Дочь Лунной богини - Сью Линн Тань

меня об этом. Желание лишь мое. Поэтому я смиренно прошу вас обещать, что ее не накажут за мои действия или слова, сказанные мной сегодня.

— Как ты смеешь выдвигать какие-то требования?! — прошипела императрица.

Воздух внезапно похолодел. Будь я обычным просителем, император мог бы за такую безрассудность приказать бросить меня в тюрьму — если не что похуже. Но зажатый в руке нефрит напоминал мне: сегодня я кровью, потом и слезами заслужила право говорить все что хочу.

— Хорошо, — ледяным тоном ответил император. — Даю слово, что твою мать не тронут. Но если нам покажется, что ты каким-то образом оскорбила нас, то тут же поплатишься за свои действия.

Его угроза лишила меня остатков мужества. Вспыхнуло желание сбежать из зала и спрятаться в самом дальнем уголке дворца, пока обо мне не забудут. Мы с мамой оказались в разлуке, но нам хотя бы ничто не угрожало. О нас будто забыли. Так стоило ли добиваться большего? Но тут я вспомнила слова Вэньчжи, которые он прошептал мне, когда я впервые оказалась здесь, перед нефритовыми тронами: «Когда войска построены, нет места для сомнений».

Проявив храбрость, я заработала талисман Алого льва. И кто знает, вдруг у меня больше не появится такого шанса? Неужели после всего, что мне довелось пережить ради чести попасть сюда, я просто струшу? Волна эмоций захлестнула меня, и в голове вспыхнули слова, спрятанные глубоко в сердце, которые я шептала себе каждую ночь перед сном и каждое утро, как только просыпалась на рассвете.

— Моя мать — Чанъэ. Я — дочь Лунной богини.

Зал наполнили шепотки и шорохи, бормотание и нервное шарканье ног. Глаза Ливея расширились, а челюсти сжались. Вэньчжи тоже плотно сжал губы в тонкую линию. Те, кто знал меня лучше всех. Те, кто доверял мне больше всего. Те, от кого я скрывала правду. Наверное, после этого признания они чувствовали себя преданными.

— Богиня Луны? — императрица буквально выплевывала каждое слово. — Если Чанъэ — твоя мать, то кто же отец?

Страх очернил сердце, как тушь, стекающая со смоченной в воде кисти. Отец убил солнечных птиц, ее любимых родственников. Но меня настолько разозлили грубые намеки, что я вздернула подбородок, встретилась с ней взглядом и, наплевав на осторожность, с гордостью ответила:

— Мой отец — муж матери, смертный лучник Хоу И.

Как только я произнесла эти слова, напряжение, сковывавшее меня все эти годы, рассеялось. И стало невероятно легко оттого, что я могу открыто назвать имена своих родителей. Хотя до этого момента я не осознавала тяжести такого бремени. Но все же, если не считать невероятного облегчения и гордости, эта новость не принесла мне никакой славы. Раньше меня жалели из-за отсутствия семьи и связей, а теперь в глазах придворных я и вовсе запятнала свое имя, признав, что моя семья опозорена.

От ярости светлая кожа императрицы покрылась пятнами. Костяшки ее пальцев побелели, а золотые когти на пальцах впились в подлокотник трона.

— Объяснись, — первым нарушил тишину Небесный император.

Его голос звучал мрачно, а взгляд… напоминал тот, с каким Ливей вонзил меч мне в грудь.

Все слышали историю о девяти солнечных птицах. Но никто не знал, как Чанъэ обрела бессмертие и стала богиней Луны. Поэтому я пересказала враждебно настроенным придворным то, что однажды услышала от мамы. О том, какая опасность угрожала ей и мне. О сложном выборе, который маме пришлось сделать. О страхе за меня, который вынудил ее скрывать мое существование. Не сдерживая слез, я рассказала о страданиях, терзавших маму каждый день ее бессмертной жизни. А когда закончила, то вновь прижалась лбом к нефритовым плиткам, понимая, что ради возможности быть услышанной стоит проглотить гордость и обиду.

— Все эти годы моя мать провела в заключении, терзаясь одиночеством и страданиями. Она приняла эликсир, чтобы спасти наши жизни. И даже не догадывалась, что нарушает какое-то правило. Да и откуда смертному об этом знать? Ваши Небесные Величества, я молю вас проявить милосердие и понимание. Молю простить ошибку матери и отменить ее наказание. Больше мне ничего не надо.

Я выпрямилась и опустила дрожащие ладони на колени. После чего встретилась взглядом с Небесным императором, но тот остался совершенно равнодушным к моим искренним мольбам.

А вот императрицу практически трясло от ярости. Она указала на меня пальцем:

— Подобный обман недопустим. Вся их семья, начиная с Чанъэ и Хоу И и до этой… девчонки пронизана коварством, ложью, двуличием и неблагодарностью. Мы должны немедленно положить конец их роду.

Яркая надежда, загоревшаяся мгновение назад, съежилась и умерла. После слов императрицы воцарилось молчание. Никто не высказал ни слова поддержки, но лишь несколько бессмертных согласно кивнули, что меня несказанно обрадовало.

Кто-то вышел из группы стоявших сбоку людей и опустился на пол в официальном поклоне. Судя по церемониальному головному убору, черному халату, а также украшению из желтого нефрита на поясе, мужчина служил во дворце. А раз ему дозволялось стоять так близко к трону, он явно занимал высокое звание. К сожалению, придворный находился передо мной, поэтому я не могла рассмотреть его лица.

— Ваше Небесное Величество, могу я высказать свое мнение?

Эти шелковистые нотки в голосе и часть профиля показались мне знакомыми. Где я могла встречать этого бессмертного раньше?

Император откинулся на спинку трона.

— Встаньте, министр У. Мы с удовольствием выслушаем ваше мнение, ваши советы всегда очень ценны.

Сердце пропустило удар. Это министр У? Хотя чему я удивлялась, казалось, он всегда появлялся рядом в самые сложные моменты моей жизни во дворце. И стоило запомнить его пульсирующую, плотную и непрозрачную, словно бездонное озеро, ауру.

Поклонившись еще раз, министр поднялся на ноги. А когда повернулся ко мне, я невольно вздрогнула от исказившей его лицо неприязни.

— Ваше Небесное Величество, ни Чанъэ, ни ее дочь не заслуживают вашей милости. Одна украла ваш дар, а другая обманула самым презренным образом. Как нагло лгала богиня Луны Ее Небесному Величеству, когда мы были в ее дворце с визитом! Только прикажите, и я вернусь туда, чтобы схватить ее и привести сюда, где обе предстанут перед судом за свои преступления. Если оставить их случай безнаказанным, то он может подстегнуть других воспользоваться вашей добротой.

Я поразилась исходившей от него злобе. Когда мы с министром встречались в прошлый раз, он смотрел на меня с полнейшим безразличием. Тогда У еще не знал, кто я такая. Но разве это имело значение? Или он презирал не меня, а мое смертное происхождение? Неужели считал, что я недостойна здесь находиться? Неужели произнес эту злобную, тщательно продуманную речь,