Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж - Прозоров Александр Дмитриевич

– Не хочешь же ты сказать, чужеземец, что просишь у меня покровительства? – насторожилась женщина с мечом.

– Именно про это я и говорю, – подтвердил Вожников. – Кстати, не могу ли я узнать твое имя, храбрый рыцарь? Дабы знать, кого благодарить в своих письмах к магистру ордена?

– Шевалье Изабелла, – наконец-то спрятала свой меч воительница. – Я полагаю, вы шутите? Просить покровительства в трактире на полпути между Ниццей и Провансом! Какие могут быть здесь, в христианских землях, опасности для путника?

– Для путника с мечом – никаких. Но у нас нет мечей, шевалье Изабелла.

– Что же, пусть так, – проявила рыцарскую снисходительность воительница. – Я окажу вам покровительство до тех пор, пока наши пути не разойдутся. Увы, у меня много дел, и я не могу от них отвлекаться. В обмен на доброту вы возьмете мое копье на полное свое содержание. Куда вы едете?

– В герцогство Бретань, шевалье.

– Будь я проклята! – Женщина изменилась в лице, и выглядела теперь не на двадцать с небольшим, а на все тридцать лет. – Вы что, меня знаете?! Вы за мной следили? Вас кто-то подослал!

– Это звезды, воин Изабелла, – неожиданно вмешался Хафизи Абру. – Звезды знают всё. Именно они подсказали нам, где найти спутника, могущего нас провести трудными дорогами к нашей цели.

– Ты астролог, сарацин?

– Я знаком с этим искусством, воин Изабелла, – с присущей ему вежливостью поклонился географ.

– Ты можешь составить мой гороскоп?

– Разумеется. Но мне нужно будет знать дату, точное время и место твоего рождения и хоть на время получить инструменты для наблюдения за звездами.

Женщина задумалась, молодея прямо на глазах: на нее нисходил покой, разглаживались морщинки, она больше не сжимала губ, голубые глаза у нее широко открылись. Этими глазами она с надеждой посмотрела на Егора.

– Мы что-нибудь придумаем? – подсказал он.

– Мы что-нибудь придумаем, – согласно кивнула рыцарь. – Возможно, инструменты есть в Авиньоне? Монахи, как я знаю, постоянно следят за звездами.

– Это стало бы большой удачей. – Хафизи Абру приложил руку к груди.

– Отлично! – решила воительница. – Тогда будьте готовы завтра на рассвете. Мы отправляемся в Авиньон.

Обоз женщины-рыцаря был немного богаче, нежели у путников: четыре возка, пятеро слуг. Еще одни сани и пара всадников влились в эту колонну органично, словно принадлежали к ней изначально. Хафизи Абру по-прежнему ехал в санях, и потому не привлекал внимания, Пересвет пристроился в хвосте, двигаясь рядом с воином шевалье Изабеллы. Егор же пристроился стремя в стремя к даме, что скакала с мечом на боку в мужском наряде, лишь частично скрываемом длинным рыцарским плащом, заговорил:

– Мы путники из далеких земель, госпожа, и незнакомы со здешними обычаями. Скажи, шевалье Изабелла, каким образом в вашей державе женщины становятся воинами?

– А каким образом бабы совершают самые большие глупости? – пожала она плечами. – Из-за любви, естественно. Наслушалась в детстве романтических баллад, замечталась о битвах и крестовых походах, о великих победительницах неверных и основательницах новых царств. Ну, и о любви великой, стало быть, тоже мечтала. Встретила однажды на турнире храброго рыцаря, что пожелал сражаться с моим платком на плече, пожалела его после раны… В общем, в порыве страсти плюнула на все, да и сбежала из дому, чтобы выйти замуж по любви да посвятить остаток дней странствиям бок о бок с избранником.

– Ты так говоришь, шевалье Изабелла, словно любовь – это беда, а не радость и мечта каждого человека.

