Русские подвижники 19-ого века - Евгений Поселянин

При внешней угрюмости, кроткий и незлобивый сердцем, он на самые жестокие оскорбления отвечал мольбою о прощении и терпением побеждал злобу.

Замечательную мысль высказал он однажды:

"Молиться надо за врагов. Они большею частью сами не видят, что творят. Да они даже и благодетели наши: нападками своими они укрепляют в нас добродетели, смиряют на земле дух наш, а на небе сплетают нам райские венцы. Род человеческий приходит в изнеможение, подвижники ослабевают в силах, и тем только и спасаются, что их гонят и причиняют им скорби".

Нечасто делился старец своими думами, и лишь в глубоком сознании о необходимости того. "Смотри, — сказал он одному из близких к себе, — не сей пшеницы между тернием, а сей на тучной земле; да и тут еще хорошо разглядывай, нет ли лебеды, чтоб не выросло плевелов, заглушая ростки пшеницы".

Несколько странно стоял старец в церкви. Он обыкновенно отворачивался от людей к стене и никогда не подымал своих опущенных глаз. Так же, когда он участвовал в соборном служении, он стоял в пол-оборот от стоявшего пред алтарем, кланяясь на восток. Один брат спросил его о том: "Бог видит мою простоту, отвечал старец, я делаю все по положенному. Но когда углубляюсь мыслью в совершаемое таинство, то забываю и себя, и то, что вокруг меня. Я вижу во время Божественной литургии луч, крестообразно сходящий с высоты и осеняющий служащих, — но иногда не всех; вижу росу, сходящую на Дары. Тогда все мое существо несказанно восторгается, и во мне все гласит: "Свят, свят, свят, Господь Бог Саваоф, исполнь небо и земля славы Твоея… Я не оправдываю себя, брат, в том как я стою, — я говорю только истину. Но никому не открывай ее".

Недолго пробыв опять в Голосеевской пустыни, старец вернулся умирать в Китаев, и здесь часто говорил о близкой своей кончине.

В последние месяцы о. Феофил охотнее говорил и, прося не забывать в молитвах смердящего Феофила, не скупился на советы и наставления.

"Любите, — повторял он, — любите друг друга любовью святой и не держите гнева друг на друга. Не прельщайтесь ничем. Не прилагайте сердца ни к чему земному. Все это оставим здесь. Только одни добрые дела пойдут с нами на тот свет. Чаще надо молиться и оплакивать свои грехи, да не свои только, но и своего ближнего".

Много хранилось рассказов о прозорливости о. Феофила и силе его молитв за больных.

Ровно за месяц до кончины старец вовсе перестал вкушать пищу, принимая лишь кусочек антидора, омоченный в воде.

У него стали пухнуть ноги от долгого стояния, но сн продолжал по-прежнему ходить в церковь и почти ежедневно приобщался.

За несколько дней до смерти он просил, чтоб 28 октября ему принесли св. Дары в келлию, и несколько раз напоминал о том, прибавляя, что это в последний раз, и что он больше никого не будет беспокоить.

Рано утром в этот день он приобщился и совсем успокоился. Перед вечернею велел зажечь у себя ладону со смирной и засветить пред иконами лампадку.

Затем он сам поставил чрез порог келлии скамейку, велел зажечь восковую свечку и подать крест, которым обыкновенно осенял приходивших к нему.

Благословив потом своих послушников, старец тихо предал душу Богу. Это было в 3 часа дня 28 октября 1852 г., в день памяти преподобномученицы Параскевы, нарицаемыя Пятницы, особенно им чтимой.

Иеросхимонах Феофил был роста скорее высокого. Его светлое лицо и ясные голубые глаза не соответствовали угрюмости, какую он принимал в обращении с людьми. Говорил он глухо и быстро, употребляя преимущественно малороссийское наречие. Часто видали его плачущим и никогда смеющимся.

Его могила находится в Китаевской пустыни, близ Свято-Троицкой церкви, на северной стороне.

РОСТОВСКИЙ ИЕРОМОНАХ АМФИЛОХИЙ

Иеромонах Амфилохий, долгое число лет стоявший у раки святителя Димитрия Ростовского, был чтим не только одними жителями Ростова.

Многочисленные богомольцы, бывавшие у мощей святителя, все оставались под обаянием светлой, истинно монашеской личности его, и повсюду разносили рассказы об его удивительной кротости, духе постоянной молитвы, тихих и мудрых советах его. Окруженное всеобщим уважением при жизни его, — не забыто имя иеромонаха Амфилохия и по его смерти.

