Убийство со взломом - Колин Харрисон

Джон Эппл поднялся, готовый вмешаться и изменить ситуацию. Питер быстро сунул руки в карманы.

– Слушай, если она не хочет, чтобы ты остался, значит, ты должен уйти.

– Заткнись, – отрезал Питер, злясь все сильнее. – Это касается нас двоих. Не считай, что влез в нашу семью. Это все о вещах, которых ты знать не знаешь и никогда не будешь знать!

– Погоди, – протянула к нему руки Дженис. – Почему ты не мог позвонить мне на работу, Питер? Это нехорошо. И ты это знаешь. – У нее увлажнились глаза.

– Скажи своему дружку, чтобы убрался на этот вечер. – Тяжело дыша, все еще сотрясаемый дрожью, он перевел взгляд на Эппла. – Что, не можешь оставить мою жену в покое даже на один вечер, да? Слишком хороша штучка? Трудно оторваться?

– Ты не должна терпеть всю эту мерзость, Дженис, – отозвался Эппл, вступаясь за женщину. – Парень этот просто рехнулся!

– Ошибаешься, – прервал его Питер. – Это я не должен всего этого терпеть. Почему бы тебе не убраться отсюда подобру-поздорову, чтобы мы могли поговорить?

Дженис быстро переводила взгляд с одного на другого и смущенно кривилась.

– Никуда я не пойду, если Дженис не…

– Я не прошу тебя уйти, я приказываю. Дженис, скажи ему, чтоб вытащил свою задницу из постели. И немедленно, если не хочет неприятностей.

Он должен избавиться от Эппла. Она все поймет. Если он объяснит ей.

Дженис невольно одернула рубашку, неловко переступила ногами. Она только что выбралась из кровати, а обычно она после этого мылась, теперь же семя Эппла стекало у ней по ляжкам, и ей было неприятно. Но неловкость эта, казалось, лишь помогла ей вернуть самообладание. Она покачала головой:

– Я не могу сегодня вечером говорить с тобой. Мы обо всем поговорим, все обсудим, но не сегодня. Хорошо?

Комната словно съежилась.

– Нет. Я же пришел.

– Послушайте, Питер, – сказал Эппл и развел руками, изображая из себя посредника, – я понимаю, что вы попали в переплет. Так что хочу сказать, что на вас я не в обиде. Но я здесь не случайный гость и не шучу. Я… Мы все здесь взрослые люди, и надо как-то постараться…

– Помалкивай! – приказал Питер. – Нам надо поговорить с Дженис. Сегодня же вечером.

Она помотала головой, нервно теребя рубашку:

– Не могу, Питер. Правда. Не могу.

– Ладно. Вы сами слышали, – твердо сказал Эппл, надвигаясь на Питера. Он стоял теперь так близко, что Питер видел даже капельки влаги в его бороде. – Давайте-ка выйдем.

Питер нащупал револьвер – руки, теперь согревшиеся, могли ощутить холод металла – и медленно вытащил его из кармана.

– О, черт! – Эппл отпрыгнул.

Дженис глядела на него в упор, сжав губы, следила за его движениями. Он видел это. Хорошо. Она поняла, что это серьезно. Теперь он заставит ее слушать.

– Питер, убери это.

Но ответом ей был лишь сердитый взгляд.

– Опусти это.

Они не верили в серьезность его намерений. Думали, что могут уговорить его уйти. Будь с ним поласковее, он не в себе. Джон Эппл стоял, чуть пригнувшись, готовый не то прыгнуть, не то бежать, но в лице его Питер углядел насмешку. Оружие теперь покоилось в его руке страшным и веским грузом, и он указательным пальцем чувствовал тонкую выпуклость курка. И, чувствуя это, он вдруг подумал: если выстрелить в сторону, мимо, тогда они поймут, насколько он зол и как надо считаться с ним. Мысль была смутной, лишенной убедительности.

– Опусти это, Питер. – Она оглядела его и приняла решение – он понял это по ее лицу, так же ясно понял, как тогда, раньше, когда она сказала ему, что уходит. И с ловкостью почти привычной она сделала широкий шаг к лестнице и тронула красную кнопку на стене.

– Не надо! – проревел он.

Она повернулась к нему с видом грустным, но решительным.

– Ты, мерзавец проклятый, – напустился на Питера Эппл. – Этой кнопкой вызывают полицию. Это сигнал тревоги!

– Отмени их! – приказал Питер. – У тебя есть, наверное, секунд тридцать, чтобы их отменить.

– Нет, – сказала Дженис.

– Тогда я отменю.

– Там код.

– Позвони. Скажи код.

– Нет, Питер, не скажу.

– Слышал? – сказал Эппл.

– Ты! – Питер шагнул к Эпплу и наставил револьвер, целясь ему в голову. – Я бы тебе голову размозжил, сволочь! А теперь – на пол! Сию же минуту! Я серьезно, слышишь?

Эппл тяжело опустился на пол, и это взбесило Питера еще больше. Эппл лежал у его ног; Питер поднял ногу и пнул подошвой в спину лежавшего.

