Неприкосновенный запас (Рассказы и повести) - Юрий Яковлев

...Таня стояла перед закрытой дверью и тихо плакала. Она уперлась локтем в дверь, а лицо спрятала в согнутую руку. На лестнице было тихо, и каждый звук усиливался, становился гулким, как в ущелье. Таня тихо всхлипывала.

Когда нет подходящего человека, у которого можно поплакать на плече, плачут прислонясь к деревянной двери. Дверь хотя не утешает, но зато не сует в нос рецепты, как надо жить, и не читает морали. У двери куда больше такта, чем у некоторых людей.

Таня оторвала лицо от руки и начала легонько поглаживать дверь. Дверь щербатая. Ее давно не красили, и на ней сохранились отметины, которые Таня делала, когда была девочкой. Каждый год после лета. Сейчас эти отметины достают до локтя, до плеча, до уха. Так Таня росла. И вот выросла.

За спиной послышалось покашливание. Таня быстро обернулась. На лестничной площадке стоял Зубр. Выпуклые глазные яблоки уставились на Таню. Из-под шапки торчали темные космы волос. При тусклом свете лестничной лампочки девушка не сразу узнала его.

- Здравствуйте, - тихо сказала Таня.

Михаил Иванович сел на подоконник и поманил Таню коротким пальцем.

- Садись, - сказал он хриплым голосом.

Таня послушно села рядом.

- Рассказывай, - приказал он.

- Что... рассказывать?

- Рассказывай, как подожгла дом.

Ей очень не хотелось говорить о доме. Ей вообще не хотелось говорить о той жизни. Но Михаил Иванович просил.

- Значит, взяла спички, - нехотя сказала Таня. - И подожгла. Вот и все.

- И дом сразу вспыхнул?

- Нет, он разгорался медленно. - Таня начала входить в свою роль. Сперва загорелся первый этаж. Потом второй, потом...

- Третий, четвертый, пятый, - подхватил Михаил Иванович. - Только ты упустила одну деталь.

- Какую?

- Маришу.

- Ах, да, Маришу, - не сдавалась Таня. - Я подожгла дом, а там была Мариша... Что вы на меня так смотрите?.. Я вынесла Маришу... Откуда вы знаете про Маришу?

- Знаю, - буркнул Михаил Иванович и сунул руку в карман.

- А как же с домом? - неуверенно спросила Таня.

- С каким домом?

- Ну, с тем, который я подожгла.

- Этого дома не существует.

- Нет, он существует. Я подожгла его. Разве вы не верите? Все верят. Спросите ребят. Спросите Генриетту Павловну.

- А я не верю, - отрубил Зубр.

- Вы должны верить, раз все верят.

- Замолчи! - сердито прикрикнул он и сразу отошел, успокоился и, уже успокоенный, сказал: - Иди домой. Завтра придешь в школу.

Таня покачала головой.

- Я больше не приду в школу. Я работаю.

- Не валяй дурака.

- Я не валяю. Я теперь работаю в цирке. Все уладилось.

- Ты говоришь мне правду?

- Да, правду. Я работаю в цирке. Рабочей по уходу за животными. Ухаживаю за морскими львами, чищу рыбу. Разве вы не чувствуете - от меня рыбой пахнет?

Таня соскользнула с подоконника, подошла к двери и позвонила. Потом она быстро подошла к Зубру и скороговоркой сказала:

- Вы здесь ни при чем. До свидания. Я люблю вас.

- И все-таки ты придешь завтра в школу, - твердо сказал Зубр и медленно стал спускаться по лестнице.

Поздно вечером Таня спросила Павлика:

- Ты любишь зубров?

- Не знаю, - неуверенно сказал он.

- А ты слышал о зубре Пульпите?

- Нет.

- Это удивительный зубр. Он родился на юге, а его маленьким перевезли на север.

- Ну и что из этого?

- Молчи. Тебе все кажется просто: родился на юге, перевезли на север. А для зубра это оказалось не просто. Он вырос, и его потянуло в родные места... Он их не помнил, потому что на юге был крохотным зубренком. И его потянула не память, что-то другое.

- Инстинкт?

- Нет. Инстинкт - это очень примитивно. Зубра влекло беспокойство.

- И что же сделал твой зубр?

- Он разбил головой ограду и двинулся на юг... Ты когда-нибудь видел зубров?

- По-моему, нет.

- Так вот, представь себе огромное существо, покрытое бурым войлоком. Вместо шеи - бугор, тоже войлочный. Рога короткие, полированные, изогнутые внутрь. Глаза навыкате. Под нижней губой бородка - клок войлока. А дыхание такое сильное и жаркое, что вокруг тают снежинки... И вот этот зубр идет по полям, по дорогам, по деревням...

- И все разбегаются?

- Ничего подобного. Дети подходят к нему и кормят его с руки.

- Откуда они знают, что он не подденет их на рога?

- Они угадывают. Глаза у зубра налиты кровью и смотрят грозно, исподлобья. Рога нацелены в каждого, кто приближается. А дети подходят спокойно, и он теплым языком слизывает с их ладоней сахар.

