Русская фантастика 2009 - Сергей Галихин

— У кольца нет конца, — засмеялся Отшельник. — Ты пройдешь Вселенную насквозь. И окажешься там, откуда прибыл.

Ответ можно было угадать, но Василий все равно задержал дыхание. Пройти Вселенную насквозь?

— Значит, время тоже замкнуто в кольцо?

— Нет, время — оно течет, — протянул Отшельник. — Но пространство-то в кольце. И времени никуда отсюда не деться. Так что, двигаясь в одну сторону по условной прямой, рано или поздно окажешься в той же точке, откуда вышел.

Взмахнув резной палкой, Отшельник нарисовал в воздухе сферу из золотистых искр. Сфера продавилась с полюсов, превратилась в бублик, начала расширяться, пока не коснулась Звягина, — а потом растаяла в воздухе.

— И через Большой взрыв придется пройти? — спросил Василий.

— Нет, конечно. Тебе еще учиться и учиться, — усмехнулся Отшельник. — Ты пройдешь по поверхности тора. По краю расширяющегося бублика. А взрыв — он вне того бублика, что существует сейчас. Ровно посредине. Вне пространства, за горизонтом событий. Понимаешь?

На этот раз Отшельник не стал ничего рисовать в воздухе — просто глянул в бездонное голубое небо. И Василий посмотрел туда же. Небо как небо, только очень яркое.

— Не совсем хорошо понимаю, но представляю, — ответил физик.

— Отлично. Я дам тебе преобразователь, а прежде тебе было дано благословение — поэтому ты непременно окажешься там, где надо. И поймешь, когда нужно остановиться. Найдешь свою Машу — так, как хотел.

Казалось, Отшельник говорил не очень сложные вещи, а обещания его могли оказаться пустыми — если бы их произносил кто-то другой. Но этому человеку Звягин безоговорочно верил. И ему было так хорошо, так спокойно… Хотелось просто сесть в позу лотоса и подняться на полметра над землей. И сидеть так до скончания веков, время от времени улыбаясь.

— Нет, нет, даже не думай! — воскликнул Отшельник. — Твое предназначение не в этом. Ты должен идти, а не сидеть.

— Почему вы все мне помогаете? — едва сдерживая слезы, спросил Василий. — Инквизитор из того дикого мира, Лия, ты и еще один ты. Чем я заслужил это?

Голубое небо над головой, чистая вода в ручье, ласковые морские волны, прохлада дубовой рощи и свежесть земляники — чем люди заслуживают это? Или хорошие отношения между людьми так же естественны, как яркое солнце и чистая вода?

— Да, ты понял верно. Ничем, — коротко ответил Отшельник. — Мы — люди, и этим все сказано.

— Но человек так мал в сравнении с временем…

— И с пространством, — подтвердил просветленный. — Вчера я смотрел на небо и увидел скопление из четырехсот галактик в созвездии Северная Корона. Ты представляешь себе хотя бы одну галактику, Василий?

— Ну, если только смотреть издалека, — ответил Звягин.

— То-то и оно, — сказал учитель. — А ведь вникать нужно изнутри. И когда-то мы вникнем. Я побываю в каждой из этих галактик, у каждой звезды — и мои глаза будуг отражать их свет. Но до этого далеко. Твой путь не так далек, но труден. Тебе придется идти к своей Маше пять лет.

— Почему именно пять? — спросил Звягин.

— Мой преобразователь ускоряет время в миллиард раз и позволяет преодолеть миллиард лет за год. Вселенной сейчас пять миллиардов лет. Стало быть, за пять лет ты сделаешь полный круг и окажешься там, где нужно.

— А кривизна Вселенной?

— Все учтено, Василий. Ведь кривизна — это в какой-то степени и есть время. Главное — остановиться вовремя. И не замерзнуть по дороге. В межмировых пространствах слишком холодно.

— Но, учитель, я все-таки не понимаю… Как я встречу ту самую Мапгу, если попаду в свой мир? Ведь там я — а мне говорили, что человек не может встретить в мире самого себя.

— Да, пространство этого не выдержит, — подтвердил Отшельник. — Но, пройдя Вселенную насквозь, ты изменишь ее и себя. Сделаешься тоньше дыма ладана и в конце пути станешь самим собой.

Отшельник не провожал Василия в дальний путь. Дав ему последние наставления, он отправился по своим делам. Прощалась со Звягиным только Лия.

— Жаль, что я никогда не узнаю, нашел ли ты свое счастье, — тихо сказала она. — Мне было бы очень интересно.

— Может быть, я найду способ дать тебе знать? — спросил Василий.

— Не исключено, — кивнула Лия. — Времени у нас много.

— А ты, если вдруг встретишь инквизитора Пантелея Григорьевича, — передай ему от меня привет. Хорошо?

— Хорошо, — улыбнулась Лия. — Правда, я редко забредаю в такие мрачные места. Разве что в период меланхолии.

— Ну, прощай, — вздохнул Василий. — Надо трогаться.

— Как же ты в такой дальний путь без еды, без одежды? Может быть, я соберу тебе орехов, наварю земляничного варенья?

Звягин покачал головой.

— Отшельник сказал, еда мне не понадобится. Большую часть пути я проведу в медитации, чтобы не замерзнуть совсем. Лишь иногда вынырну в реальный мир — подышать, согреться. А потом — опять в тьму и холод. Я ведь должен измениться и сам.

— А ты умеешь задерживать дыхание на месяц и не питаться годами?

— Отшельник дал мне благословение. Думаю, что теперь я смогу преодолеть путь.

— Тогда — удачи!

Лия притянула Василия к себе и поцеловала. Как сестра. И все-таки не совсем как сестра.

Пять лет в морозном тумане, там, где не светит солнце и не указывают путь звезды, где не журчат ручьи и не поют птицы, а лишь шуршат складки сухого, безжалостного времени, тянулись бесконечно. Лишь раз в месяц Василий разжимал пальцы, стискивающие жезл, и вываливался в обычные измерения, где время текло медленно или быстро, где тело вновь ощущало тепло, где можно было сделать глоток воды, а иногда — съесть ягоду или какой-нибудь зеленый листочек — если только вокруг не царила выжженная солнцем пустыня. Когда зелени вокруг не было, а солнце безжалостно палило над головой, Звягин ложился на потрескавшуюся землю, раскинув руки, и впитывал тепло и солнечный свет.

Даже небольшой ветерок шатал Василия, а в снежном буране его пытались поднять к самому небу маленькие злые смерчи. Но и в буране, и на заснеженных равнинах было теплее, чем в межмировых холодных пространствах.

Звягин таял, но и жезл, данный ему просветленным, становился все легче — он тратил свою массу и энергию на перемещение. Если бы пальцы Звягина сохранили прежнюю силу, они сломали, искрошили бы жезл после первого года пути. Но он ослабел и даже самые легкие ягоды не поднимал ко рту, а опускался, чтобы сорвать их ртом. Да и есть хотелось все меньше…

Спустя месяцы пути Василий начал забывать звездное небо и земляничные поляны, сладость сахара и запах моря. Законы физики он давно забыл, да и русский язык, если на то пошло, тоже. Впрочем, общаться с людьми, которых он встречал на пути, ему совсем не хотелось. Он помнил лишь, что должен дойти до конца — и встретить Машу. Ее он помнил, но думал о девушке отстраненно — все силы были отданы пути.