Ключ Сары - Татьяна де Ронэ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Некоторое время мы жили у Чарлы, она помогала мне в поисках жилья. В результате мы нашли квартиру с двумя спальнями, прекрасным видом и doorman[50] на Западной улице, 86, между улицей Амстердам и площадью Колумба. Я сняла ее по субаренде – в квартире раньше жила одна из наших подруг, переехавшая в Лос-Анджелес. В доме было полно семей, как разведенных, так и полных. Настоящий улей – шумный, кишащий младенцами, маленькими детьми, велосипедами, колясками, самокатами. Квартира была удобной и уютной, но и в ней чего-то не хватало. Чего? Я не могла сказать.
Благодаря Джошуа я нашла место корреспондента для создающегося французского интернет-сайта. Я работала дома и по-прежнему пользовалась услугами Бамбера, когда мне нужны были парижские снимки.
Зоэ поступила в Тринити-колледж, в двух blocks[51] от нашего дома. «Мама, я никогда там не освоюсь, все зовут меня „Frenchy!“»[52] – жаловалась она. Но я только улыбалась.
Жители Нью-Йорка меня очаровали. Их решительная поступь, их юмор, их дружеская фамильярность. Соседи здоровались со мной в лифте, принесли цветы и конфеты девочкам, когда мы въехали, добродушно шутили с консьержем. Я уже отвыкла. Я приспособилась к вечно дурному парижскому настроению, к манере жить на одной лестничной площадке, едва друг с другом здороваясь.
Но ирония заключалась в том, что, несмотря на все это, на веселую круговерть моей новой жизни, мне не хватало Парижа. Мне не хватало Эйфелевой башни, а главное – ее сияния в ночи, которое ежесуточно превращало ее в обольстительницу, усыпанную бриллиантами. Мне не хватало ревущих сирен в казармах пожарных каждую первую среду месяца ровно в полдень. Как и субботних рынков на бульваре Эдгара Кине, где продавец овощей и фруктов называл меня «моя крошка», хотя я, без сомнения, была самой высокой его клиенткой. Я тоже на свой манер была «Frenchy», несмотря на свою американскую кровь.
Покинуть Париж оказалось не так легко, как я себе представляла. Нью-Йорк, его энергия, струи пара из решеток городского отопления, его гигантомания, мосты, небоскребы, чудовищные пробки – все это было не мое. Мне не хватало парижских друзей, хотя здесь я обзавелась новыми, и очень хорошими. Мне не хватало Эдуара, с которым мы так сблизились; он писал мне каждый месяц. Не хватало французской манеры флиртовать, этого взгляда, который тебя «оставлял без исподнего», по выражению Холли. Оказывается, я к этому привыкла. На Манхэттене приходилось довольствоваться только веселыми окликами шоферов автобусов: «Эй, цветочек!» – в адрес Зоэ или: «Эй, блондиночка!» – в мой адрес, иначе у меня возникало ощущение, будто я сделалась невидимой. Я спрашивала себя, почему моя жизнь кажется мне такой пустой. Словно по ней прошелся ураган. Будто она превратилась в бездонный колодец.
Что до моих ночей…
Пустые и скучные, даже когда я была с Нилом. Обычно я проводила их, вытянувшись в кровати, прислушиваясь к каждому звуку огромного пульсирующего города и перебирая всплывающие картинки из своей жизни – как волны прилива на песке.
Сара.
Она никогда не покинет меня. Она навсегда меня изменила. Я несу в себе ее историю, ее муку. У меня такое чувство, будто я ее знала. Знала девочкой, потом девушкой, потом сорокалетней матерью семейства, которая покончила с собой, направив машину в дерево на обледеневшей дороге в Новой Англии. Я отчетливо видела ее лицо. Ее зеленые миндалевидные глаза. Форму головы. Манеру держаться. Ее руки. Ее такую редкую улыбку. Да, я ее знала. Я без труда узнала бы ее в толпе, если бы она еще была жива.
Зоэ такая хитрюга. Она поймала меня с поличным.
В тот момент, когда я искала информацию об Уильяме Рейнсферде в Интернете.
Я не услышала, как она вернулась из школы. Это было зимним днем, ближе к вечеру. Она бесшумно проскользнула в комнату и встала у меня за спиной.
– И давно ты этим занимаешься? – спросила она тоном матери, которая застала малолетнего сына курящим травку.
Покраснев, я была вынуждена признаться, что ищу известий вот уже год.
– Ну и? – продолжала настаивать она, скрестив руки и хмурясь.
– Похоже, он уехал из Лукки.
– А-а-а… И где он теперь?
– Здесь, в Штатах, вот уже несколько месяцев.
Я не выдержала ее взгляда. Поднялась, подошла к окну, бросила взгляд на улицу Амстердам.
– Он в Нью-Йорке?
Ее голос смягчился. Она подошла и положила свою красивую головку мне на плечо.
Я только кивнула. Я не решалась сказать ей, как возбуждает меня мысль случайно столкнуться с ним где-нибудь, до какой степени удивительно для меня то, что мы оба оказались в одном и том же городе через два года после первой встречи. Я вспоминала, что его отец был из Нью-Йорка. Возможно, он провел свое детство в этом городе.
Если верить справочнику, он живет в Виллидже. Меньше четверти часа на метро. Долгие дни и недели я колебалась, не осмеливаясь позвонить ему. В конце концов он ведь ни разу не попытался связаться со мной в Париже и вообще не подавал признаков жизни.
Со временем мое возбуждение чуть спало. Мне так и не хватило смелости позвонить ему. Но я все время о нем думала. Каждый день. Тайком и молча. Говорила себе, что мы случайно встретимся в Центральном парке, в супермаркете, в баре, в ресторане. А его жена и дети приехали вместе с ним? Почему он вернулся в Штаты, как сделала и я сама? Что случилось?
– Ты связалась с ним? – спросила Зоэ.
– Нет.
– А собираешься?
Я беззвучно заплакала.
– Ой, мам, не надо, – взмолилась она.
Я ожесточенно утерла слезы. Какой глупой я себя чувствовала.
– Мама, он знает, что ты теперь живешь здесь. Я в этом совершенно уверена. Он тоже наверняка следил за тобой по Интернету. Значит, он тоже знает и где ты работаешь, и где живешь.
Мне это не приходило в голову. Что Уильям будет отслеживать меня в Интернете, искать мой адрес. Неужели Зоэ права?
