Хребты Безумия - Говард Лавкрафт

Время от времени я видел голубую реку Коннектикут, сверкающую на солнце, а после Нортфилда мы ее пересекли. Впереди неясно вырисовывались зеленые загадочные холмы, и когда подошел кондуктор, я узнал, что мы, наконец, въехали на территорию Вермонта. Он предложил мне перевести стрелки часов на час назад, поскольку эта область северных холмов не участвовала в использовании режимов летнего и зимнего времени. Выполняя его совет, я как будто почувствовал, что одновременно и календарь переворачиваю на целый век назад.

Поезд ехал совсем рядом с рекой, а на противоположном берегу в Нью-Хэмпшире можно было видеть приближающийся склон крутого Вэнтестикьюта, средоточия многих древних легенд. Слева от меня появились улицы, а справа, в потоке, показался зеленый остров. Люди встали с мест и направились к двери. Я последовал за ними. Вагон остановился, и я увидел внизу длинный перрон станции Бреттлборо.

Оглядев шеренгу ожидающих на стоянке машин, я мгновение размышлял, какая из них могла быть «Фордом» Эйкели, но мой выбор оказался затруднен одним обстоятельством. Похоже, что меня узнали раньше, чем я проявил инициативу. И в то же время человек, подходивший ко мне с протянутой для рукопожатия рукой, явно не был Эйкели, хотя он и спросил сочным приятным голосом, не я ли мистер Альберт Н. Уилмерт из Эркхема. Человек этот ничуть не походил на бородатого седого Эйкели, каким я видел того на фотоснимке; он был значительно моложе, явно городской житель, модно одетый, с маленькими черными усиками. Его хорошо поставленный голос был мне чем-то знаком, хотя с определенностью припомнить его я не мог.

Пока я его разглядывал, он сообщил, то прибыл сюда из Тауншенда вместо своего друга, мистера Эйкели. С последним, как он объяснил, случился приступ астмы, и он оказался не в состоянии совершить поездку по свежему воздуху. Ничего серьезного, заверил он меня, и это никак не помешает нашим планам. Я не мог сразу понять, насколько мистер Нойес, – так он себя назвал, – был в курсе исследований Эйкели и его открытий, хотя мне показалось, что его небрежная манера выдает человека совершенно постороннего. Припомнив, что Эйкели вел жизнь отшельника, я был несколько удивлен наличием у |него такого друга, но мое удивление не помешало мне сесть в машину, на которую он показал. Это оказался вовсе не древний автомобиль, который я ожидал увидеть, вспомнив письма Эйкели, где он его упоминал, а большой и безукоризненно чистый представитель последнего поколения машин – явно собственность Нойеса, с массачусетским номером. Мой проводник, решил я, должно быть, просто на лето приехал в Тауншенд.

Нойес забрался в машину, и мы сразу же тронулись. Я порадовался тому, что мой попутчик не слишком разговорчив, так как необычная напряженность, висевшая в воздухе этим днем, не располагала к общению. В свете дневного солнца городок выглядел очень привлекательным; я успел заметить это, пока мы двигались вниз под уклон и поворачивали направо на главную улицу. Погруженный в полудрему, как все старинные города Новой Англии, которые помнишь с детства: к тому же что-то в расположении крыш и шпилей, дымовых труб и кирпичных стен трогало струны самых глубоких, связанных с далеким прошлым чувств. Я ощущал себя у порога местности, еще наполовину заколдованной нетронутыми наслоениями прошедших времен: местности, где еще могли случиться странные события из прошлого, которого до сих пор никто не будоражил.

Когда мы выехали из Бреттлборо, моя напряженность и предчувствие чего-то дурного усилились, чему способствовала окружающая нас холмистая местность, с ее громоздящимися, давящими, угрожающими зелеными и гранитными склонами, таящими страшные тайны и сохранившимися с незапамятных времен обитателями, которые могли быть, а могли и не быть угрозой для всего человечества. Некоторое время мы ехали вдоль широкой, но мелководной реки, текущей от неизвестных холмов на севере и носящей название Вест-Ривер. Услышав это название от своего попутчика, я передернулся от страха, потому что вспомнил, что именно в этом потоке, как сообщали газеты, было обнаружено одно из этих чудовищных крабовидных созданий во время злополучного наводнения.

Постепенно местность вокруг становилась все более дикой и пустынной. Старинного вида мосты выглядывали из складок холмов, как призраки прошлого, а заброшенная железнодорожная линия, бегущая параллельно реке, казалось, источала явственный аромат запустения. Перед нами возникали яркие картины живописных долин, ще возвышались огромные скалы; девственный гранит Новой Англии, серый и аскетичный, пробивался через зеленую листву, обрамлявшую вершины гор. В узких ущельях бежали ручьи, до которых не достигали лучи солнца и которые несли к реке бесчисленные тайны пиков, куда не ступала еще нога человека. От дороги ответвлялись в обе стороны узкие, едва различимые тропы, прокладывавшие свой путь сквозь густые, роскошные чаши лесов, среди первобытных деревьев которых вполне могли обитать целые армии духов. Увидев все это, я подумал о том, как досаждали Эйкели невидимые обитатели лесов во время его поездок по этой дороге, и понял, наконец, какие чувства он мог тогда испытывать.

Старинная, живописная деревенька Ньюфэйн, которую мы проехали спустя менее часа пути, была нашим последним пунктом в том мире, который человек мог считать безусловно принадлежащим себе. После этого мы утратили всякую связь с нынешними, реальными и отмеченными временем явлениями и вступили в фантастический мир молчащей нереальности, в котором узкая ленточка дороги поднималась и опускалась, обегая как будто по своей прихоти необитаемые зеленые вершины и почти пустынные долины. Помимо шума нашего мотора и легкого движения, звуки которого доносились от редких одиноких ферм, которые мы проезжали время от времени, единственным звуком, достигавшим ушей, было булькание странных источников, скрытых в тенистых лесах.

От близости карликовых, куполообразных холмов теперь по-настоящему перехватывало дыхание. Их крутизна и обрывистость превзошли мои ожидания и ничем не напоминали сугубо прозаический мир, в котором мы живем. Густые, нетронутые леса на этих недоступных склонах, казалось, скрывали в себе чуждые и ужасающие вещи, и мне пришло в голову, что и необычная форма холмов сама по себе имеет какое-то странное давным-давно утраченное значение, как будто они были гигантскими иероглифами, оставленными здесь расой гигантов, о которой сложено столько легенд, и чьи подвиги живут только в редких глубоких снах. Все легенды прошлого и все леденящие кровь доказательства, содержащиеся в письмах и предметах, принадлежащих Генри Эйкели, всплыли в мой памяти, усилив ощущение напряженности растущей угрозы. Цель моего визита и все чудовищные обстоятельства, которые были с ним связаны, вдруг обрушились на меня разом, вызвав холодок в спине и почти перевесив мою жажду познать неизведанное.