О. Амфилохий, в миру Андрей Яковлевич, родился 9 октября 1748 г. в Ростове. Его отец был приходским священником.

Первоначальное обучение он получил в доме своего отца. Примечая хорошие его способности, отец стал учить его очень рано, с шести лет. На седьмом году он уже мог свободно петь и читать.

Эти успехи и привязанность мальчика к духовным книгам радовали его родителей, как хорошее предзнаменование.

Кротость, послушание, почтение к родителям, услужливость всем старшим и благочестие были чертами его характера.

Это благочестие и любовь к Богу уже и тогда резко проявлялись в нем.

Почти всякий день он ходил в церковь к утрене, обедне и вечерне, и на клиросе пел и читал. Но так как за малым ростом он не мог достать до книг, лежавших на аналое, то отец его подставлял ему под ноги маленькую скамеечку, и с этой скамеечки он пел и читал. Всем приятно было видеть маленького чтеца, справлявшегося лучше многих взрослых причетников не только с псалтирью и часословом, но и канонами и другими богослужебными книгами.

От детских забав и игр Андрей удалялся. Никогда не допустил он себя до праздности, бесчинного смеха и сквернословия.

Отец Андрея не имел возможности или случая провести сына чрез учебное заведение, и, когда Андрею было около 16 лет, он определен причетником в одну ростовскую церковь.

Исполнительность по службе, воздержанность во всем, смирение и строгость к себе делали Андрея в этих юношеских годах как бы взрослым. Все это давалось ему не без борьбы. Так называемые приятели старались свести его с его хорошего пути, но он с помощью Божиею оставался тверд, жизнь его ничем не была запятнана.

Главным средством для предохранения себя от уступок тем страстям, которые омрачают собой юношеский возраст, Андрей избрал постоянный труд. Кроме отправления своей должности, он стал заниматься иконописью — на дереве и на финифти.

Занятие это совершенно соответствовало его душевному настроению. Он как бы находился в постоянном общении с теми святыми; видел постоянно пред собою те высокие и спасительные события, которые он изображал.

В иконописном деле он достиг многого. Иконы, им писанные, выдавались своими качествами.

Ростовский архиерей, узнав о службе и трудах Андрея, назначил его диаконом в Ярославль.

В скором времени стали в Москве обновлять соборы Успенский, Архангельский и Благовещенский, преимущественно художниками из духовенства. В числе их был вызван в Москву и Андрей, и оставался там до конца дела.

В Ярославле и Ростове есть образа, им писанные.

Вскоре по возвращении домой, Андрей потерял жену свою, после пятилетнего супружества. Не более года оставался он еще на диаконском месте. Поручив воспитание единственной дочери своему брату, он в 1777 году поступил в Ростовский Яковлевский монастырь, а 8 декабря 1779 г. был пострижен в монашество. При этом настоятель, против своего и общего обыкновения, дал ему свое имя, — Амфилохий.

— Никому, — сказал он, — не давал я этого имени. Тебе первому и последнему даю его, в надежде, что оно по смерти моей не только продолжится в тебе, но и прославится.

О. Амфилохию было назначено сродное ему послушание: расписывать стены в соборной монастырской церкви.

Однажды, когда он, стоя на подмостках, занимался этим делом, он услышал, во время службы у мощей святителя Димитрия, пение стиха "Житейское море воздвизаемое зря напастей бурею, к тихому пристанищу Твоему притек, вопию Ти: возведи от тли живот мой, Многомилостиве!"

Ему казалось, что это поют ангелы небесные слова, и он не мог не заплакать. Тут он почувствовал омерзение к благам этого мира, и благочестивое его настроение превратилось в живое пламенное чувство. Его любовь к Богу как бы унесла его от земли; он жаждал только одного — быть всегда с Богом.

Вскоре о. Амфилохий был рукоположен во иеромонахи, и на него возложено разом несколько должностей — ризничего, смотрителя благочиния, гробового и уставщика. Чтоб исполнять все это, требовалось крайнее напряжение всех сил. Его постоянные труды были тем изумительнее, что у себя в келлии он был постоянно занят молитвою.

Почти весь день и большую часть ночи он проводил на молитве. Отдыху давал себе не более пяти часов, да и то постоянно урезывал себя.

Прежде всех нужно ему было войти в церковь, для приготовления риз, а после окончания службы убрать. Случалось ему только что вернуться в келлию, как его требовали к мощам. В первые две недели великого поста во время Ростовской ярмарки он по 12 часов и более проводил, стоя на ногах, не выходя из церкви.

Хилый, изможженный на вид, он соблюдал чрезвычайно строгий пост, и по нескольку дней, особенно в великий пост, оставался без пищи.