Белая береза - Михаил Бубеннов

Кривцов не мог больше сносить обиды.

- Вроде тебя? - крикнул он и пролил белила. - Не ты ли хочешь на мое место?

- А что ты думаешь? - спокойно, как ни в чем не бывало ответил Умрихин. - Если будут подбирать в гвардию по росту, то как раз я первый и попаду на твое место!

Солдатская толпа, охочая до шуток, грохнула что есть мочи; на ближних ветлах опять встревожились галки, но уже завечерело, и они, погалдев, похлопав крыльями в ветвях, быстро затихли.

- Генералы приехали! - крикнул кто-то.

Толпа у танков сразу приумолкла.

Голоса стали сдержанны и строги:

- Какие генералы?

- И ваш и наш...

- У вас тоже теперь генерал?

- А как же? С сегодняшнего дня!

- Еще кто? Видал?

- Там полно наехало!

Помолчали. Потом Умрихин заключил:

- Так и есть, завтра нагуляемся вволю!

В эту минуту Андрей, увлеченный разговором с Леной, вдруг услышал голос Юргина. Лейтенант стоял рядом. Он внимательно поглядел на Лену и сказал, сдерживая раздражение:

- Собирай ребят!

Батальон Шаракшанэ получил приказ перед рассветом выдвинуться на передовую. Начались сборы.

Подойдя к дому, где размещался взвод, Матвей Юргин остановился и, будто между прочим, спросил:

- С кем это разговаривал-то? Знакомая?

- Познакомились... - смутился Андрей. - А что?

- Как тетерев на току. Звал, звал, а он и ухом не ведет! Не знал я, что ты такой дотошный.

На соседнем дворе послышались отрывистые девичьи голоса; всполошились, залаяли собаки.

- Да-а... - задумчиво сказал Юргин и вздохнул. - Да, девчонки... Закурить есть?

- Познакомить с ней, а? - вдруг спросил Лопухов. - Хорошая девушка! Хочешь, а?

VI

За полчаса до восхода солнца батальон Шаракшанэ сосредоточился в густом еловом лесу южнее деревни Ново-Рождествено. До нашего переднего края отсюда оставалось не более километра, - повсюду, извиваясь, тянулись туда солдатские стежки.

Весь батальон уже знал о боевом приказе. Перед выходом на передовую не только командиры и политруки, но и многие коммунисты провели с солдатами беседы о предстоящем бое. Солдаты хорошо понимали его значение в огромном сражении на подступах к Москве. Это подняло у всех чувство воинского долга.

Но минуты перед боем - особые минуты... Все солдаты разговаривали только при крайней необходимости, а больше молчали, вслушивались в себя и были очень недовольны, если что-либо мешало этой важной и нужной человеческой потребности. Многие с трудом сдерживали и скрывали от товарищей озноб, боясь, что его сочтут за выражение страха, но делали это напрасно: это был не страх, а то особое солдатское волнение перед боем, когда из-за недостатка времени враз обдумывается и решается многое из того, что должно бы обдумываться и решаться в течение всей жизни. Особенно волновало всех то обстоятельство, что батальону впервые приходилось вести большой наступательный бой.

Вместе с пехотинцами в лесу стояли и танки из батюковской бригады. Из открытого люка "КВ" выглянул танкист и крикнул в сторону озеровцев:

- Эй, пехота, гляди не подводи!

- Мы-то не подведем! - ответили ему из ближней группы.

- А гвардия никогда не подведет!

- Занозистый парень! - сказал Умрихин о танкисте. - Вот тебе и мал золотник! Видите, как идет в бой? Это же вчерашний маляр Кривцов, или по голосу не узнали?

Этот разговор немного оживил солдат. Среди озеровцев, отдыхавших после марша кто как мог, в лесной тишине послышались более звучные, чем прежде, голоса.

- И гвардия, братцы, в бой идет!

- Эти на радостях дадут им жизни!

- Да, многонько народу подвалило.

- Скажи на милость: нас бьют, а нас все больше!

- И откуда столько берется?

- Известно, солдат солдата рожает...

- Мы их даванем сегодня так, что взвоют!

- Сегодня многие из них последний раз завтракают!

- Вот насчет завтрака - это верные слова... - сказал Умрихин, выходя из-за кустов, и все поняли, что он ослышался. - Позавтракать перед боем надо бы, да только где же кухня? Не попахивает дымком?

Некоторые солдаты неохотно захохотали.

- А чего тут смешного? - сказал Умрихин. - Пора бы ей и подойти. Еще в той деревне, откуда ушли, я видел, как повар разжигал огонь. Сегодня гороховый суп с мясными консервами, это я точно знаю: сам старшина говорил. Стой, братцы, а это не она? Вон, у деревни! Она! Спорю! Кто желает? На пайку хлеба, а?

В самом деле, показалась кухня.

Она остановилась на опушке леса.

...Когда помкомвзвода Дубровка выстраивал взвод, лейтенант Юргин окликнул подбегавшего к строю Андрея:

- Сержант Лопухов, ко мне!

Проводив взвод, Юргин сказал:

- Слушай, Андрей, так и быть: познакомь!

- А далеко они?

