Завоевание Константинополя - Жоффруа Виллардуэн

Согласно Суассонскому Анониму, Андрэ Дюрбуаз принадлежал к семье или, может быть, к окружению епископа Нивелона де Кьерзи. Тот же автор сообщает, что примеру Андрэ Дюрбуаза последовал Жан де Шуази. Позднее, в январе 1206 г., оба рыцаря командовали одним из отрядов во Фракии под началом Тьерри де Тандремонда: отряд этот, направлявшийся к городу Рузиону, был атакован греками, влахами и куманами и был наголову разбит. Андрэ Дюрбуаз пал в битве при Рузионе, о чем говорится далее в записках Жоффруа де Виллардуэна (§ 407, 409).

464. Робер де Клари, который принимал непосредственное участие в этих действиях, находясь в составе боевого отряда Гюга де Сен-Поля, сражавшегося под командованием Пьера Амьенского, рассказывает, что как раз, когда суда атаковали башни, его брат, клирик Альом де Клари, первым проник в город через узкую брешь, устроенную в замурованном ранее потайном ходе, и что Пьер де Брасье, атаковав воинов Морчуфля, обратил их в бегство (гл. LXXVII—LXXVIII). О воинских деяниях Пьера де Брасье упоминает и Никита Хониат: говоря о некоем рыцаре со станом гиганта и в шлеме, возвышавшемся над остальными, словно башня, он имеет в виду как раз этого ратника, поражавшего греков своим громадным ростом и физической силой.

465. Согласно Гунтеру Пэрисскому, погибли 2000 греков, убитых якобы теми латинянами, которых в свое время изгнали из Константинополя (см. выше, § 205), крестоносцы же будто бы потеряли всего одного человека. День, однако, им выдался суровый, и только назавтра, судя по письму Бодуэна I папе, они приступили к захвату жилищ, а тогда, т. е. 12 апреля, как сообщают Робер де Клари (гл. LXXVIII) и Гунтер Пэрисский (гл. XVIII), им было строго-настрого запрещено вторгаться в дома. О бесчинствах крестоносцев кратко упоминает Аноним Суассонский, по словам которого, «когда вся масса вошла в царственный град, то одних греков поубивали, других обратили в бегство, третьих, изъявивших готовность повиноваться, пощадили». Сведениями о вандализме крестоносцев изобилуют произведения греческих авторов, а также «Повесть о взятии Царьграда фрягами» безвестного русского очевидца захвата Константинополя. С особо глубокой скорбью рассказывает о кровавом избиении константинопольцев и о бесстыдном разграблении их имущества Никита Хониат — видный государственный деятель, писатель и историк, лично пострадавший от латинского погрома (он еле-еле спасся вместе с семьей благодаря дружеской помощи знакомого венецианца) и сохранивший для потомства яркие описания повальных грабежей, буйства и всевозможных непотребств крестоносцев. Ниже приводятся соответствующие фрагменты из его «Истории», где горько и гневно обличаются насилия латинян в захваченном ими городе: «Не знаю, с чего начать и чем кончить описания всего того, что совершили эти нечестивые люди... Бесстыдно бросились они грабить... не только имущество горожан, но и то, что посвящено Богу... Тому же, что нечестиво творили они в Великой церкви (т. е. храме св. Софии. — М. З.), трудно поверить. Алтарный престол, сложенный из драгоценных материалов, сплавленных огнем и слившихся друг с другом в вершину многоцветной красоты, необыкновенный и вызывавший удивление у всех народов, был разбит и разделен на части грабителями, равным образом и все церковные сокровища, несметные количеством и бесконечно прекрасные. Когда же им понадобилось, словно добычу, вывезти пресвятые сосуды и церковную утварь непревзойденного искусства и изящества, созданные из редких материалов, а также чистейшее серебро, покрытое позолотой, которым была выложена решетка алтаря, амвон и врата и которое было вплавлено во многие другие украшения, в святая святых храма они ввели мулов и оседланный вьючный скот, но так как некоторые животные скользили и не могли стоять на ногах на до блеска отполированных камнях, латиняне закалывали их мечами, так что божественный пол был осквернен не только пометом, но и кровью животных. Во всех отношениях трудно и почти невозможно было смягчить мольбами или как-то расположить к себе этих варваров, настолько они были раздражительны, прямо-таки изрыгая желчную ненависть при всяком неугодном им слове. Все могло разжечь их гнев, заслужить невежественную насмешку. Того же, кто хоть в чем-нибудь возражал им, отказывал им в желаниях, били за дерзость, а частенько обнажали против него и меч... В тот день, когда город был захвачен, грабители останавливались в любом доме, расхищали все, что находили внутри, допрашивали хозяев о припрятанном; некоторых они били, многих уговаривали добром, но угрожали всем. И даже тогда, когда одно они имели, другое выслеживали, одно лежало у них перед глазами и было принесено владельцами, а другое они отысками сами, даже тогда не было от них никакой пощады... Противник проводил время в бесчинствах, забавах, причем самых нечестивых, и в высмеивании обычаев ромеев. Одни из них, облачившись не к месту, для смеха в плащи с пурпурной каймой, болтались по улицам или разъезжали туда и сюда по городу, надев на головы лошадей головные уборы, крытые тонким полотном, и повязав их челюсти лентами из белого льна, которые [у сенаторов] висели за спиной. Другие носили писчие тростинки и чернильницы, а в руках держали книги, насмехаясь над нами, как грамотеями. Большинство же возили на лошадях изнасилованных ими женщин, некоторых из них в длинных одеждах, с непокрытой головой, с волосами, сплетенными сзади в один пучок, а женские шапочки и височные подвески волнистых волос водружали на лошадей. Целыми днями латиняне пировали и пьянствовали. Одни налегали на изысканные блюда, другие приказывали подавать себе пищу отцов, которая состояла из разваренных в котлах спин бычьего мяса, кусков свиной солонины, сваренной с мучнистыми бобами, а также из чесночных приправ и соусов из различных соков, острых на вкус. Когда же они делили добычу, то не было для них разницы между мирской утварью и священными сосудами: равным образом все использовали они для своих плотских нужд, не заботясь ни о Боге, ни о правосудии. Даже из божественных изображений Христа и святых они делали сиденья и скамейки для ног» (цит. по: Заборов М. А. История крестовых походов в документах и материалах. М., 1977. С. 268—269). В своем рассказе о бесчинствах латинян Никита Хониат сравнивает захват Константинополя 12 апреля 1204 г. с захватом Иерусалима 2 октября 1187 г. Салахом-ад-Дином, заявляя, что в своей бесчеловечности и алчности латиняне намного превзошли сельджуков. Некоторые исследователи сопоставляли описание константинопольского разгрома византийским историком с библейским плачем Иеремии, которого, кстати, часто упоминает и сам хронист.

