Пёрл-Харбор, 7 декабря 1941 года - Быль и небыль - Николай Яковлев

Трумэн понял, что допустил промах. На следующий день он созвал новую пресс-конференцию, на которой заявил: "Я прочитал доклады очень внимательно (более 400 страниц за сутки! - Н. Я.) и пришел к выводу, что все это результат политики, которую проводила сама страна. Страна не была подготовлена. Каждый раз, когда президент пытался провести программу военной подготовки через конгресс, ее урезали. Когда бы президент ни выступал с заявлением о необходимости подготовки, его предавали анафеме. Я думаю, что нужно винить страну в целом не менее, чем любого человека, за то, что произошло в Пёрл-Харборе"{325}. Виновны все без исключения американцы! Заявление Г. Трумэна еще более запутало дело.

6 сентября 1945 года лидер большинства в сенате сенатор А. Баркли предложил создать объединенную комиссию конгресса для расследования обстоятельств японского-нападения на Пёрл-Харбор. Предложение было единодушно поддержано в обеих палатах. Объединенной комиссии конгресса предстояло внести ясность. Комиссия состояла из пяти сенаторов и пяти членов палаты представителей. Господствовавшая партия в конгрессе демократическая - позаботилась, чтобы большинство в комиссии принадлежало ей - на шесть демократов четыре республиканца.

Объединенная комиссия конгресса по очевидным причинам не могла игнорировать выводы предшествовавших расследований. Обнародование докладов следственных комиссий армии и флота объяснило, зачем после их продолжительной работы потребовалось еще поручать адмиралу Хевитту и старшим офицерам Кларку и Клаузену снова заниматься Пёрл-Харбором. Оказалось, что следственная комиссия флота пришла к выводу: Киммель и Шорт работали в тесном контакте, "каждый из них знал о мерах, предпринимавшихся другим для обороны Пёрл-Харбора. Всего этого было достаточно в интересах дела". Планы Киммеля были "здравыми", нельзя предавать суду ни одного офицера, ибо "нападение при тогдашних условиях нельзя было предотвратить. Когда оно произойдет, предсказать было нельзя". Но вот адмирала Старка следственная комиссия осудила, указав, что он не предоставлял Киммелю имевшиеся у него данные, "особенно утром 7 декабря"{326}. Примерно таким же образом следственная комиссия армии обошлась с генералом Маршаллом. Коротко говоря, впервые ответственность за Пёрл-Харбор была возложена и на Вашингтон.

Вот министры Стимсон и Форрестол и приказали своим подчиненным провести дополнительные служебные расследования, дабы смазать эти выводы. Те не очень преуспели. Как записал в своих выводах адмирал Хевитт, расследовавший вместе со специальным помощником военно-морского министра Дж. Соннетом мутные дела, связанные с "чудом" и прочим: адмиралы Киммель и Старк "не проявили, особенно в период с 27 ноября по 7 декабря 1941 года, высокого понимания проблем, необходимого для осуществления командования, приличествующего их рангу и обязанностям"{327}.

Из материалов следственной комиссии флота предстал Киммель во всем блеске оскорбленной чести военного моряка. Он четко и ясно излагал свои мысли, безмерно возмущаясь коварством Вашингтона. Как и следовало ожидать, гранитной основой теперь уже не защиты, а нападения Киммеля было сообщение ему Саффордом о "чуде". Неду Киммелю навсегда запал в память "бешеный гнев отца" после разоблачений Саффорда: "Ей-богу, он превратился в тигра!" С несколькими юристами и преданными офицерами Киммель подготовил внушительную документацию, оправдывая свои действия в канун Пёрл-Харбора и понося Вашингтон.

