Пульс за сто - Олег Викторович Солод

знать, как вы себя поведете? Эрвин и Франк были слишком далеко. Кстати, вы не находите, что их облик отдавал излишней театральностью? Впрочем, мы действительно боялись, что вы разобьете окно. На всякий случай пришлось убрать из торгового зала все, что могло для этого пригодиться. Книга на прилавке — моя ошибка. Слава богу, вы ею не воспользовались. Удержать вас внутри — это, бесспорно, был ключевой момент всей истории. Когда вы ответили на первый вопрос Питера, стало ясно, что розыгрыш увенчался успехом. Признаюсь, после этого, стоя за дверью, я с минуты на минуту ждал окончания. Однако развязки все не было. Когда вы согласились на “большую игру”, удивился даже Питер. Возможно, вы не придали этому значения, но он не удержался от вопроса: “Молодой человек, вас ничто не смущает в этой истории?” Потом Питер признался, что хотел в этот момент открыть суть происходящего, но игра зашла так далеко, что старика разобрало любопытство. Да и вы, кажется, вошли во вкус. Разве не так?

Тут действительно наступало самое интересное. Конечно, Питеру приходилось играть в хоккей со своими внуками. Однако на сей раз ему предстояло не только управлять игроками, но и вовремя брызнуть на вас через трубку куриной кровью. Надо сказать, он блестяще справился с этим. Причем настолько, что я, полностью захваченный событиями, прозевал ключевое слово “Боже!” и с запозданием дернул шнур хлопушки.

Кстати, Эрвин — полицейский. Именно это обстоятельство позволило мне решиться на “большую игру”. Уговаривать его пришлось долго. И только после того, как все закончилось весьма неожиданным образом, мы оценили, насколько это действительно оказалось кстати! Ведь, не будь Эрвина, вы, очнувшись, могли обратиться к другому полицейскому. К тому же он присматривал за вами, пока вы были без сознания.

Дальнейшее пришлось выдумывать на ходу. Прежде всего, следовало не допустить, чтобы вы и впрямь обратились в полицию. Пакетик с сахарной пудрой в вашем бумажнике решил задачу. Конечно, вы могли обнаружить его чуть раньше, чем нам хотелось, но Эрвин внимательно следил за вами и не преминул бы появиться в нужный момент. Конечно, предлагать вам взять “наркотик” обратно не следовало. Вдруг бы вы согласились? Однако Эрвин уверяет, что такой вариант был исключен.

Впрочем, я слишком многословен.

Теперь вы знаете все, и в вашей воле поступить с моим письмом так, как сочтете нужным. Во всяком случае, здесь написано достаточно для того, чтобы обеспечить нам — особенно Эрвину — серьезные неприятности.

Выбор за вами, но прежде, чем вы его сделаете, ответьте на один вопрос:

Вы все еще считаете Амстердам скучным городом?

Всегда Ваш

Хуго».

Прочитав письмо, Джек в ошеломлении откинулся на спинку кресла.

Посидев так пару минут, он аккуратно сложил листы, засунул их обратно в конверт, медленно и методично порвал на мелкие кусочки и ссыпал обрывки в пепельницу.

Обратиться в полицию? Ни за что на свете он не согласился бы выставить себя на посмешище. Хитрый Хуго, конечно, в этом не сомневался и только поэтому решился написать письмо.

Да и потом, положа руку на сердце, Амстердам действительно больше не казался Джеку скучным городом. Разве не так?

Зеркало

Голос был очень тихий. Пьер даже не сразу понял, что это действительно голос. Он завернул душ, и тогда в наступившей тишине отчетливо прозвучало: «Помоги».

Пьер отдернул занавеску, инстинктивно придержав рукой нижнюю часть. Предосторожность оказалась излишней — в обозримом пространстве никого не обнаружилось. Он снова прислушался, но тишину нарушал только звук капель, насмерть разбивавшихся о каменный пол. На всякий случай Пьер прошлепал босыми ногами к двери и заглянул в комнату, но, как и следовало ожидать, напрасно. Дальнейшие поиски не имели смысла — апартаменты, которые Пьер занимал в отеле, ограничивались этим скромным набором помещений.

Пьер нерешительно постоял — он мог поклясться, что голос, просивший о помощи, ему не померещился — потом вновь пустил воду. Первое время он невольно прислушивался к окружающим звукам, однако странный голос больше не повторялся.

День, последовавший за ночью, был похож на все предыдущие. Наспех перекусив в гостинице, Пьер подхватил на плечо сумку, которая за неделю его пребывания в Париже нисколько не убавила в весе, и отправился на привычное место.

Портье, он же владелец отеля, принимая ключ от номера, расплылся в дежурной улыбке:

— Доброе утро, мсье. Как настроение?

— Лучше не бывает, — буркнул Пьер.

— Есть какие-нибудь жалобы? Беспокоят соседи?

— О, нет. Все в порядке.

Что-что, а на соседей жаловаться не приходилось. Насколько Пьер мог судить, отель был полупустым.

— В таком случае, удачного дня, мсье.

В то, что пожелание хозяина сбудется, верилось с трудом. Прошло шесть дней с той поры, как Пьер со своими картинами приехал покорять Париж, но столичные жители упорно не желали разделять восторженных эмоций, которыми щедро делились с Пьером жители маленького бургундского городка, в котором ему довелось родиться.

Утренний Монмартр не страдал избытком публики, и это, казалось бы, уменьшало шансы Пьера хоть что-то продать. Впрочем, вечером, когда улицы кишели толпами праздных туристов — потребителей доступных культурных ценностей и товаров от «Тати»[70] — на его картины обращали не больше внимания. Как только это стало ясно Пьеру с полной очевидностью, он стал приходить на «свое» место исключительно днем — в пору, когда равнодушие потенциальных покупателей не так бросалось в глаза.

У подножия холма на ступеньках лестницы, ведущей к базилике Сакре-Кер, уже сидел иссиня-черный африканец с неизменным набором деревянных статуэток. Он приветственно махнул Пьеру рукой. Тот вяло кивнул в ответ, принимаясь расставлять картины.

Покончив с этим нехитрым делом, он сел на раскладной стульчик, вытянул ноги и, прижавшись спиной к прохладной каменной стене, прикрыл глаза.

«Боже, помоги мне», — подумал Пьер без особой надежды. Вряд ли Господу было дело до его картин, да и до него самого. И все-таки на всякий случай он еще раз мысленно повторил: «Помоги». И тут же вспомнил: именно об этом просил странный голос из ванной. Это не улучшило Пьеру настроения.

В пять часов дня, когда он начал сворачивать лавочку, настроение еще больше испортилось. Он вновь не продал ни одной картины. Более того, никто из тех, кто останавливался рядом с ним за все это время, даже не поинтересовался ценой.

— Эй, парень! — Африканец, чья торговля в эту пору была не многим более успешной, решил от скуки поупражняться в остроумии. — Чего ради ты таскаешь их взад-вперед? Оставь здесь до завтра. Может, хоть что-нибудь возьмут.

Пьеру