- Странный зубр.

- Ничего странного. В том-то и дело, что зубр обыкновенный. Но в нем пробудилось беспокойство, и ему кажется, что во всех пробудилось такое же чувство. Его никто не боится. Его никто не пугает. Ночует он в деревнях. Рядом с коровниками. Но внутрь не заходит. Наверное, стесняется... Ты что-нибудь понял?

Павлик уставился на Таню непонимающими глазами.

- Я так и знала, - сказала Таня. - Я так и знала, что ты не поймешь. Этот зубр похож на нашего учителя - Михаила Ивановича. Он такой же... без шеи, и волосы у него торчат, как войлок, а на лбу - две припухлости: кажется, прорежутся рога. Но не в этом дело.

- Объясни, наконец, в чем же дело?

- Не кипятись... Дело в том, что он тоже сломал ограду и идет напролом. Он самый справедливый человек в школе. Он только с виду страшен, как Пульпит. Он смотрит исподлобья и идет с севера на юг...

- По школьным коридорам?

- Где придется. Всюду. Ты не смеешься?

- Нет.

Таня внимательно посмотрела на него - проверила, не смеется ли он, и сказала:

- Хорошо, что ты ни разу не рассмеялся. Я боялась, что ты будешь смеяться.

Таня пошла в школу только из-за Зубра. Из-за его доверчивых глаз. Из-за его хрипловатого голоса. Из-за того, что он терпеливо поджидал ее на пустой полутемной лестнице.

Еще она пошла потому, что хотела хоть раз в жизни почувствовать себя в школе свободно и независимо. Теперь она не обязана спрашивать разрешения, покорно плестись к доске, усиленно делать вид, что слушает урок. И глаза Генриетты Павловны могут смеяться сколько угодно. Она не обязана смотреть в эти глаза, а в любую минуту может повернуться к ним спиной.

Но не это было главным, что в этот день заставило Таню изменить новому течению и пуститься в путь по старому. Таня надеялась увидеть Князева.

Все эти дни в той, другой жизни он был с ней. Он шел рядом с ней в цирк. А когда она кормила своих новых питомцев, стоял за ее плечом. Таня подолгу рассматривала его и вела с ним разные разговоры. Она спрашивала его: "Правильно я поступаю?"

А на большой глубине возникал вопрос, который она даже мысленно не решалась задать: "Нравлюсь ли я тебе? Или, может быть, тебе нравится Генриетта Павловна?"

Она спрашивала, а он молчал. Даже в Таниных мыслях он оставался неразговорчивым, непонятным, ни на кого не похожим.

Таня устала думать о нем. Ей хотелось увидеть его наяву. И она отправилась в школу.

Перед этим она долго рассматривала себя в зеркало. Красный огонь погас. Волосы приняли свой обычный цвет. Они были рыжими, и никакими больше... Большой рот, длинная шея, на висках золотой пушок...

Если в пятнадцать лет ты недостаточно хороша собой, не падай духом. Выровняешься. Все острые углы округлятся. Яркие краски приглушатся. А большой рот неожиданно придаст лицу известную привлекательность. После пятнадцати лет можно здорово похорошеть.

Чем ближе Таня подходила к школе, тем трудней ей было идти. Словно старое доброе течение ушло на глубину и путь затянуло льдом.

Она прошла мимо дома, где был пожар и где жила Мариша. Окна на втором этаже сверкали новыми стеклами. И только черный след на стене напоминал о пожаре.

Может быть, остановиться? Вскочить на подножку трамвая и уехать к морским львам? Они небось просунули головы между прутьями клетки и смотрят на дверь, ждут свою Таню.

Таня не вскочила на подножку трамвая. Она пришла в школу.

Шли занятия. Таня тихо поднялась на второй этаж. Ей хотелось пройти по коридору шумной независимой походкой. Но она почему-то шла на носочках. Она подошла к своему классу. Остановилась у двери и прислушалась. Оттуда доносился знакомый голос англичанки. Она с таким напряжением произносила слова, словно при этом привставала на носочки.

- Выз-з-з-з, ыз-з-з...

Так Таня дошла до учебной части.

- Пришла? - спросил Михаил Иванович, не поднимая глаз. - Садись.

- Спасибо, - сказала Таня и села на кончик стула.

Он писал, а она сидела и ждала, что будет дальше.

- Так вот, - не глядя на Таню, сказал Михаил Иванович, - с сегодняшнего дня цирк отменяется. Это я тебе говорю.

Ах этот Зубр! Он хочет поднять Таню на рога, но у него ничего не выйдет.

- Чего вы от меня хотите? - Таня встала со стула. - Я работаю. Родители об этом знают. Все уладилось. Все в порядке.

- Нет, не все в порядке. Сядь!

Зубр встал и запихнул руки в карманы.

- Нет, не все в порядке. Когда человек обижен...

- Я не обижена.

- Обижена! А обижать тебя не следовало...