Место под солнцем - Полина Дашкова

– Ну, насчет мотива я тебе все расскажу. А насчет алиби – это мы сейчас и проверим.

Они уже ехали по витой эстакаде Шереметьева, Рейс на Париж улетал в час сорок пять.

– Да, конечно, она могла успеть, – сказала Катя, – но ведь не на такси она ехала туда и обратно. Я знаю точно, ее провожала наша общая знакомая, администратор их съемочной группы, Настя Мухина, на своем «жигуленке». Я ее потом видела на фуршете, она по дороге из аэропорта заехала меня поздравить, очень жалела, что не попала на премьеру. Соответственно, в одиннадцать вечера Маргоша уже была в аэропорту. Есть свидетель. Более того, я отлично помню, что у нас был разговор накануне. Я хотела, чтобы Маргоша посмотрела мою «Леди Макбет», и мы даже как-то подсчитывали время, но она сказала: «Что ты! Я такая паникерша! Один раз в жизни опоздала на самолет, да еще в Америку. С тех пор приезжаю всегда за три часа».

– Значит, эта Настя Мухина привезла ее в аэропорт и тут же уехала? – уточнил Паша.

– Да.

– А когда они прилетели, на какой машине ехали от аэропорта, не знаешь?

– Знаю. Их встретил мой папа на своей машине.

– Замечательно, – кивнул Паша, – теперь пошли. – Он взял ее за руку и направился к выходу.

– Куда? – не поняла Катя.

– Ну мы же примчались сюда не для того, чтобы посмотреть на табло расписания и просчитать время.

Они подошли к воротам большой платной автостоянки.

– Добрый вечер, – обратился Паша к скучающему у ворот охраннику, – мы из газеты «Вечерний клуб». На пару вопросов можете ответить?

– Ну, смотря какие вопросы, – охранник равнодушно пожал мощными плечами.

– Самые простые. Как вам кажется, можно вашу автостоянку назвать престижным местом?

– В каком смысле? – удивился охранник.

– Ну, часто вашими услугами пользуются знаменитости, звезды эстрады, кино?

– Понял, – важно кивнул охранник, – нечасто. Но иногда бывает. Знаменитостей-то обычно встречают, провожают. Зачем им наш паркинг?

– Попробуйте вспомнить, за последние дней десять вам приходилось обслуживать кого-нибудь из тех, кого вы видели по телевизору, в кино, на обложке журнала? – осторожно вмешалась Катя.

Охранник задумался.

– Вроде нет. Я вообще-то телевизор редко смотрю, только американские боевики по видику.

– А наши боевики смотрите? – поинтересовался Паша.

– Нет. Чего там смотреть? Они вроде американских, только хуже.

– Значит, все-таки какие-то наши; боевики вы видели?

– Ребят, ну чего вы, в самом, деле? Вам очень это надо?

Стало заметно, что охраннику разговор поднадоел. Плохие из них получались корреспонденты. Сюда бы Сиволапа… впрочем, его бы, возможно, такой громила просто послал подальше, не вынес бы напора.

Паша вздохнул, вытащил стотысячную купюру и протянул охраннику.

– Често говоря, очень надо. Позарез, – из небольшой кожаной сумки, которая висела у него на плече, он достал какой-то яркий тоненький журнальчик.

На обложке красовался цветной портрет Крестовской.

– Да чего вы, ребята, в натуре, – охранник несколько смутился, но деньги взял, долго смотрел на фотографию и наконец вяло сообщил:

– Ну, эту рыжую вроде видел. А она кто?

– Очень известная актриса. Снимается в наших боевиках. В прошлую среду, ровно неделю назад, примерно в это же время, она оставляла здесь машину, – спокойно сообщил Паша.

– Черный «Опель», 289 МК, – уточнила Катя и удивилась – когда это она успела запомнить номер Маргошиной машины? Всегда думала, что у нее плохая память на цифры.

– Точно, – кивнул охранник и тут же насторожился:

– Слушайте, ребята, а все-таки вам зачем это надо?

– Работа такая. Вот вы стоянку охраняете, а мы сплетни про знаменитостей собираем. Каждый зарабатывает как может, – улыбнулась Катя.

– А, ну ладно, – кивнул охранник после некоторого размышления, – в прошлую среду, значит? Номерок повторите еще раз.

Катя повторила номер, охранник на несколько минут скрылся в будке, потом вышел и протянул клочок бумаги, на котором было написано: «Опель» 289 МК, черн, парк. 4.09 – 19.00, опл, до 7.09 – 19.00; выезд 4.09 – 11.15; въезд 5.09 – 01.05; выезд 5.09 – 16.00".

– Огромное вам спасибо, – Паша спрятал бумажку в карман.

– Да не за что, – усмехнулся охранник, – за сотенную работа невелика.

