Двадцать три ступени вниз - Марк Касвинов

Он еще не знает, что как раз в эти дни совершился величайший поворот в человеческой истории, что открылась новая глава в книге летописей России и что на страницах этой книги уже не будет места ни для него, ни для его заступников, ни вообще для того призрачного, растаявшего мира, на возвращение которого он все еще надеялся. "Неважными событиями" были: победа вооруженного восстания рабочих и солдат в Петрограде: арест Временного правительства в Зимнем дворце и бегство Керенского в автомобиле под американским флагом.

К осени 1917 года трудящиеся России в массе своей окончательно разочаровались в политике правящих групп и сознательно, по своему свободному выбору, стали на сторону большевиков. Характеризуя этот период, Ленин писал: рабочие и солдаты в сентябре и начале октября в громадном большинстве уже перешли на нашу сторону (53).

В невиданно короткий срок большевистская партия создала политическую армию социалистической революции. Большинство народа шло за ней. Ленинские идеи борьбы за народную власть овладели массами и стали материальной силой. Рабочий класс - авангард революции - развил огромную энергию: он стал цементирующей силой в Советах, укрепил профсоюзы, выковал грозное оружие пролетарской революции - Красную гвардию. "Все формы пролетарского движения тесно связывала главная цель - завоевание власти Советами" (54).

В 9 часов 40 минут вечера 25 октября (7 ноября) 1917 года выстрелом из шестидюймовой пушки крейсер "Аврора" возвестил о начале новой эры в истории человечества - эры Великой Октябрьской социалистической революции.

В ночь с 25 на 26 октября революционные рабочие, солдаты и матросы штурмом взяли Зимний дворец.

На открывшемся в Смольном 25 октября (7 ноября) П Всероссийском съезде Советов было объявлено о переходе всей власти в руки Советов, приняты декреты о мире и о земле, сформировано первое Советское правительство Совет народных комиссаров - во главе с В. И. Лениным.

Закончив свою работу, делегаты съезда разъехались на места, чтобы рассказать народу о победе Советов в Петрограде, чтобы способствовать утверждению советской власти по всей стране.

Петроград сделал решающий шаг. За ним поднялась вся страна.

С октября-ноября 1917 года по январь-февраль 1918 года советская власть успела распространиться по всей России. Это распространение народной власти высоким темпом по территории громадной страны Ленин охарактеризовал как "триумфальное шествие".

В период триумфального марша Советов ЦК партии и ВЦИК направили на места тысячи опытных стойких борцов за утверждение нового строя. Только Петроград послал в губернии и уезды до 15 тысяч рабочих - энергичных проводников большевистского влияния на массы, самоотверженных руководителей революции на местах.

Соединенные усилия этих посланцев партии с революционным активом на местах способствовали триумфальному шествию советской власти и по соседним с Тобольской губернией крупнейшим промышленным районам Сибири и Урала.

Концентрация пролетариата в этих районах была весьма высокой. Крупные и средние предприятия с их многочисленным и сплоченным рабочим классом были по традиции опорными базами партии большевиков. Эта особенность сказалась здесь и на темпе событий после 25 октября (7 ноября) 1917 года. В Екатеринбурге, политическом центре Урала, советская власть утвердилась уже на второй день после победы вооруженного восстания в Петрограде; по другим уральским городам - в течение 26 и 7 октября (8 и 9 ноября). Провозглашение советской власти Западно-Сибирским областным III съездом Советов в Омске состоялось в первой декаде декабря. По различным причинам, однако, "значительно позднее власть Советов реально установилась в Тобольской губернии" (55). Как отмечает далее И. Минц, "в Тобольской губернии (Тюмень, Тюкалинск, Тобольск, Ишим, Туринск, Ялуторовск, Тара) власть в руки Советов перешла в течение января - марта 1918 года, за исключением Кургана, где она была установлена 20 ноября 1917 года" (56). Такое отставание Тобольска от событий было обусловлено малочисленностью пролетариата, отсталостью экономической структуры, географической удаленностью.

Только во второй половине ноября, примерно через две недели после переворота в Петрограде, до Тобольска доходит более или менее внятная информация о том, что же произошло.

Николай в своем дневнике записывает: "Тошно читать описания в газетах того, что произошло две недели тому назад в Петрограде и Москве. Гораздо хуже и позорнее событий Смутного времени" (17 ноября, стр. 23). Судя по одному из его тогдашних разговоров с Панкратовым, в петроградских событиях 25 октября (7 ноября) ужаснуло его главным образом "своеволие" рабочих и солдат, которые посмели свергнуть Временное правительство (57). Сам, он, Николай, ни при чем, лично себя считает ни к чему не причастным, происходящее в России разглядывает со стороны. Возведя Керенского в "любимцы солдат", упрекает его в неспособности "заставить толпу". Словно не он за восемь месяцев до того пытался с помощью Хабалова и Иванова (и столь же безуспешно) сделать с "толпой" то же самое.

