Закон Талиона (СИ) - Пригорский (Волков) Валентин Анатолькович

В России всегда хватало молодых, талантливых, предприимчивых, а уж принципиаль-ных или беспринципных — неважно. Они стали зарабатывать деньги любыми, не всегда че-стными путями. Бог им судья, лишь бы страну вытащить из бардака. И друзья тоже стали зарабатывать, и тут пришли драконы, и предложили драконьи деньги под строительство ми-низавода, но с условием. Дальновидные такие драконы. Друзья приняли условие почти без колебаний.

Вообще-то Унтер сначала был ни при чём, он не имел никакого касательства к теме Шефчука и перебивался случайными мелкими заработками, постепенно скатываясь по сту-пенькам общественной лестницы, минуя пролёт за пролётом, без квартиры, без перспектив, а сын Серёжа уже подрастал и собирался в школу. Серёжиной маме Маше, как участковому терапевту с фельдшерским образованием, платили столько, что она плакала, укладывая оче-редную бюджетную подачку в старенький кошелёк. Стоит повториться: так жили многие, очень многие — большинство — честные, не умевшие ходить по костям и черепам.

Аншеф вспомнил о своём однокашнике в первые же минуты раздумий о предстоящем строительстве. "Вспомнил" — сильно сказано, он сам еле сводил концы в созданном коопе-ративе и, оставаясь холостяком, по случаю бывал в гостях у приятеля с нехитрым гостинцем. Получив "заманчивое" во всех смыслах предложение, он сразу решил: единственный человек, которому можно довериться в деле, по всем законам, преступном — это Унтер — уж он-то не откажется, а, согласившись, не подведёт.

…Маша ушла на работу. С утра у неё приём в поликлинике; во второй половине дня хождение по вызовам. Анатолий Капралов, стоя у двери, грустно посмотрел на спящего сы-нишку и полез в карман пиджака за деньгами. Хотя, назвать деньгами то, что лежит в кармане, трудно, всё уже считано-пересчитано, распределено и со слезами разложено. Сегодня у пацанёнка день рождения, а толку? Гостей не позвать — не на что. У самого Анатолия нынче день пустой. Из загодя отложенных с превеликим трудом грошиков они с Машей договорились выкроить сыну на подарок. Его задача, этот подарок выбрать, чтобы и Серёжке в радость, и уложиться в ту крохотную сумму, что удалось наскрести. А ещё на днях отстёгивать хозяину за комнатушку. Ладно, что-нибудь да как-нибудь, главное, ребёнка не обойти, а там… Он был уверен, что рано или поздно выправится, но… "сопливых вовремя целуют".

Капралов больным взглядом обвёл комнатку. Мебель сдавалась хозяином вместе с комнатой от щедрот и обмену не подлежала. У окна, закрывая собою облупленную батарею отопления, стоит раскладной диван, выцветшая обивка покрыта пятнами неизвестного про-исхождения, будем надеяться, от пролитого кофе или вина. В дневное время это место для дорогих гостей, в ночное — супружеское ложе. Справа раскладушка — Серёжино спальное место. Днём раскладушка убирается за расположенный слева шифоньер с дверцами, полированными "под шпон", полировка ветерана мебелестроения покрыта ожогами. Видимо, раньше, очень давно это чудо плотницкого искусства имело четыре рахитичных ножки. Теперь их три, вместо четвёртой подложен чурбачок, выкрашенный под цвет пола. Какой-никакой дизайн. Между диваном и шифоньером удачно вписался покрытый клеёнкой обеденный стол, он же кухонный, он же письменный. Справа от двери стоит хозяйский холодильник по кличке "Саратов", габаритами напоминающий средних размеров дорожный чемодан, поставленный "на попа", верхней плоскостью доходящий рослому Анатолию до…, в общем, "вам по пояс будет". Впрочем, места для продуктов хватает и ещё остаётся. Ещё имеются два прямоходящих стула со спинками, выполняющими функции плательных плечиков — большое удобство. Остальные удобства в коммуналке, естественно, обобществлены.

Апартаменты, однако. Но другие не по карману. Чёрт, как быстро я скатился.

Анатолий щёлкнул тапкой оборзевшего таракана. Г-гадство, в коммуналке, как ни во-юй с этими тварями, один чёрт. Даже хлеб приходится держать в малюхотном "Саратове", тараканы не выносят холода. Ладно, пора, Серёжка проснётся не раньше одиннадцати, да он привычный, последний год сидит дома один — на детсадик цену задрали так, что им вдвоём с Машей не поднять.

