ПОВЕСТЬ О ВЕЛИКОМ МИРЕ - Кодзима-хоси

Между тем, в четырнадцатый день восьмой луны четвёртого года правления под девизом Дзиряку[976] началось строительство императорского дворцового комплекса, а в правление экс-императора Госандзё[977], в пятнадцатый день четвёртой луны четвёртого года правления под девизом Энкю[978] столицу перенесли. Литераторы посвящали этому событию стихи, музыканты исполняли мелодии. Это были поздравления, а немного погодя, во втором году правления под девизом Ангэн[979], из-за проклятия Горного короля Хиёси[980] строения императорского дворцового комплекса сгорели все, до последнего здания, и теперь, после выступлений с оружием и в доспехах, мир был неспокойным, страна болела, а народ страдал.

Хотя коней не вернули на Хуашань, а волов не выпустили на равнину с персиковой рощей[981], все решили, что императорский дворец должен быть построен в том же виде, в котором он был в старину; изготовили бумажные деньги, которые в нашей державе не использовались никогда, приняли статью о запрете налогов с земельных владений управляющих поместьями и прямых вассалов сёгуна в провинциях и о запрете принудительного труда на них — они же и с волей богов не совпадают, и служат развитию роскоши и чванства. Было много мудрых вассалов, которые из-за этого хмурили брови.

3

О ЗАКОНАХ, УСПОКАИВАЮЩИХ СТРАНУ, И О НАГРАЖДЕНИИ ВОЕНАЧАЛЬНИКОВ

Весной третьего года правления под девизом Гэнко[982] на Цукуси появились семьи рода Тайра, возглавляемые Кику-но Камон-но-сукэ Такамаса и военачальником Итода-сакон-но-таю Садаёси. Они хотели собрать оставшихся сторонников уже покойного Такатоки, отовсюду пригласить туда мятежников и поднять в стране смуту. Кроме того, мятежники из провинции Кавати привлекли к себе человека по имени Сасамэ Кэмбо-содзё и на горе Иимори построили крепость. И не только это: в провинции Иё сын Акахаси, губернатора провинции Цуруга, по имени Цуруга-но Таро Сигэтоки построил замок на вершине Татээбоси. Они завладели всеми окрестными поместьями.

Уничтожить этих злодеев двору вместе с воинскими силами буддийских монастырей вряд ли было возможно. В государевом дворце Сисиндэн, Пурпурных покоев, срочно соорудили алтарь, пригласили Такэноути Дзигон-содзё и провели службу успокоения Поднебесной. Во время проведения этой службы ворота с четырёх сторон охраняли вооружённые воины в доспехах. Когда эту службу проводили, найбэн[983] и гэбэн[984] и ближняя охрана заняли позиции у лестницы; музыканты начали играть на своих инструментах, отряды воинов выстроились в ряд в южном дворе слева и справа и обнажили мечи, показывая готовность усмирить четыре стороны. В охране четырёх ворот находились Юки Ситиро Саэмон Тикамицу, губернатор Кавати Кусуноки Масасигэ, судья Энъя Такасада и губернатор Хоки Нава Нагатоси. В лагеря в южном дворе вызвали в правый — Миураноскэ[985], в левый — архивариуса Тиба-но Садатанэ.

Говорят, что эти два человека давно дали согласие исполнять такие обязанности, но в то время Тиба не нравилось быть напарником Миура, а Миура возмутился тем, что Тиба будет стоять справа от него[986], поэтому оба они не вышли на свой пост. Это стало помехой, творимой демоном Тэмма и нарушило течение буддийской службы.

Тогда потом они подумали сообща, то поняли, что это было знаком того, что в Поднебесной не будет продолжительного благополучия. Однако, может быть, в результате этой службы была атакована и взята войском Масасигэ крепость на Иимори, замок на Татээбоси разрушен Дои и Токуно, войска на Цукуси потерпели поражение от Отомо и Они, глава врагов династии прибыл в Киото, и всех вместе их провезли по большому тракту и скоро заточили в тюрьму.

Восточные и западные провинции уже успокоились, поэтому Они, Отомо, Кикути и Мацура вошли в столицу на семистах с лишним больших судах. В столицу прибыли помощник начальника Левой императорской конюшни Нитта и его младший брат, помощник начальника дворцовой стражи с семью с лишним тысячами всадников. Воины других провинций собрались все до одного, заполнив собой столичный район Сиракава, а оживление в монаршей цитадели[987] по сравнению с обычным временем, казалось, возросло стократно.

Хотя награждение за воинские заслуги несколько откладывалось, прежде всего выборочно наградили группу старших помощников: старшему помощнику главы Административного управления Асикага Такаудзи передали три провинции — Мусаси, Хитати и Симоса, его младшему брату, главе Левых императорских конюшен Тадаёси, — провинцию Тотоми, помощнику главы Левых императорских конюшен Нитта Есисада две провинции — Кодзукэ и Харима, его сыну Ёсиаки — провинцию Этиго, а младшему брату, помощнику начальника Военного ведомства Ёсисукэ — провинцию Цуруга, судье Кусуноки Масасигэ — провинции Сэтцу и Кавати, а Нава, губернатору провинции Хоки, на долгие годы передали две провинции — Инаба и Хоки.

