде. Там быть евреем почетно. Почетно! Это даже предмет зависти: если ты еврей, то перед тобой открываются огромные пути…» («Вечерний клуб» 1999, 11 июня).

По поводу своей редкой фамилии режиссер отвечал так: «Митта — это от древних евреев. Когда они кого-то хоронили, то заворачивали покойника в белые ткани и несли его на двух палках, между которыми были натянуты ремни. Это приспособление для похорон и называлось «митта»».

Возвращаясь к истории киностудии «Русфильм», процитируем статью безвременно скончавшегося Ефима Левина: «Но сама идея отбора по национальному признаку, легко переходящая в манию чистокровности и в погромные лозунги «Россия — для русских», «Украина — для украинцев», «Грузия — для грузин» и так далее, живет и кое-где едва ли не побеждает, чему мы являемся, к стыду и ужасу, свидетелями» («Искусство кино» 1994, № 9).