Вздохнув, Анатолий накинул прилично поношенный плащ, вбил ноги в старые туфли, тихо пробравшись по загромождённому бытовым хламом тёмному коридору тоннельно-пещерного типа, вышел на площадку, аккуратно запер ключом общинную дверь и бегом слетел с третьего этажа во двор.

Середина апреля, ещё холодно, но сам воздух уже активно наливается сыростью. По оголённой земле тут и там словно бы разбросаны драные пласты грязно-белого поролона. Стылый ветер тянет меж домов. Зябко поёжившись, Анатолий запахнул плащ. Похрустывая ледком, во двор вкатилась "Волга" с шашечками на дверцах. Не обратив особого внимания на тачку, он бочком обошёл притормозивший автомобиль, намереваясь идти своей дорогой.

— Унте-ер!

Капралов остановился и, не оглядываясь, заулыбался. Вот чёртяка, Шефчук, с утра по-раньше. Его голос он не путал, ни с каким другим.

Он сделал неспешный разворот на сто восемьдесят.

— Советские люди…в булочную…на такси не ездят.

Он, частенько подтрунивая над слабостью друга ко всяческим крылатым фразам, особ-ливо из советских фильмов, пробовал передразнивать его и незаметно втянулся в игру. Иной раз они и сами не могли сказать: кто — кого передразнивает. Вообще-то Аншеф не застолбил на это дело монополию. Многие, с остроумием, граничащим с идиотизмом, повторяют что-нибудь вроде "детям цветы", или "вы болван, Штюбинг", но у Шефчука цитирование стано-вилось какой-то маниакальной потребностью в минуты положительного волнения — в мо-менты отрицательных переживаний, сами понимаете, не до цитат. При встрече взаимный обмен "крылышками" стал привычным тестом на настроение. Вот такой своеобразный па-роль.

Аншеф, захлопнув дверцу, отсалютовал таксисту ручкой и с деловым видом уставился на Капралова.

— Началнахи не дурнасы? Пашли баши?

Капралов пожал плечами. Отзыв прозвучал, но как-то вымученно.

— Вообще-то у Серёжки сегодня именины. Я за подарком.

Шефчук похлопал себя по щекам, присел, растопырив руки, сказал "Ку!"

Таксист обалдело покрутил головой и тронул машину в объезд, всерьёз размышляя над повышенной опасностью избранного им ремесла.

— Тогда советом поможешь, раз тебе больше делать нечего, — согласился Анатолий.

Аншеф пристроился рядом, примеряясь к широкому шагу друга, поглядывая снизу вверх на рослого Унтера.

— Это кому нечего? Это мне? Я как раз по делу. К тебе, между прочим.

— Чем могу, шеф, — немедленно откликнулся Капралов, — говори.

Шефчук почему-то перестал улыбаться и даже нахмурился.

— Можешь. Слышь, я сейчас буду рассказывать, а ты постарайся вдуматься, только прошу с ходу рубаху не рвать.

— Кому?

— Чего "кому"?

— Рвать…

— Себе можешь.

— Ага. Конкретизируй.

Шефчук совсем посмурнел.

— Мне бы твоё спокойствие. Ну, так, — он покусал нижнюю губу, — слушай. Ко мне обратились, вернее, меня пригласили в "Маячок" — ресторан такой за городом, тебя туда не пустят — очень серьёзные люди. Погоди! Пригласили и предложили о-очень серьёзные деньги под строительство моего завода. Ну, ты знаешь.

— Ни х… себе! — Капралов даже притормозил. — Это ж дикие бабки! Ты сам прикидывал — это больше лимона зеленью! Старик, тебя разыграли.

— Лимона? Да поболе будет. И не разыграли, а купили. Уже открыт счёт в банке на моё имя. Я же говорил — люди очень серьёзные.

Слова, вроде бы, обычные, но сказаны были с таким выражением, что Капралову пока-залось, будто на улице ещё похолодало. Он даже уточнять не стал, лишь кивнул, мол, понял — не дурак, и ещё он понял, что если бы перед ним сейчас стоял не Аншеф, а кто-нибудь другой, он бы немедленно распрощался и пошёл своей дорогой. А Шефчук, словно ответно понимая его настроение, ухватился за пуговицу плаща.