В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - Том Холланд

По правде говоря, любая перспектива оформления для арабов религии, сравнимой с религией иудеев, – наследие веры, опиравшейся на родословную от Авраама, – уже давно растаяла в шуме и вихрях их потрясающих завоеваний. Когда ал-Хаджжадж в 702 г. основал новый город Басит – для охраны территории между Куфой и Басрой, а также поставил стражников у его ворот, которые должны были следить, чтобы в городе селились только арабы, он закрыл двери конюшни, в которой уже давно не было лошади. Как можно говорить о перспективе подтверждения чистоты родословной от Исмаила, когда улицы Васита, как и всех прочих гарнизонных городов, заполняли рабы, сорванные со своих родные мест, лишенные семей, домов, имущества и даже утешения. Эти пленные были не только на улицах, но и в спальнях своих хозяев тоже. Правом спать с той из «невольниц, какими владеет рука твоя из той добычи, какую доставил тебе Бог»53, мусульмане могли пользоваться по личному разрешению пророка, что они и делали. На невольничьих рынках халифата имелось очень много женщин, и богатые покупатели нередко обсуждали их достоинства, словно покупали корову или лошадь. Сам Абд ал-Малик считался в этом деле знатоком. «Тот, кто желает взять невольницу для удовольствия, – мудро советовал он, – пусть берет берберку, тот, кто хочет взять служанку в дом, пусть берет римлянку, тот, кто хочет взять ту, которая родит ребенка, пусть берет персиянку»54. Однако в Ираке, где на рынках находилось немало женщин, уведенных из Ирана, ценность персиянок определялась не только их плодовитостью. Дочери из зороастрийских семей, которых учили трижды в день преклонять колени перед супругом и униженно просить его поведать свои желания, были известны своим безусловным послушанием. Верхние ступеньки на этом рынке занимали принцессы дома Сасанидов: одну продали за сказочную сумму в 50 тысяч золотых монет, а другую, внучку самого Хосрова II, устроили в специально построенном дворце в Басре, в котором якобы имелось тысяча ворот. Само собой разумеется, дети таких матерей не станут мириться со статусом рабов.

Глядя на дерзкое высокомерие и богатство своих хозяев, рабы и их отпрыски не могли не насторожиться, услышав изречение пророка:

Сами они не облагодетельствуют сирого,Поесть с собой хлеба не приветят нищего;Пожирают наследства, пожирая их жадно;Любят богатство, любя его страстно55.

Тут даже угнетенный воспрянет духом: рабы могут возмущаться поведением своих хозяев и находить поддержку для своего возмущения в вере хозяев. К примеру, рабы, которые установили контроль над Нисибином, утверждали, что являются последователями Мухтара. За это и были убиты. Другие подались в шииты. Затем, когда фитна подошла к концу и начался великий труд Абд ал-Малика по формированию стройной системы из обрывочных доктрин и воспоминаний арабов, появились новые возможности для осуждения тех, кто с презрением относился к сирым и убогим. Непреднамеренно, публично объявив Мухаммеда посланником Бога, Омейяды дали тем, кто отвергнут арабской военной элитой, мощное средство противостояния своему продолжительному подчиненному положению. Когда ал-Хаджжадж и ему подобные сидели на высоких тронах за воротами в башнях, как последние шахиншахи, люди, нашедшие приют в грязных трущобах Куфы и Басры, могли сколько угодно размышлять о презрении пророка к высокомерным и могущественным. В результате они могли прийти к совершенно другому пониманию ислама, чем то, что предлагали халиф и его помощники.

Тем временем за прочными укреплениями больших гарнизонных городов Ирака другие тоже начали наблюдать за религией арабов со смесью зависти и восхищения. В конце концов, вряд ли необходимо продавать подданных халифата в рабство, чтобы они почувствовали свою неполноценность. Поскольку арабское правление становилось все более похожим на видение Абд ал-Маликом ислама, местное население, желавшее приобщиться к обществу хозяев, поспешило принять только что зародившуюся религию. Как и следовало ожидать, арабы не торопились называть обращенных братьями и старались соорудить как можно больше препятствий на «прямом пути». Желавшие обратиться были вынуждены пройти через целый ряд оскорбительных процедур. Недостаточно покориться Богу. Только покорившись и своему арабскому хозяину, мусульманином мог стать перс, сириец или житель Ирака. Для тех, кто хотел принять новую религию, но не был лишен снобизма, такое унижение оказывалось слишком сильным. Даже для тех, кто был привычен к опекунству, путь к исламу редко бывал прямым. Во время правления Абд ал-Малика, к примеру, когда группы иракских крестьян вместе принимали новую религию и сразу направлялись в увеселительные заведения Басры, ал-Хаджжадж действовал с железной решимостью. Он был далек от восхищения появлением новых братьев, окружал ренегатов и возвращал их хозяевам. Арабское правление всегда основывалось на незыблемом правиле: побежденные должны знать свое место.

