Хромая дама: Нерассказанная история женщины – тайного агента периода Второй мировой войны - Пернелл Соня

В 1966 году ее зарплата существенно увеличилась до более чем 17 000 долларов. Вскоре после этого, в свой шестидесятый день рождения, она сдала именной жетон и в последний раз уехала со своего парковочного места в Лэнгли. По достижении шестидесяти лет сотрудник был обязан уйти в отставку, но большинство офицеров ее уровня и ее опыта обычно рассчитывали продолжить работу в качестве консультантов по обучению. Похоже, Вирджинии не было сделано такого предложения, или, может быть, ей просто надоела бурная жизнь ЦРУ. Кажется, сердце все еще продолжало ее беспокоить, но в любом случае это было неудовлетворительное завершение карьеры. Ее многочисленные поклонники в агентстве были ошеломлены, наблюдая, как она собирает вещи со стола и прощается со всеми, и некоторые в тот день наконец-то увидели ее настоящую. В секретном отчете о карьере Вирджинии ЦРУ признало, что ее коллеги-офицеры «чувствовали, что ее отодвинули на второй план – загнали на задворки – поскольку у нее было так много опыта, что она затмевала коллег-мужчин, которые чувствовали угрозу с ее стороны». Один из них сердито заметил, что «ее опыт и способности никогда не использовались должным образом». Возвращение в будничный мир дискриминации после триумфов на войне действительно было тяжелым – и Вирджинии это далось сложнее, чем многим. Но затем, как отмечал историк Джозеф Тренто, «многие герои Второй мировой войны сделали карьеру в ЦРУ, что не принесло реальных побед и привело к множеству трагедий»[457]. Доблесть редко приносит те дивиденды, которых от нее ожидают.

Вирджиния и Поль были вместе и строили грандиозные планы относительно их красивого дома во французском стиле в Барнсвилле. Наконец у Вирджинии было время заняться его украшением, вдохновленным французскими замками и венецианскими палаццо, которые она видела во время своих путешествий. Гостей, в том числе давних сторонников из ЦРУ, принимали в залитой светом гостиной с большими окнами. Вирджиния умела сохранить дружбу с близкими людьми на всю жизнь, и теперь, наконец, могла проводить с ними больше времени. В конце концов она дала себе передышку и перебралась в спальню на первом этаже, чтобы ей больше не приходилось иметь дело с лестницей и связанной с этим болью в ноге. Эта единственная уступка не помешала ей – по крайней мере поначалу – активно заниматься садоводством на тридцати акрах земли, окружающих дом. Она построила новую теплицу, выращивала овощи (особенно ее любимые топинамбуры) и посадила тысячи нарциссов для весеннего настроения. Поль надевал кожаный фартук и на четвереньках искал грибы. Они также держали особо злобных гусей, отгоняя их от дома, когда это было необходимо, с помощью веника и в конечном итоге превращая их, – или, по крайней мере, их печень, – в фуа-гра. Супруги даже пытались воспроизвести французский сыр из молока от своего стада коз – хотя одна партия не удалась, и на крыльце стояла вонь до небес. Любимым занятием была совместная готовка, а после Вирджиния любила ткать на старинном ручном станке.

Это были дружеские и партнерские отношения – редкий подвиг для многих бывших агентов времен Второй мировой войны, чьи любовные связи часто рушились под бременем того, через что они прошли. Брак Уильяма Симпсона распался почти сразу по возвращении в Великобританию: его опыт и инвалидность возвели непреодолимую стену между ним и женой. В рецензии на пьесу «В ожидании Годо» театральный критик Роберт Скэнлан однажды заметил, что, хотя произведение и не является дословным пересказом опыта Сэмюэля Беккета в Сопротивлении, его образы – и, несомненно, настроения, которые там представлены, – явно происходят из того времени: «Все, кто пережил войну в Европе, преобразились, и им было очень трудно выразить масштабы своего внутреннего смятения»[458].

По крайней мере Поль – на основании собственной службы во Франции – имел некоторое представление о том, через что пришлось пройти его исключительной жене. Однако периодически она в одиночестве бродила по старым местам в Нью-Йорке, пытаясь обрести душевный покой. Во время одной такой поездки ей пришлось проявить свою знаменитую находчивость. Она уже была у пункта взимания платы за проезд по дороге, когда поняла, что забыла бумажник. Не желая возвращаться за ним домой и терять время, она убедила оператора принять в качестве залога ее часы Tissot (подарок времен работы в ЦРУ), пока она не вернется и не погасит свой долг.