Несмотря на то, что кроме них получили по две и по три провинции придворные сановники и группа предводителей воинов, такому заслуженному воину, как Вступивший на Путь Акамацу Энсину было пожаловано одно только поместье Саё. Протектор провинции Харима был немедленно отозван в столицу. Поэтому, как говорили, во время мятежа годов Кэмму Энсин внезапно переменил свои намерения и, обидевшись на это, сделался врагом династии. Кроме того, владения охранителей и протекторов пятидесяти с лишним провинций и крупные поместья, бывшие земельными владениями в провинциях, полностью раздали придворным сановникам и чиновным людям, а те, которые гордились своими богатствами и почитанием, как Тао Чжу, ныне расставались с доходами, дававшими пищу и одежду.

4

О РОСКОШИ ГОСПОДИНА ТИКУСА И МОНКАН-СОДЗЁ, А ТАКЖЕ О ВЫСОКОМУДРОМ ГЭДАЦУ

Среди них был внук покойного старшего помощника главы ведомства, его милости Рокудзё-но Арифуса, глава отряда простолюдинов, Тикуса-но-то, средний военачальник Тадааки-асон. Ему должно было нравиться наследственное занятие его семьи, книжное дело, тем не менее, со времён «короны юности»[988] он любил упражнения в стрельбе из лука и стрельбу по собакам, которые не были его семейными занятиями, и в то время, когда он увлекался азартными играми и распутством, со своим отцом, его милостью Аритада, который этого не любил, он не поддерживал отношения отца и сына.

Однако этот асон, видимо, из-за того, что однажды он смог достичь процветания, — сопровождал государя, когда его величество переезжал в провинцию, Оки и проявил преданность, будучи лучником при въезде в столицу против Рокухара, теперь был жалован тремя большими провинциями и ещё десятками мест, так что милости двора для него были чрезмерными и роскошь его поражала. Вассалов, которые о нём заботились, он каждый день обносил чарками сакэ; высоких сановников и чиновников, которые сидели у него локоть к локтю, насчитывалось больше трёхсот. На его расходы на редкостные вина и закуски за один раз не хватало и десятка тысяч монет. Кроме того, выстроив в ряд конюшни площадью в несколько десятков кан, Тадааки держал в них по пятьдесят-шестьдесят откормленных коней. Когда пирушки заканчивали и начинали развлекаться скачками, его гости в окружении нескольких сот коней выезжали в окрестности Утино и Северных гор и проводили целые дни в псовой и соколиной охоте.

В его одежде боевой фартук был сшит из собачьих и тигровых шкур, на плечах висели отделанные парчой и птичьими перьями хитатарэ[989]. К сожалению, он не стыдился предостережения Кун Аньго[990] о том, что самодовольно одеваясь в роскошные наряды, чернь переходит все границы, а тот, кто переходит границы и теряет этикет, является мятежником.

Но, поскольку военачальник был простолюдином, нечего было и говорить. Когда слышали о его поведении, удивлялись все, вплоть до праведного наставника Монкан[991]. Один раз, случайно, оставив мысли о славе и выгоде, он этим не воспользовался, не вступил на стезю трёх таинств и соответствия[992], но направился лишь к выгодам и завоеванию репутации, мало того, забыл об обязанностях, определяемых верными представлениями.

Хотя необходимости в этом не было никакой, он копил сокровища, бедным не помогал, собирал у себя оружие и содержал солдат. В то время, когда он был человеком угодливым и получил награды безо всяких заслуг в преданности, те, кто именовались подчинёнными праведного наставника Монкана, заполонили столицу: число их достигало пяти-шести сотен человек. В то время, когда они были не так далеко от входа во дворец, несколько сот вооружённых всадников окружали императорский паланкин спереди и сзади, следуя вдоль дороги с гордыми лицами. Вдруг оказалось, что одежды монахов запачканы грязью из-под конских копыт. Недовольство и упрёки монахов пропадали впустую.

С тех пор, как Лушаньский законоучитель Хуэй Юань[993] отказался однажды от сего мира ветра и пыли, он изволил поместиться в спокойной пустынной келье и дал обет даже временно не выходить в горы, но соединил вместе восемнадцать уважаемых мудрецов[994], и они долгими днями по шесть раз возглашали хвалу будде Амида. А Чан-хэшан из Таймэй[995] совсем не знал тех мест, где живут миряне, переселился из тростниковой хижины в глухие горы и, воспевая прелесть жизни в горах, смог получить свидетельство высшей мудрости и мастерства. Все люди, имеющие сердце, и в старину, и теперь скрываются и прячут свои следы: вместе с облаками над укутанными сумерками горами они одеваются в листья лотоса в пруду[996]; правило, которому они следуют — это всю жизнь до конца проводить, очищая своё сердце. Этот праведный наставник не напрасно пользовался славой такого же существа, что и они. Но может быть, его поведение давало основание считать, в душе он перешёл на чуждый путь демона Тэмма?