– Любовь хороша, когда медовый месяц безумием страстным награждает, пока от каждого прикосновения мужа трепещешь, ровно листок осиновый. Потом к прикосновениям начинаешь привыкать, а нищета остается… – тяжко вздохнула воительница. – Мой Эдуард был пятым в семье и не унаследовал ничего, кроме меча и имени. Но в войне с Англией, как назло, наступило затишье, гранадские сарацины, потеряв Кордову, замирились с Кастилией. Все вокруг копили золото для новых войн, не принимая наемников, и ради крыши над головой нам с Эдуардом пришлось смиренно вступить в орден Сантьяго, благо тот принимает женатых рыцарей. И их спутниц, конечно же. Там, в Арагоне, я родила в монастыре двух детей, но они не выжили на тамошней баланде. У меня с голодухи молоко пропадало почти сразу. Потом до нашего ордена дошел призыв о помощи от магистра Генриха фон Плауэна. Тевтонские братья потерпели поражение в битве и осаждались язычниками.

– В Грюнвальдском сражении? – уточнил Егор, чтобы определиться с датами.

– Да, наверное, – кивнула Изабелла. – К ним в помощь отправилось двадцать семь братьев с копьями16. Мы с мужем тоже рискнули попытать счастья, надеясь хоть на какую-нибудь добычу. Но единственной нашей сечей стала схватка с датскими пиратами, что приняли наше судно за обычный грузовой неф. В той стычке и погиб Рамир Бриен, друг Эдуарда. Тоже имел из богатства только меч и имя. Но после него хотя бы вдовы не осталось.

– Ты хочешь отвезти этот меч семье?

– Да. Такова была его последняя воля. Счастливчик, он умер с оружием в руках и надеждой на битву с язычниками. Мы же, добравшись до Мариенбурга, узнали, что Тевтонский орден не просто замирился с язычниками, но и заключил союз ради возврата своих земель. Пока мы обменивались письмами и плавали по морям, русский князь, не без помощи тевтонских крестоносцев, ухитрился завоевать все земли язычников и схизматиков и даже заполучил корону императора Священной Римской империи! Знамо, ссориться с ним никто из христиан уже не хотел. Тем более что он, хоть и схизматик, придерживался веры библейской и даже начал войну против сарацин, вторгся в пределы Османской империи. Ради войны с неверными многие братья решили предложить ему свой меч и отправились на юг.

– И что? – переспросил Вожников, не в силах вспомнить, чтобы к нему на службу просились французские или испанские рыцари.

– Не знаю, – опять пожала Изабелла плечами. – У Перемышля Эдуард слег с коликами, промучился полгода, а опосля преставился, так и не найдя себе господина, не добыв ни удела, ни богатства. Последние из сбережений ушли на лекарей и плату за комнату.

– Это там ты выучила русский язык?

– Да. Мы же надеялись наняться к русскому князю и императору. Правители, знамо дело, предпочитают брать на службу тех, кто понимает их речь и не будет путаться в приказах.

– Соболезную, шевалье Изабелла, – спохватился Егор. – Мне очень жаль твоего мужа. Сочувствую утрате.

– Утрате чего? – хмыкнула женщина. – Утрате нищеты и бездомности? Так и то, и другое при мне! Кабы я была послушной девочкой, то ныне бы сидела графиней или герцогиней в роскошном дворце, пила вина, кушала буженину, наряжалась в бархат и золото, а кормилицы нянчились бы с парой-тройкой рожденных мною крепышей. Ныне же я проклята родителями за своеволие, без детей и мужа, без кола и двора. Старая рыжая бродяжка. Меня никто не примет в воины потому, что я баба, священники шарахаются и не дают причастия потому, что я рыжая и в мужском наряде, родичи не желают со мной знаться, чтобы не ссориться с домом Бретань.

– Ты герцогиня?! – охнул Вожников.

– Что, непохожа? – скривилась она. – Ну, по совести, герцогиней меня называть нельзя. Я всего лишь родственница в третьем колене. Но для брачной партии моей знатности вполне хватало. Была бы сейчас графиней… – снова вздохнула она. – Ныне же за еду на коленях перед братьями и сестрами стоять придется, кусок хлеба себе выплакивать. Может, даруют от щедрот своих хотя бы деревеньку какую на проживание? Родители же, мыслю, и вовсе разговаривать не захотят, даже на порог не пустят.

Шевалье Изабелла привстала в стременах, вытянула шею:

– Никак уже таможня королевская впереди? Однако быстро за разговорами время пролетело! Что ж, посмотрим, посмеют ли они требовать мыто со слуги Господнего, рыцаря Сантьяго… – Далее она перешла на французский, стала приказывать что-то своим слугам, и Егор предпочел отстать, поехать возле саней.