Однако даже Вирджиния не могла долго противостоять ухудшению здоровья. Постепенно она ослабла, потеряла мотивацию пользоваться своей искусственной ногой и забросила Катберта в угол, променяв на костыли. Вскоре она почти все дни проводила в кресле, наблюдала в окно за птицами и кормила из серебряной ложечки своих пятерых французских пуделей, расположившихся вокруг нее полукругом. Ее деятельный мозг буквально глотал один за другим кроссворды и книги по истории, рассказы о путешествиях, но особенно она любила книги о шпионах. Вирджиния по-прежнему отказывалась, несмотря на поддержку со стороны близких, написать автобиографию. Лорна, которая продолжала регулярно навещать тетю, часто просила рассказать ей что-нибудь, но Вирджиния отклоняла ее мольбы, ссылаясь на то, что она «видела слишком много трупов коллег, которые не держали язык за зубами». Без сомнения, она знала о книгах, написанных ее товарищами по УСО и следила за ними, отмечая, что многие так и не оправились от военной службы и часто умирали в одиночестве сравнительно молодыми. Братья Ньютоны, с которыми она общалась в Лионе, например, увековечены в книге «Без знамен», – они были искалечены последствиями пребывания в плену: Альфред умер в шестьдесят пять лет в 1979 году, а Генри дожил всего лишь до шестидесяти одного и умер в 1980 году. Полю было немногим за шестьдесят, когда он перенес тяжелый инсульт, превративший жизнерадостного мужчину в темную и мрачную личность.

И Поль, и Вирджиния теперь страдали от боли и много брюзжали, ежедневно борясь с трудностями; счастливые дни превратились в воспоминания. Вирджиния регулярно попадала в больницу с целым рядом серьезных заболеваний. После шестнадцати лет на пенсии и тридцати восьми лет с Полем она умерла 8 июля 1982 года в адвентистской больнице Шейди-Гроув в Роквилле, штат Мэриленд, по неизвестным причинам. Ей было семьдесят шесть лет.

Как это часто бывает, смерть вызвала всплеск интереса к ней. Газеты вроде «Вашингтон пост» публиковали восхищенные некрологи, в которых Вирджиния описывалась как «балтиморская школьница, ставшая героем французского Сопротивления»[459]. «Нью-Йорк таймс» назвала ее «одним из самых эффективных и надежных агентов»[460] времен Второй мировой войны. Но чего они не говорили – и не могли знать – так это того, как женщина без надежды, без перспектив и, по-видимому, не стоящая внимания, поднялась до таких высот. Как, скрывая свою истинную сущность от других, она, наконец, узнала, кто она на самом деле и на что она действительно способна. И как, сражаясь за свободу другого народа, она обрела свободу для себя. Или как на самом деле ее собственная страна не всегда ей помогала, или – несмотря на крест «За выдающиеся заслуги», – не признавала ее величие.

За четыре тысячи миль оттуда, во Франции, «мальчики» из Сопротивления Верхней Луары писали друг другу, чтобы поделиться ужасными новостями. Уже почти сорок лет они наслаждались свободой, с тех пор как в 1944 году провели всего пару месяцев с ней. Но тот настоящий боец, та, кого они звали Мадонной, подарила им надежду и показала, что такое товарищество и мужество. Она дала им возможность стать лучшей версией себя, и они этого никогда не забывали. Среди всех невзгод, в атмосфере страха она разделила с ними мимолетное, но прекрасное состояние счастья и самый яркий момент их жизни. Последний из знаменитых Нерегулярных войск Дианы – всегда озорной Габриэль Эйро, ее «шушу», или «любимый питомец», – скончался в 2017 году, когда я проводила исследование для написания этой книги. До конца своих дней он, как и другие, знавшие Вирджинию на плато, любил время от времени сделать паузу, чтобы вспомнить женщину в хаки, которая никогда не предавала свободы. Когда «мальчики» с благоговением и любовью говорили о ее невероятных подвигах, они улыбались и смотрели в широкое открытое небо, les étoiles dans les yeux.