Этой своей манере наблюдения и оценки событий он не изменяет и в последующих записях. "Получилось невероятнейшее известие о том, что какие-то трое парламентеров нашей 5-й армии ездили к германцам впереди Двинска и подписали предварительные с ними условия перемирия. Подобного кошмара я никак не ожидал".

Автор дневника ругает якобы не спросивших "мнения народа" большевиков за переговоры с немцами, позабыв, что тремя годами раньше - но в кардинально противоположных целях, то есть во имя спасения царизма и заключения контрреволюционного альянса с кайзером - сам вынашивал "заветную мечту предложить неприятелю заключить мир..." Вступая в тайную переписку с Эрни и посылая Протопопова к фон Варбургу, царь и царица, можно думать, интересовались при этом "мнением народа...".

В том же тоне непричастного, при сем только присутствующего, он записывает: "Сколько еще времени будет наша несчастная Родина терзаема и раздираема внешними и внутренними врагами? Кажется иногда, что дальше терпеть нет сил, даже не знаешь, на что надеяться, чего желать"

(2/15 марта, стр. 65).

Дальше такие записи:

"Сегодня Георгиевский праздник. Для кавалеров город устроил обед и прочие увеселения в Народном доме. Но в составе нашего караула... было несколько георгиевских кавалеров, которых их товарищи некавалеры не пожелали подсменить, а заставили идти по наряду в службу - даже в такой день! Свобода!!!" (26 ноября, стр. 27). "Отрядный комитет стрелков постановил снять с нас погоны. Непостижимо!" (3 января 1918 г., стр. 42). После распоряжения из Петрограда о переходе на новый календарь: "Узнали, что на почте получено распоряжение изменить стиль и подравняться под иностранный, считая с 1 февраля, т. е. сегодня уже выходит 14 февраля. Недоразумениям и путаницы будет без конца" (1/14 февраля, стр. 54). После изменений в графике прогулок: "Утром увидели в окно горку перекрытою; оказывается, дурацкий комитет решил это сделать, чтобы помешать нам подниматься на нее и смотреть через забор"

(20 февраля/5 марта, стр. 62). После прибытия из Омска красногвардейского отряда: "Прибытие этой "красной гвардии", как теперь называется всякая вооруженная часть, возбудило тут всякие толки и страхи... Комендант и наш отряд видимо тоже смущены, т. к. вот уже две ночи караул усилен и пулемет привозится с вечера. Хорошо стало доверие одних к другим в нынешнее время!" (14/27 марта, стр. 71). Получив ответ на жалобу о погонах, записывает: "Кобылинский показал мне телеграмму из Москвы, в которой подтверждается постановление отрядного комитета о снятии мною и Алексеем погон... Этого свинства я им не забуду!" (8 апреля, стр. 84) (58).

Жизнь в губернаторском доме усложняется. Стол заметно скудеет. Часть прислуги уволена, обдумываются еще сокращения. За трик-траком все чаще находит тоска. В этом тусклом, заброшенном в таежную глушь Тобольске вообще нелегко даются ожидание и надежда. Невидимо действуют вокруг губернаторского дома силы избавления. А на другом конце бывшей империи, на юге, собирают монархическую рать генералы Корнилов и Алексеев, уже завязал бои Краснов.

Тоска передается из губернаторского дома наружу, в город, в монастыри, по кулацким хуторам и усадьбам... В Тобольске разыгрывается несколько зловещих инцидентов.

На богослужении в церкви Покрова Богородицы перед толпой прихожан, окруживших царскую семью, дьякон Евдокимов провозгласил "многие лета царствующему дому Романовых", перечислив по старорежимной формуле и "государя императора" и "государыню императрицу", и "наследника цесаревича", и каждую из великих княжен - всех по титулам и именам. Были в церкви солдаты охраны, обычно сопровождавшие семью на богослужения. Старший конвоя подошел к Евдокимову и спросил: "Как это понимать?", то есть как так получилось, что они водят сюда под тюремным конвоем царя, который, оказывается, согласно дьяконовой здравице, все еще царствует. Дьякон пояснил, что в такие тонкости вдаваться ему не под силу, а поступил он так, как велел ему настоятель отец Алексей. После пришли из Совета депутаты - несколько рабочих и солдат, объявили дьякона и священника арестованными и увели их в карцер. На допросе оба держались нагло. Настоятель сказал, что он не подотчетен "рачьим и собачьим депутатам", а Евдокимов угрожающе заметил: "Ваше царство минутное, придет скоро защита царская, погодите еще немного, получите свое сполна" (59).