– Питер! – вскрикнула Дженис. – Прекрати!

Он прицелился в голову Эпплу.

– Звони, Дженис!

Эппл поднялся на четвереньки. Питер с силой пихнул его ногой.

– Нет, – с плачем выкрикнула Дженис. – Не могу!

Питер коснулся дулом револьвера головы Эппла.

– Послушайте… ей-богу, черт побери… прошу… – вскрикнул Эппл. – Позвони же, Дженис, пожалуйста!

Питер стал медленно нажимать на курок, зная, что, лишь намеренно согнув палец, он приведет пистолет в боевую готовность, так что тот сможет выстрелить. Он следил за выражением их лиц, застывших в ожидании и панике, и что-то ширилось, раздувалось в его голове, а он, придерживая смертоносное оружие, напрягая мускулы руки, все жал и жал на курок, проверяя его податливость, приближая момент, когда оружие подчинится его воле. Будет грохот, судорожное движение, кровавые брызги на стене. Он чувствовал, как от мозга к его пальцу протянулась тонкая нить самообладания. Эппл лежал ни жив ни мертв.

– Ты изменяла мне, врала, ты месяцами готовила все это! – Он взглянул на Дженис. – Ты брала деньги у моих родителей, думала, что можешь обойти меня, вычеркнуть, как будто меня нет. Ты так ловко мне лгала!

Она кивнула плача.

Он крепко сжимал револьвер и, чувствуя в руке его убийственную тяжесть, не мог не чувствовать и сильного искушения. Джон Эппл не шевелился. Казалось, что убить его – это самое естественное, и желание сделать это пересиливало разум. Эппл помешал ему вернуть жену, разрушил его планы. Дженис упала на колени, по щекам ее теперь струились слезы, выражение лица было горестно-печальным, но он не хотел этого замечать, сопротивлялся виду ее страдания, не желая поддаваться жалости, потому что жалость мешала его решимости убить, сокрушить их обоих.

– Питер, тебе надо уйти. Они уже едут.

– Тебе-то что за дело? – отозвался он.

– Мне есть дело. До того, что из этого выйдет потом.

Он поглядел ей прямо в глаза.

– Ты не можешь этого сделать, Питер, – прошептала она.

– Слушай, что она говорит, – прохрипел Эппл.

– Ты не такой злодей, Питер. В тебе нет такой злобы. Ни к другим, ни даже к себе самому.

Дженис тихо плакала, не сводя с него глаз. И он чувствовал, как в душу его проникает ясность и чистота. Ее слезы всегда так действовали на него – ошеломляли, вымывали из него всякое зло, потому что слезы ее исходили из самой потаенной ее глубины, оттуда, где опять начинал рушиться, распадаясь на части, ее мир. И на большее у него не хватило духу. Он опустил револьвер.

– Я любил тебя, Дженис.

Она кивнула, и опять, и опять молча, без слов. Приближался звук сирены.

– Уходи, Питер, – прошептала Дженис – Уходи. Прошу.

Выйдя, он положил нож рядом с кексом и поспешил к задней двери. Возле окна он задержался. Сирена захлебнулась где-то возле самого дома. Кружок света обшаривал безлистные деревья, подъездную дорожку. Эппл подошел к двери; обеими руками он держался за бок, за то место, куда пихнул его ногой Питер, но Дженис, делая руками яростные и настойчивые жесты, приказала ему идти наверх и не показываться. Хлопнули дверцы машины, и Дженис услышала этот звук, как услышал и ее муж. Она быстро вытерла рукавом глаза, выхватила пальто из шкафа. Стук в дверь. Она открыла, впуская патрульных; покачивая головой, она изображала смущение, по-видимому объясняя, что звонок был случайным, извиняясь за нелепый вызов.

Через несколько минут бега в длинном пальто задыхающийся Питер был уже на причале Пенна реки Делавэр, напротив огней Джерси на другой ее стороне. Перед ним струилась черная вода, и ветер сдувал капли пота с его лица. Здесь, на берегу, на этом историческом месте силами надежды воздвигался город. Позади маячили приземистые кирпичные строения стоявших впритык друг к другу домов, а дальше виднелись Ратуша и стеклянные коробки современных небоскребов. Ему придется – и это он знал – возвращаться назад, ища дорогу среди узких кривых улочек, думая, как выпутаться из неразберихи, в которой очутился, все как следует распланировать и по крайней мере рассказать жителям Филадельфии то, что стало ему известно. Городу надо все знать о себе, и он был готов поведать ему ту часть истины, которой владел. Это был единственный путь, и только так можно было продолжать жить. Он был все еще ужасно сердит, уязвлен до глубины души и мучился сознанием собственной вины. И можно было доставить себе пускай маленькое, но удовольствие, размахнувшись, швырнуть револьвер как можно дальше в темную вздувшуюся пучину. Швырнуть с резким выдохом, с усилием, моментально отозвавшимся болью в плече. И боль эта была приятна.