Поглощенный этими занятиями, Киммель стойко перенес тяжкую утрату. 6 сентября 1944 года пришло сообщение: в районе Филиппинских островов погибла со всем экипажем американская подводная лодка "Робало" под командованием его старшего сына Мэннинга М. Киммеля. Адмирал У. Делани, посланный к отцу с черной вестью, застал его в кабинете с группой юристов. Делани, запинаясь, начал говорить. Киммель поднял голову от бумаг и резко спросил: "Мэннинг?" На утвердительный ответ он, без тени волнения, бесцветным голосом бросил: "Это случается!" - и погрузился в бумаги. Неду, однако, отец с плохо сдерживаемым бешенством сказал с глазу на глаз о судьбе старшего брата, 30 с небольшим лет: "Этот мерзавец (Рузвельт) теперь убил моего сына!"{328}

Объединенная комиссия конгресса, приступившая к работе 15 ноября 1945 года, не могла не считаться с четким заявлением Киммеля, сделанным главкому ВМС адмиралу Э. Кингу: "Непосредственно после Пёрл-Харбора я считал, что вопреки всем моим усилиям я не смог справиться с делом и в этом смысле должен взять на себя вину за Пёрл-Харбор... Теперь я отказываюсь принять хоть какую-нибудь ответственность за катастрофу в Пёрл-Харборе"{329}. Ничего лучшего не могло ожидать руководство республиканской партии. Ее стратегия была проста - превратить расследование Пёрл-Харбора в обвинение против администрации Ф. Рузвельта и тем самым побудить избирателей обратиться на следующих выборах к этой партии за руководством. Один из видных стратегов партии, конгрессмен Дж. Смит, разъяснял своим коллегам: Киммелю нужно не делать акцента на военных вопросах, ибо правительство "до конца использует технические детали, и адмиралу Киммелю будет очень и очень трудно объясниться... Форпостом обороны адмирала Киммеля должна быть дипломатия, приведшая к Пёрл-Харбору, а не технические детали"{330}.

Этот хитрый замысел с точки зрения межпартийной борьбы, однако, без труда разглядели зоркие лидеры демократов. Престарелый Хэлл с порога отверг предположение доклада следственной комиссии армии, а именно, что его ответ 26 ноября 1941 года "был ультиматумом, который положил начало войне". Уставив налитые кровью глаза на членов комиссии конгресса, старик прохрипел: "Если бы я мог выразиться так, как хочу, вы бы, верующие, разбежались во все стороны!" Он перевел дыхание и бросил: "Уже несколько месяцев мне предъявляют это позорное обвинение, в то время как каждый разумный человек знает - япошки были на марше к захватам на Тихом океане и установлению полного контроля над ним... Они изготовились к нападению и никто не мог остановить их, разве пасть на землю как трусы, и мы были бы трусами, если бы уступили"{331}. Хэлл только раз побывал на заседании комиссии. И задал тон в трактовке дел внешнеполитических.

Представление разворачивалось в большом зале с мраморными стенами на глазах примерно 500 человек - прессы и сгоравших от любопытства зрителей. Чередой шли свидетели. Очень интересные показания дал вице-адмирал Теодор Уилкинсон, глава военно-морской разведки во время Пёрл-Харбора. Он разъяснил немало запутанных вопросов. Но, увы, 21 февраля 1946 года Уилкинсон погиб, управляемый им автомобиль скатился с парома. Жена спаслась, а вице-адмирал так и не выбрался из машины. "Пошли слухи, что Уилкинсон покончил с собой, ибо он бросил вызов военной иерархии во время показаний в комиссии. Он настаивал, что были сообщения, в которых японцы выражали опасение - "розовый код" разгадан. Он также предъявил 11 радиоперехватов, которые, как показывали Маршалл и другие, не существовали. Некоторые сторонники Саффорда утверждали, что Уилкинсон, человек чести, не мог больше жить, ибо не сказал правды о сообщении с кодом ветров". Саффорд верил в это. Касаясь событий 1941 года, он писал: "Уилкинсон был единственным порядочным человеком среди них в разведке, единственным, кто раскаивался". Чета Уилкинсонов была очень дружна с Саффордами, и после трагедии вдова адмирала пришла к госпоже Саффорд, обвиняя ее мужа, что он повинен "в смерти Пинга" (прозвище Уилкинсона) из-за своего жуткого упрямства в спорах по поводу Пёрл-Харбора{332}.