От Нефертити до Бенджамина Франклина - Наталия Басовская

Итак, в праздничной Флоренции этот человек не выглядит праздничным. Поведение его необычно. С одной стороны, богатырь, красавец, все девушки заглядываются на него. С другой — чудак: не употребляет мясную пищу, покупает на рынке птиц и отпускает их на волю. Любит всякую живую тварь. Он часто присутствует при казнях, которых немало в праздничной Флоренции, быстро и точно зарисовывает выражение лиц людей, идущих на смерть. Для чего? Возможно, уже предчувствовал, что ему предстоит через много лет передать разнообразные проявления страстей человеческих в «Тайной вечере».

Сначала он создаст сценарий этого произведения, опишет, кто как реагирует на слова Христа «один из вас предаст Меня». Художник делает словесный набросок будущего полотна: «Один отодвинул пищу и отошел от стола, другой в ужасе бросился к своим сотоварищам спрашивать, что думают они». Все это он хорошо продумал, представил, пережил, очевидно, очень глубоко, очень лично. Написать полотно «Тайной вечери» он смог именно потому, что вся его предшествующая жизнь была подготовкой к этому.

Известен его ранний рисунок флорентийского периода — казненный человек по имени Бандино Баранчелла, один из покушавшихся на Лоренцо Великолепного, убийца брата Лоренцо Джулиано. После покушения и убийства он бежал в Константинополь, но был выдан султаном флорентийскому правителю. Лоренцо приказал повесить убийцу в проеме окна палаццо Веккьо. Этого повешенного Леонардо и зарисовал. Помимо рисунка сохранилось и отстраненное, точное описание его одежды от шапочки до чулок. Способность на все, даже на самое непереносимое смотреть глазами исследователя, отстраненно, профессионально — это качество редкое, подчас малообъяснимое. Думаю, именно из таких качеств и способностей складывается и формируется загадочная личность Леонардо.

Иногда, пытаясь понять его поведение и поступки, натыкаешься на причины простые, прозаические. Почему все-таки он не вошел в круг интеллектуалов, «любимцев богов», который создал при своем дворе Лоренцо Великолепный? В конце концов, окружение могло по-свойски втянуть в свои интеллектуальные занятия. А дело оказывается было в том, что для Леонардо, этого титана мысли и таланта, латынь так и не стала родным языком, на котором свободно изъяснялись в платоновской академии (академии, разумеется, условно), созданной Фичино. Леонардо страшно досадовал, но так и не смог преодолеть этой преграды. Потому и не был зван на празднования дней рождений Платона, которые регулярно проводились и становились празднествами мысли и духа.

Назовем и вторую причину. Художник во Флоренции того времени не считался интеллектуалом. Интеллектуалами были философы, поэты, филологи, переводчики с античных языков, мыслители. А художник, он по тем понятиям — ремесленник, ну, скажем, маляр высокой квалификации. Ему дают заказ — расписать стены. И он расписывает. Но ни заказчику, ни исполнителю тогда еще невдомек, что эти росписи — шедевры, которые переживут века и будут восхищать не одно поколение потомков. Известно, например, что Гирландайо, расписывая монастырь во Флоренции, кормился объедками с монастырской кухни, и отношение к нему было как к слуге, ничуть не уважительнее.

А Фичино и его круг — это соперники Петрарки, поклонники Платона, развивающие идеи античного философа и желающие воплотить их в жизнь. Это люди, которые создавали общественное мнение, чьи слова ловили, а поведение и одежду старались копировать. То, что их горячие споры, умные речи, абстрактные построения канут в Лету, а росписи Леонардо останутся на века, — об этом тогда никто не подозревал. Поистине «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». И не только, очевидно, слово, но и дело.

Однажды Верроккьо, учитель Леонардо, поручил ему написать фигуру ангела на одном из своих полотен, посвященном крещению Христа. Леонардо исполнил поручение. А дальше существует предание, что, увидев этого совершенно дивного ангела, мастер никогда больше не брал в руки кисть, поскольку осознал, что превзойден своим учеником. Изображение ангела сохранилось, оно прекрасно. И очевидно, вскоре после этого Леонардо открыл свою мастерскую, где начал работать самостоятельно.

Он хотел стать состоятельным. Хорошим примером в этом смысле был для него отец. К тому же он полагал правильным и справедливым для художника не нуждаться в деньгах, не думать постоянно о хлебе насущном. Но он не богатеет. Многих из его великих современников — Гирландайо, Боттичелли, Перуджино, Филиппо Липпи — папа Сикст IV приглашает работать в Ватикан. Леонардо приглашен не был. Возможно, поэтому у него могла родиться какая-то досада или даже обида. Он не был своим среди художников. Судьба свела его с ученым Тосканелли. Тогда впервые у него начали проявляться естественно-научные и инженерные наклонности. В это время он пишет свое знаменитое письмо к Лодовико Сфорца по прозванию Моро, правителю Милана, в котором говорит о своем желании перебраться в этот город.

Милан — город оружейников, мастеров, крепких людей, которые довольно скоро создадут здесь сильный промышленный центр. Флоренция, конечно, никогда таковой не была, можно даже сказать, что она была полной противоположностью Милана. Во Флоренции царил дух, Милан был сугубо материален. И двор известного Лодовико Сфорца не был таким изысканным и блестящим, как двор Лоренцо Медичи. Бывали там и праздники, и костюмированные балы, но до Флоренции им было далеко. Однако именно Милан, по-видимому, обладал свойствами, которые и заставили Леонардо сделать выбор в его пользу.

Вот оно, знаменитое письмо, в котором Леонардо, ищущий покровителя и денег, позиционирует себя строго как инженера и, более того, инженера военного: «У меня есть планы мостов, очень легких и прочных, весьма пригодных к переносу. Я нашел способы, как разрушить любую крепость или какое-либо другое укрепление, если, конечно, оно не построено на скале». Все очень рационально, четко, с этой замечательной оговоркой, потому что многие средневековые замки стоят на скалах, которые, кроме как динамитом, ничем не разрушишь. «У меня есть также чертежи для изготовления пушек, очень удобных и легких в транспортировке, с помощью которых можно разбрасывать маленькие камни наподобие града. Я знаю, как добраться в определенное место через пещеры по секретным путям без всякого шума. Я могу делать закрытые колесницы», — танк, танк, он говорит о танке, — «безопасные и неприступные, которые со своей артиллерией врываются во вражеский строй. Я могу создать катапульту, баллисту или другую машину удивительной силы». И в самом конце бегло: «Во дни мира я — зодчий и живописец». И это пишет создатель «Джоконды», «Тайной вечери», «Мадонны в гроте», «Мадонны Литы», «Мадонны Бенуа». «В дни мира» — значит, так, между прочим. Но дней мира было очень мало в Италии в то время. В сущности, все воевали против всех. И поэтому спрос на него как инженера должен был быть велик.