- Да сейчас тоже будут у кухни. - Юргин посмотрел в сторону деревушки, откуда вдруг долетел собачий лай. - Вон они, уже идут! Только смотри, как-нибудь... осторожнее... - Он даже вздохнул от смущения и досады. - И до этого ли сейчас, подумай-ка, а что сделаешь? Один раз взглянул - и вот, видишь, какая напасть! Ты только, смотри, как-нибудь незаметно... Тьфу, начисто одурел, честное слово!

- Ничего, все обойдется как надо!

Получив от Дубровки котелок горохового супа на себя и на командира взвода, Андрей привел Юргина к тропе, по которой только что прошли девушки к кухне. Поставив на пень котелок, Андрей стал ломать еловые ветки. Смеясь, сказал:

- Здесь будет засада.

В ответ Юргин только махнул рукой: дескать, делай что хочешь, я в твоей власти...

Незаметно, но быстро посветлело. Тихий фронтовой лес, как оказалось, был полон жизни. Повсюду, прячась под черными, в снежных узорах, шатрами елей, на кучах свежих веток завтракали и отдыхали солдаты; повсюду на нижних сучьях деревьев висело снаряжение и оружие. Из деревушки в лес, к передовой линии, и обратно быстро пробегали связные. Кое-где над сугробами едва заметно тянулись, не поднимаясь выше подлеска, слабенькие дымки: с наступлением утра во фронтовых землянках угасали очаги. Как всегда перед боем, на передней линии с каждой минутой крепла особая, чуткая и тревожная тишина. За шоссе быстро и густо розовело высокое, заснеженное чернолесье: всходило солнце.

- Восемь ноль две минуты, - сказал Юргин, взглянув на часы с тем особым чувством, с каким посматривали на них десятки командиров в это утро.

- Еще полтора часа, - отозвался Андрей.

На тропе показались девушки.

Заметив Андрея, Лена Малышева задержалась и радостно воскликнула:

- А-а, и вы здесь?

Андрей поднялся с ветвей.

- Доброе утро! Как Найда?

Чтобы не задерживать подруг, Лена сошла с тропы.

- Ничего, спасибо, только мои неприветливы.

- Обижают Найду?

- Обижают.

- А вы знаете, что надо сделать?

- Нет, не знаю, а что?

Увидев, что проходит последняя подруга с котелком, Лена сказала ей:

- Вера, передай Машеньке, что я сейчас!

- Ты недолго, а то суп остынет, - строго сказала высокая, худощавая Вера, бросив на Лену осуждающий взгляд: ей не нравилось, что Лена, не успев прибыть на фронт, уже завела знакомых; ей казалось невероятно странным такое легкомыслие девушки, носящей звание бойца.

- Скажи, что я сейчас же! - заверила Лена.

Навстречу Лене поднялся Юргик.

- Знакомьтесь, - сказал Андрей, немного припрятывая глаза, - это командир нашего взвода.

- Очень приятно, - сказала Лена гораздо тише, чем только что говорила, и у нее густо зарделось лицо; она второпях не могла решить, как должна держаться при этом неожиданном знакомстве.

Юргин подал ей руку и назвал свое имя.

- Лена Малышева... - почти прошептала в ответ Лена, не в силах побороть свое смущение. - Право, как здесь все странно. - Она взглянула на восток. - Я еще никогда не знакомилась на восходе солнца.

- Только при заходе? - пошутил Юргин.

- Ой, ну что вы говорите, товарищ лейтенант! Какие вы все здесь шутники, честное слово!

Юргин указал на пень.

- А вы поставьте-ка сюда котелок.

Лена молча выполнила совет.

- Садитесь, посидите с нами.

Лена молча села на ветки.

- Ложка есть?

- Есть.

- А хлеб?

- И хлеб есть.

- Так начинайте, кушайте!

Лена сказала на все это одно слово:

- Удивительно!

Юргин и Андрей поставили свой котелок против Лены и взялись за ложки. Лена подумала и тоже вытащила ложку из кармана полушубка.

- И никогда, - сказала она таким тоном, словно боялась, что ей не поверят, - честное слово, никогда я не завтракала в лесу, зимой, при восходе солнца! И суп очень вкусный, честное слово!

Матвей Юргин сразу понравился Лене, и она поняла: понравился совсем не так, как вчера Андрей, но в чем здесь была разница, невозможно было разобраться в первые минуты знакомства. Лейтенант Юргин, смуглый, с худощавым лицом, на вид казался угрюмым человеком, выросшим в одиночестве, и жестоким в жизни; но в его глазах стоял мягкий, очень приятный зеленоватый лесной свет, какой наполняет густые заросли в знойный полдень. Лена смутилась перед Юргиным, но не растерялась, что случалось с ней при встречах с командирами: она всегда боялась каких-либо замечаний по службе. Но Лена чувствовала, что и смущение у нее быстро проходит, - с угрюмым лейтенантом ей хотелось говорить откровенно, много, обо всем, что волнует. И она, отвечая на какой-то вопрос Юргина, вдруг стала рассказывать о своей жизни в Москве; об учебе в строительном техникуме, о вступлении отца в народное ополчение, о больной матери, которая, наверное, часто плачет, вспоминая о ней, о том, как в день начала войны она гуляла с подругами за городом...