– Она вернулась точненько к концу регистрации, – задумчиво произнесла Катя, садясь за руль, – если и опоздала, то буквально минут на пять, не больше. Знаешь, о чем я думаю? Вот задержись мы на этом фуршете еще немного, и Глеб был бы жив. Она вряд ли решилась бы опоздать на самолет. Рухнуло бы все ее хитрое алиби. Ужас в том, что я ведь сама говорила ей – мы уйдем рано. После спектакля я всегда полумертвая, только одно желание – скорей в койку, а уж после премьеры буду вообще как выжатый лимон. Глеб скорее всего напьется уже в антракте, в общем, ты, Маргошка, не успеешь сесть в самолет, а мы уже домой вернемся – я именно так и сказала. Сейчас как будто в ушах стоит тот наш разговор. Мы сидели у меня в гримерке после генерального прогона втроем с Настей Мухиной. И Настя тоже ее уговаривала, мол, посмотрим вместе первый акт, и я тебя отвезу. Я еще подумала тогда, как-то мельком: а почему она не едет в аэропорт на своей машине? Там ведь есть платная автостоянка, не такая уж дорогая. Она летит всего на пару дней, и было бы логично… Подумала, но не спросила.

– Она бы тебе ответила, что отогнала машину в автосервис, – заметил Паша, – или еще что-нибудь сочинила бы.

– Господи, ну почему? Почему ничего нельзя знать заранее? – прошептала Катя чуть слышно. – Не болтала бы я, что мы рано вернемся, был бы Глеб жив. Задержались бы мы на фуршете… Ну что стоило задержаться хотя бы на пятнадцать минут.

Они ехали по Ленинградскому шоссе к Москве. Машин в это время было совсем мало. Изредка в лицо ударяли встречные ослепительные огни, и Катя морщилась, как отрезкой боли.

– Она бы все равно убила, – тихо произнес Паша, – не тогда, так в другой раз. Судя по тому, как тщательно она готовилась, как продумывала каждую деталь, ей очень надо было от твоего мужа избавиться. Очень.

– Нет! – почти выкрикнула Катя. – Такой подходящий момент ей вряд ли представился бы в другой раз. Как будто черт ей ворожил в ту ночь.

– А все-таки зачем она это сделала? Ты обещала рассказать про ее мотив, – напомнил Паша.

– Не могу, – Катя опять болезненно поморщилась, – прости, не могу сейчас. Потом, позже, обязательно расскажу. Я теперь все знаю: как, зачем, но сил больше нет обсуждать все это.

– Ты есть хочешь? – спросил Паша после долгой паузы.

– Нет. Спать хочу. И плакать.

Остаток пути ехали молча. Когда Катя остановила машину возле его дома, он сказал, прежде чем открыть дверцу:

– Ты простишь меня, если задам тебе все тот же глупый вопрос?

– Конечно, прощу, – слабо улыбнулась Катя, – но лучше не задавай.

– Ладно. Позвони мне, когда доедешь. Я не лягу спать без твоего звонка.

Он прижался губами к ее виску, всего на секунду, и быстро вышел из машины.

«Так нельзя поступать с человеком, – подумала Катя, выруливая на пустое Садовое кольцо, – меня никто, кроме него, не любит».

На светофоре она закурила. Как хорошо и спокойно ехать по пустой ночной Москве в середине сентября, когда еще совсем тепло, можно открыть окно, чтобы ветер бил в лицо. Как вообще хорошо жить на свете, и как страшно умирать молодым по чьей-то злой прихоти. Скоро девять дней. А потом сорок, дальше пойдет счет на месяцы, на годы, и постепенно будет стираться в памяти голос, лицо, запах. Почему-то сейчас куда ясней помнится большой, важный, пятилетний мальчик Глебчик с волосами цвета лютиковых лепестков, и ежик, который кололся сквозь влажную ткань панамки, и разноцветные блики на горячем песке.

Катя вздрогнула от резкого сигнала. Веселый ночной таксист махнул ей рукой из окна, улыбнулся и промчался мимо. Она обнаружила, что все еще стоит на светофоре, хотя давно уже зеленый. Слезы текут ручьями, впервые за эту неделю.

Она поехала очень медленно, постепенно справилась со слезами, успокоилась и подумала, что надо заехать в ночной супермаркет, купить какой-нибудь еды, потому что в доме уже ничего нет, и, наверное, бутылку коньяку. Сегодня ровно неделя, и надо помянуть Глеба этой ночью. Просто посидеть одной на кухне, поплакать по нему и помянуть.

В пустом супермаркете молоденькая кассирша дремала, уронив голову на руки, встрепенулась, стала тереть глаза. Катя купила маленькую бутылку коньяку, банку оливок, хлеб, сыр, несколько яблок. Паркуясь в тихом дворе, поднимаясь на ступеньки подъезда, она поймала себя на том, что все время оглядывается на черные кусты акаций у детской площадки.

Когда захлопнулась тяжелая железная дверь подъезда, она замерла на миг, прислушиваясь к гулкой тишине лестничной площадки. Наверху почудился какой-то шорох, еле слышная возня… Нет, показалось.