466. 12 апреля 1204 г.

467. Золотые ворота находились в южной части константинопольских стен, в довольно большом отдалении от того места, откуда был произведен приступ.

468. По рассказу Робера де Клари (гл. LXXVIII), было якобы предусмотрено советом баронов, что если греки станут оказывать сопротивление, то город будет подожжен. Иными словами, хронист полагает вполне правдоподобной злонамеренность поджога, осуществленного во исполнение решений баронов. Согласно версии автора хроники «Константинопольское опустошение», крестоносцы, поджигая город, стремились таким путем воспрепятствовать нападению греков, т. е. ими будто бы руководило чувство страха. Гунтер Пэрисский уточняет виновников поджога, прямо указывая, что пожар учинил некий немецкий граф (гл. XVII): правда, в этой части своего повествования он нередко путает самые различные события, однако его свидетельство заслуживает внимания, поскольку немцы в действительности составляли часть отряда Бонифация Монферратского, перед расположением которого, как рассказывает Жоффруа де Виллардуэн, и начался пожар в городе. Быть может, этим немецким графом являлся Бертольд фон Катценельнбоген, старавшийся таким образом подготовить условия к тому, чтобы «легче победить греков», которые оказались бы, по Гунтеру Пэрисскому, зажатыми «и битвой, и пожаром».

В отличие от остальных хронистов маршал Шампанский, явно стремясь обелить баронов, рисует ситуацию таким образом, будто пожар возник чуть ли не случайно: просто какие-то люди подожгли квартал, находившийся между «пилигримами» и греками, из опасений самим не подвергнуться нападению с их стороны; что это были за люди, он, Виллардуэн, не ведает. Следовательно, хотя поджог и был учинен крестоносцами в качестве превентивной меры, они действовали чисто импульсивно, повинуясь чувству страха, притом предводители никакого касательства ко всему этому-де не имели. Что касается ущерба, причиненного этим, третьим по счету, пожаром византийской столицы, случившимся во время крестового похода, то, по данным Никиты Хониата, выгорела часть города вдоль Золотого Рога — от храма Христа Спасителя до квартала Друнгарион.

469. 13 апреля 1204 г.

470. В это утро, согласно сообщениям Робера де Клари (гл. LXXX) и автора хроники «Константинопольское опустошение», сдались англы и датчане из константинопольского гарнизона. В городе же греческое духовенство, собравшееся в храм св. Софии, поспешило избрать императором Феодора Ласкаря, который, отказавшись от императорского достоинства, тем не менее поднял сограждан на отпор захватчикам. Получив слабую поддержку он вынужден был, как рассказывает Никита Хониат, бежать перед лицом наступавших крестоносцев.