Город Перестановок - Грег Иган

– Вы – единственный элизианин в этой башне, так что можете запрограммировать всех соседей, как захотите.

– А если я ничего не буду делать?

– Тогда, по умолчанию, они будут держаться от вас подальше.

– А как насчёт других элизиан? Если я такое новшество, не будут ли они приходить на меня пялиться?

Дарэм это обдумал.

– О вашем пробуждении известно обществу, но люди здесь в большинстве своём довольно терпеливые. Сомневаюсь, что кто-нибудь окажется настолько груб, чтобы приставать к вам на улице. Вашего телефонного номера в справочнике не будет, пока вы сами не захотите, а квартира теперь под полным вашим контролем и безопасна, как любое частное окружение. Программа максимально усилена, взломать её и войти невозможно математически.

Дарэм ушёл, предоставив ей обустраиваться. Мария походила по комнатам, пытаясь сделать их своими; заставила себя погулять по ближайшим улицам, стараясь освоиться. Апартаменты в стиле ар-деко, башни Фрица Ланга; улицы, переполненные разыгрывающими сценки толпами, – всё это нервировало. Однако, поразмыслив, Мария поняла, что больше ей некуда податься. Когда она пыталась представить собственную «территорию», свой ломоть Элизиума, тот казался устрашающим и неуправляемым, словно она унаследовала двадцать четвёртую часть старой вселенной вместе с галактиками и вакуумом. Новая была, в общем, невидимой и состояла из решётки самовоспроизводящихся компьютеров, образованных, в свою очередь, ячейками клеточного автомата, представляющими собой не что иное, как цепочки чисел, которые, впрочем, было легко закодировать цветом и выстроить в виде аккуратных узоров – лишь для того, чтобы мысль окончательно затерялась в их ещё более странной безмерности. Достаточно плохо уже то, что её тело в действительности – комплекс вычислений, производящихся в крохотной частичке безмолвной кристаллической пирамиды, простирающейся на расстояние, эквивалентное в ТНЦ тысячам световых лет. Мысль о том, чтобы погрузиться чувствами в поддельный мир, являющийся ещё одним уголком той же структуры, полностью уйти во тьму этого гигантского безвоздушного склепа и отдаться во власть персональных галлюцинаций, вызывала у неё паническую дурноту.

Город, хотя и настолько же ирреальный, по крайней мере, был общей галлюцинацией с другими элизианами. Уцепившись за этот консенсус, Мария могла набраться отваги, чтобы исследовать лежащий в его основе невидимый мир с безопасного, хоть и иллюзорного расстояния. Сидя в своей квартире, она изучала карты Элизиума. В самом крупном масштабе куб выглядел, большей частью, пустым: пирамиды остальных семнадцати основателей были частными владениями, а её собственная – почти незаполненной. Общественную территорию можно было раскрасить соответственно работающим программам – идентифицировать процессы, проследить потоки данных. Но даже в этом случае большая часть сохраняла одноцветность: пять шестых общественных пирамид были отведены под «Автоверсум», прогонявший одну и ту же несложную программу на одном процессоре за другим, исполняя собственные правила клеточного автомата, совершенно отличные от законов ТНЦ. На этот регион накладывалась бледная металлическая решётка, будто сетка из тонкой проволоки, погружённая в неизвестное вещество для исследования его свойств. То была программа, подглядывавшая за планетой Ламберт, совсем не похожая на «Автоверсум» и не подчинявшаяся ни одному из его законов. Мария сама написала её первоначальную версию, хоть и не имела возможности испытать её в планетарном масштабе. Поколение за поколением элизианские исследователи «Автоверсума» совершенствовали и расширяли программу, и теперь она вглядывалась в квадриллион несуществующих трещинок в пространстве, сравнивая, интерпретируя и подытоживая всё увиденное. Результаты перетекали в центральную библиотеку Элизиума по каналу, отмеченному на схеме добела раскалённым серебром, что отражало плотность потока данных.

Сам узел, где располагалась центральная библиотека, представлял собой ослепительный многогранник: кластер баз данных, окаймлённый коммуникационными структурами, управляющими потоком информации от пирамид и в пирамиды. Здесь происходили все транзакции между элизианами из разных кланов – от телефонных звонков до рукопожатий, от секса до сложных видов постчеловеческой интимности, разработанных за семь тысяч лет. Карта, однако, этого не показывала: даже при максимальном увеличении и на самой малой скорости несущиеся пакеты данных выглядели как безликие световые точки, а их содержимое оставалось надёжно обезличенным.

Второй по яркости поток данных связывал центральный узел с Городом, изображённым как хрупкий лабиринт алгоритмов, цепляющийся к одной из граней шести общественных пирамид. Непосредственно гранича с окрашенным в полуночно-синий цвет «Автоверсумом», Город выглядел как освещённый неоновыми огнями парк развлечений на краю огромной пустыни, у конца сияющего шоссе. Мария приблизила картину и посмотрела, как из информационного узла поступают пакеты данных, содержащие саму карту.

Не было смысла пункт за пунктом устанавливать соответствие между этой схемой и Городом, каким его воспринимали органы чувств. Толпы поддельных пешеходов, размазанные по всему зримому городу, здесь можно было обнаружить в виде компактной сборки крошечных перемигивающихся блоков пастельных тонов с названиями, обозначающими стайное поведение и разнообразные тропизмы. Местонахождение и прочие атрибуты отдельных индивидуумов кодировались структурами данных, слишком мелкими, чтобы рассмотреть их без изрядного увеличения. Собственная квартира Марии была столь же микроскопической, однако составляющие её компоненты были далеко разбросаны друг от друга, так как оптика поверхностей, динамика воздуха, тепловое излучение и текстура ковров располагались в совершенно разных местах.

Мария могла рассмотреть собственное тело в виде такой же диаграммы функциональных модулей, но решила, что это подождёт. Достаточно и по одной вивисекции за раз.

Она принялась исследовать информационные ресурсы Элизиума – сети данных, обозначавшие себя как таковые, и дважды в день покидала квартиру, чтобы в одиночестве погулять по Городу, знакомясь с двумя пространствами, аналогичными тем, которые знала в прошлом.

Она изучала библиотеки с некоторым разбором – листая Гомера и Джойса, глядя на работы Рембрандта, Пикассо и Мура, проигрывая отрывки из произведений Шопена и Листа, просматривая отдельные сцены из Бергмана и Бунюэля. Взвешивала весомость среза человеческой цивилизации, прихваченного с собой элизианами.