В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя) - Владимир Обручев

В течение дня казаки заходили к нам по очереди, мы угощали их чаем – не монгольским с солью и молоком, так как последнего у нас не было, но с баурсаками, конечно, уже не первой свежести, и леденцами, которые были в запасе для Кульджи. В разговорах я узнал, что пост отодвинут от самой границы, проходящей вдоль по Долине ворот, в глубь гор из-за Ибэ, который дует в зимнее полугодие довольно часто, а в самой долине достигает такой силы, что деревянный дом не мог бы выдержать – никакая крыша не могла бы устоять, а, пока дует Ибэ, нет возможности выйти даже за дверь. По всей долине, сказали казаки, нет ни одного жилья, ни одна юрта киргизов не устояла бы здесь. Юрты встречаются, и то только летом, когда Ибэ слаб и дует редко, в нескольких верстах в обе стороны от ворот.

Казаки жаловались, что жить на посту очень скучно. В тихие дни они, всегда вдвоём, выезжают в долину на осмотр границы в ту или другую сторону на несколько часов. Контрабандистов встречают очень редко, иногда какого-нибудь китайца, который на себе несёт шёлковый товар продавать в Лепсинск, но пробирается почти всегда ночью, так что поймать его можно только случайно; ещё реже попадается киргиз или калмык верхом. Людей по этой дороге почти не встретишь, разве иногда крестьян, которые едут в горы за лесом или везут его оттуда. А ещё скучнее сидеть на посту целые дни, когда задует Ибэ. Это случается каждую зиму по нескольку раз в течение нескольких дней подряд, иногда целой недели, в прочее время года, особенно летом, редко.

Казаки сказали, что в эту осень Ибэ дул уже несколько раз, но не сильно, и разыгрался в этот день впервые. На мой вопрос, большой ли у них запас сена для коней, они сказали, что небольшой, но в тихие дни лошадей выгоняют в долину на берег озера Джаланаш, где они могут подкормиться тростником, особенно весной и летом.

В сумерки я пошёл с Очиром к начальнику поста за обещанным сеном. Он отпустил его, но по цене вдвое выше, чем в Чугучаке на базаре, и я уверен, что он, во всяком случае, половину положил себе в карман. На мой вопрос, сколько времени дует Ибэ и смогу ли я получить ещё сено, если ветер затянется, он ответил, что едва ли отпустит сено ещё раз, но надеется, по некоторым приметам, что ночью Ибэ затихнет.

Гул и свист ветра в воздухе над постом продолжались весь день. Днём мы попытались погнать верблюдов попастись выше по ущелью речки и по очереди караулили их, чтобы они не ушли далеко. Они подкормились немного, но на ночь мы всё-таки выдали им по порции жмыхов, которыми запаслись на всякий случай в Чугучаке, а лошадям дали по горстке овса, также запасённого. На ночь они получили сено, которое поели не очень охотно: оно было довольно старое и пересохшее. Казак, вероятно по приказу офицера, нагрёб самое лежалое на сеновале. Но мы были довольны и этим, без него лошади остались бы голодными.

Буря продолжалась за полночь и только на рассвете начала стихать, а к восходу солнца ветер совсем затих и мы поспешно свернули лагерь, навьючили верблюдов и поехали вниз по ущелью Токты. Расстояние до её устья, по которому мы накануне ползли более часа, прошли теперь в 20 минут, так что пост находился на расстоянии менее двух вёрст от устья речки Токты. Тут мы могли видеть результаты работы Ибэ: снег, лежавший накануне во многих местах под защитой кустов и во впадинах, а также на склонах холмов Джавлаулы на восточной окраине ворот, совершенно исчез, а речка Токты, которая была покрыта льдом, вскрылась, и вода журчала между заберегами, в которых ещё сохранились остатки льда. Солнце поднялось над восточными горами, и стало теплее.

Мы повернули на юг вдоль западной окраины ворот и целый день шли вдоль неё. После полудня поднялся северный ветер и температура понизилась. Местность представляла мало интереса: справа тянулись небольшие округлённые высоты Джунгарского Алатау, покрытые только мелкой степной пожелтевшей растительностью; слева сначала ещё продолжались скалистые холмы Джавлаулы, а потом пошли плоские мягкие увалы восточной окраины ворот, такие же унылые, жёлтые, а за ними видны были более высокие скалистые горы промежутка между Кертау Барлыка и окраиной Майли. Широкое дно Долины ворот тянулось вдоль нашей дороги. Под вечер дорога разделилась: правая продолжала идти вдоль подножия Алатау, левая пошла наискось через долину. Лобсын свернул на последнюю и сказал мне:

– Казаки таможенного поста наказали идти по левой дороге. Они сказали – там найдёте вечером воду и корм для животных; это ключ Кок-Адыр, там есть деревья, кусты, чий, тростник.

Действительно, миновав впадину ворот, мы увидели небольшой оазис: группа тополей и кустов тамариска, заросли тростника вокруг ключа, вытекавшего у подножия холмов, снопы чия. Корма для животных было достаточно, и мы остановились на ночлег. За весь день не встретили ни одного человека, ворота были пустынны.

В сумерки я с ружьём обошёл окрестности в надежде на какую-нибудь добычу, так как запас мяса, взятый из Чугучака, кончился, а на посту у казаков самих его не было. Холмы вблизи нашей стоянки представляли выходы разных каменных пород, изъеденных нишами и впадинами, словно их грызли какие-то большие животные. Ниши на склонах были такой величины, что в них могла бы улечься крупная собака, но они не сливались друг с другом, как в холмах, которые мы видели в Джаире возле речки Ангырты.

Во время обхода этих холмов мне удалось подстрелить двух зайцев. Северный ветер продолжался и ночью, так что мы укрылись потеплее. Для животных Лобсын и Очир успели нарезать тростника и чия, пока я обходил холмы с ружьём, и мы не отпускали их на ночь.

Утром пошли дальше вдоль восточного подножия Долины ворот, представлявшего плоские холмы, на гребне которых кое-где выступали пласты грубых песчаников с галькой, тогда как другие холмы были заняты густыми зарослями тамариска. В промежутках между ними поверхность почвы часто представляла длинные плоские грядки, состоявшие сплошь из щебня величиной до лесного ореха. Эти грядки имели пологий южный склон и более крутой северный и, очевидно, были наметены силой Ибэ, который уносил с собой и песок, и щебень, который ему было уже не под силу поднимать в воздух, перекатывал и, отвеянный от всей мелочи, нагромождал такими грядами, которые по форме напоминали рябь, образующуюся на поверхности сыпучего песка при ветре, но имели до двух четвертей высоты и до 3 – 4 шагов в поперечнике. Можно было себе представить, с какой силой дул здесь Ибэ, создавая эти грядки отвеянного щебня на дне долины.

Часа через два мы вышли из этих холмов во впадину озера Эби-Нур; последнее было видно впереди, но ближе нетрудно было заметить старую береговую линию озера, на небольшой высоте над современным уровнем, в виде откоса из мелкого щебня, расчленённого ветрами на поперечные к долине грядки. Эта линия ясно свидетельствовала об усыхании озера. Самый же берег последнего поразил нас своими формами; он состоял из глыб льда, толщиной в целую четверть, набросанных друг на друга в полном беспорядке в лежачем, наклонном и стоячем положениях. Между ними ещё кое-где виден был снег, но глыбы большею частью были лишены его. Очевидно, это были в миниатюре торосы полярного льда, нагромождённые во время Ибэ, который сначала взломал лёд замёрзшего уже озера, а затем набросал его глыбы вдоль берегов.