Ко времени правления Валида и его преемников масштаб обращения в ислам стал угрожать не только исключительности завоевателей, но и стабильности налоговой базы. Реформы Абд ал-Малика, трансформировав бюрократию поверженных империй в нечто более приемлемое для арабов, придали собиранию налогов тоже исламский тон: теперь они взимались не только как некий сбор, которым завоеватели всегда облагали побежденных, а как штраф за неверие. Возможно, пророк и не ожидал, что его последователи завоюют мир, но он все же дал им полезные советы относительно того, как правильно обращаться с евреями и христианами, чтобы получить выгоду для себя. Бог хотел, чтобы неверные платили подушный налог – jizya – джизья – своим мусульманским хозяевам и испытывали при этом унижение, – так записано в Коране. Точная форма, которую должно принять такое унижение – вопрос долго и активно обсуждаемый комментаторами. На самом деле показателем глубины пропасти, лежащей между компиляцией откровений пророка в одной книге и первоначальными откровениями, является то, что значение арабской фразы, определяющей порядок уплаты джизьи, забылось56. К счастью, несмотря на неадекватность попыток возместить досадную амнезию, смысл стиха остается вполне ясным: евреи и христиане, если хотят жить в покое, должны за это платить. Их будут терпеть, но только за соответствующую сумму.

В действительности жизнеспособным этот рэкет сделало не столько изречение Корана, сколько убеждения, сформировавшиеся в течение веков у самих евреев и христиан. То, что «книжники» могут быть определены так для целей налогообложения, было очевидным свидетельством успехов раввинов и епископов, упорно воздвигавших неприступные барьеры вокруг своих вер. В Ираке – где сасанидские власти давно делили своих подданных по религиозным, а не по этническим признакам, определения – евреи и христиане – вполне устраивали их мусульманских хозяев. Правда, платить налоги они вовсе не горели желанием. Особенно искусными в уклонении от уплаты оказались христиане. Например, один епископ в Северном Ираке обеспечил освобождение от налогов для своих подчиненных, устроив великолепное представление по изгнанию демонов из дочерей местного губернатора. Тем временем второй губернатор даровал налоговые вычеты монастырю в горах Загрос: живший там отшельник вылечил его коня. Следует отметить, что ни христиане, ни евреи никогда не подвергали сомнению право мусульман требовать налог. Защита в мире, постоянно сотрясаемом войнами, стоит недешево. Так что в целом для евреев и христиан Ирака приход ислама стал менее волнующим переворотом, чем окончательное наделение законным статусом того, что они всегда считали образом жизни мира.

Однако последователи Заратустры видели потрясения века совсем в ином свете. Для благочестивых поклонников Ор-музда крах власти Сасанидов и завоевание Ираншехра были катастрофой, хуже которой они не могли себе представить даже в самых ужасных ночных кошмарах. «Вера разрушена, шахиншах убит, как собака, – так катастрофу определили мобеды. – Мир отвернулся от нас»57. Сброшенная в пыль с высоты былых привилегий и власти, зороастрийская церковь никогда больше не вернет себе прежнего положения. Не получившие в Коране вообще никакого статуса, в отличие от раввинов и монахов, мобеды неожиданно обнаружили, что к их возлюбленной религии света и истины относятся с жестоким презрением. (Впоследствии мусульманские правоведы придут к выводу, что на самом деле «книжники» – это зороастрийцы.) К востоку от Ирака, где арабское правление было непрочным и зависело от договоров, подписанных с такими все еще сильными парфянскими династиями, как Карин, огонь в храмах, должно быть, продолжал гореть, как всегда, но в других местах их уничтожению могли помешать только огромные взятки. Храмы в Ираке уничтожили полностью, и почерневшие руины медленно зарастали сорняками. Над ними кружили черные вороны: все знали, что эти птицы – предвестники несчастья и на самом деле являются демонами.