Туз в трудном положении - Джордж Мартин

Тахион плакал. Мокрые полоски пролегли по обеим его щекам. Он нахохлился, словно бойцовый петушок, выпятив грудь и гневно глядя на Хартманна. Грег презрительно засмеялся.

– Значит, мы договорились, – сказал Грег. – Отлично. Я скажу Эми, чтобы она собрала пресс-конференцию…

– Нет! – отрезал Тахион.

Он швырнул папкой в Грега. Бумажки разлетелись призрачными осенними листьями.

– Нет! – повторил Тахион на возмущенном слезливом крике. – Можете делать все, что пожелаете, сенатор, но – нет! Идите к черту. А что до вашей угрозы утащить меня с вами на дно, то мне наплевать. Я там уже побывал.

Тахион повернулся к двери. Грег вскочил. Внутри него ярился Кукольник.

– Сукин ты сын! – заорал он на Тахиона. – Идиот! Мне достаточно сделать один-единственный звонок – и с тобой все будет кончено! Ты все потеряешь!

Тахион устремил на Грега пылающие лиловые глаза.

– Я уже давно потерял все, что мне было важно, – сказал он Грегу. – Этим мне угрожать бесполезно.

Тахион открыл дверь, громко шмыгнул носом и, сохраняя достоинство, бесшумно закрыл ее за собой.

Его разбудил звук открывающейся двери. Спектор лежал под кроватью. Он всю ночь провел там, побоявшись спать на виду. Он посмотрел в двухсантиметровый промежуток между ковролином и краем покрывала. Пара коричневых ботинок прошла мимо и зашлепала по кафельному полу ванной.

– Этой ночью здесь опять никого не было. – Голос явно принадлежал чернокожей женщине. – Тратим чертову прорву времени на эти глупости. Наверное, стоит позвонить и сказать ему.

– Нам приказали делать именно так, – отозвался голос из коридора, – и на твоем месте я делал бы что велено.

Ноги подошли к кровати. Спектор затаил дыхание.

Женщина сняла трубку и набрала четырехзначный номер. Подождала.

– Его никогда нет на месте. Вечно пытается быть с делегатами или с Секретной службой. – Она кашлянула. – Да, сэр, это Шарлин из номера десять тридцать один. Прошлой ночью тут никого не было. Конечно, уверена. Вы ведь знаете, что, когда он в первую ночь здесь ночевал, тут пахло виски, а с тех пор – нет. – Долгая пауза. – Да, сэр. Мы будем проверять этот номер. – Она повесила трубку. – Вот задница!

В коридоре засмеялась.

Женщина направилась обратно к двери.

– Знаешь, если нам и дальше велят играть в шпионов, то пусть за это приплачивают. Не понимаю, почему мы должны надрываться, чтобы мистер Крутой Гастингс выглядел красиво.

Она закрыла за собой дверь.

Спектор слышал, как она продолжает разоряться в коридоре. Даже уроженцу Нью-Йорка не удалось бы вставить в ее монолог ни словечка.

Он безумно устал. Челюсть болела, словно ее приколотили на место гвоздями. Для того чтобы двигаться, ему пришлось бы приложить такие усилия, на которые у него пока просто не было сил. Он закрыл глаза, слушая, как тележка уборщиков со скрипом катится по коридору.

Завтрака из стейка и кофе оказалось недостаточно, чтобы Джек почувствовал себя готовым встретиться с преподобным Барнетом и его командой тузов-убийц, однако несколько спешно выпитых стопок водки ему в этом помогли. У него перестали дрожать руки, так что он смог побриться (порезаться ему все равно не удалось бы, так как даже опасная бритва, которой он пользовался, не могла бы справиться с его защитой дикой карты, но он терпеть не мог неаккуратности).

Одеваясь, он смотрел новости. Во время первого голосования этого дня Хартманн недобрал двухсот голосов. Около тридцати делегатов Джека дезертировали: некоторые переметнулись к Дукакису, некоторые – к Джексону. У Барнета прибавилось около сорока голосов.

Джек почувствовал, что медлить нельзя.

Он надел летний официальный костюм из темно-синего хлопка: его на заказ шил портной из Нью-Джерси, у которого он одевался уже сорок лет, – светло-голубую рубашку и черные туфли и повязал красный галстук. Он так и не смог понять, почему сейчас считалось, что галстук должен быть желтым: у него желтые галстуки неизменно ассоциировались с уроненной за завтраком яичницей. Он надел темные голливудские очки – отчасти для того, чтобы спрятать свое похмелье, а отчасти на тот случай, если Несущий Гибель будет где-то его поджидать, – и перед уходом опрокинул еще стопку водки. Сигареты он решил купить в вестибюле.

Лимузин Барнета ждал его у выхода. Пробки были просто невозможные: дело осложнили марши джокеров, католических сторонников Барнета и «Мутантов за Зиппи Булавочную Головку». И к тому же постоянно подъезжали автобусы, привозившие на съезд журналистов, расселенных по отелям на окраинах города.

Флер встретила его у входа в отель «Омни». При виде нее его нервы попытались взбунтоваться, однако ему удалось справиться с желанием убежать. Он улыбнулся и пожал ей руку.

– Я уже вызвала лифт, – сообщила она ему.

– Отлично.

Он зашагал по гладкому полу вестибюля.

– Прошу прощения за то, что Консуэла вчера не сразу вас соединила. Она привыкла отфутболивать звонки от всяческих психов.

– Ничего страшного.

– Она бежала из Гватемалы из-за преследования латиноамериканцев, бедная молодая вдова с тремя детьми. Преподобный помог ей поселиться у нас в стране.

Джек повернулся к Флер с улыбкой:

– Просто поразительно, что настолько занятой человек находит время для таких, как она.

Флер посмотрела в его сильно затемненные очки.

– Это для преподобного характерно. Он человек неравнодушный.

– Я думаю, это характерно не только для него. Я думаю, вы и сами проникнуты духом милосердия.

Флер попыталась сделать скромную мину:

– Ну, я…

– Ведь вы пожертвовали своим целомудрием, чтобы избавить старину Таха от его проблемы.

Она выпучила на него глаза.

– Кстати, между нами, – ухмыльнулся Джек, – у него хотя бы встал?

Продолжая улыбаться, Джек вышел за Флер из лифта, в котором, казалось, похолодало градусов на тридцать. Агенты Секретной службы, в том числе и леди Блэк, расхаживали по длинному коридору, который вел к апартаментам Барнета. Джеку хотелось надеяться, что она его не узнала.

Он миновал кипящий деятельностью номер, заполненный столами и участниками кампании. Похоже было, что на Барнета работают преимущественно женщины, причем среди них много молодых и привлекательных.

Они подошли к одной из дверей, и Флер постучала. Лео Барнет, казавшийся значительно моложе своих тридцати восьми лет, открыл дверь и протянул Джеку руку.

– Добро пожаловать, мистер Браун, – сказал он.

Джек уставился на его кисть, гадая, способен ли Барнет овладеть его разумом с помощью простого прикосновения, но потом нашел где-то отвагу и пожал протянутую ему руку.