Сочинения - Иван Никитин

Скажите, что Вы встретили нового в Москве и что Ваша надежда в будущем? Дай бог Вам всего лучшего, но, признаюсь, я не чужд эгоистического желания снова видеть Вас в Воронеже. Читали ли Вы Константину Осиповичу 8 "Кулака"? Будьте так добры, сообщите мне его мнение. У нас все то же: гений разрушения не почил от своих трудов. Придорогин просит Вас передать ему сведения по его делу, если Вы успели их собрать. Неплов-ский очень жалеет, что Вы молчите, и желает знать о дальнейших Ваших намерениях по части службы. Суворов 9 говорит, что без г. Второва скучно: "Идеальный человек! Надобно ему подражать!" Подобные восклицания не мешают ему, однако, как я слышал, брать взятки. Де-Пуле 10 при каждом нашем свидании от души повторяет: "Ах, если бы Николай Иваныч возвратился в Воронеж!" Право, я не знаю, кто бы о Вас не говорил, кто бы Вас не помнил! Когда Вы поехали, я зашел на несколько минут к хозяину Вашей квартиры. Предметом беседы, разумеется, были Вы. "Не нажить мне такого постояльца!" - сказал старик, заключая свой разговор, и у него навернулись слезы... Вот как Вы у нас любимы! Примите на себя труд засвидетельствовать мое нижайшее почтение Надежде Аполлоновне u и поцелуйте за меня Сонечку 12, как ее здоровье? Все лица, о которых я здесь говорил, посылают Вам поклон. М. М. Панов 13 тоже. Придорогин поправляется. Не замедлите, добрый Николай Иванович, ответом: скучно!

Всею душою преданный Вам

И. Никитин.

1857 г., июля 15. Воронеж.

17. Н. И. ВТОРОВУ

Благодарю Вас, незабвенный Николай Иванович" за письмо! Как я рад, что все Ваше семейство здорово! Когда я читал писанные Вами строки, мне казалось, что Вы пришли запросто навестить меня, как это бывало прежде, - и уголок мой просветлел. Вы, я думаю, помните, что портрет Ваш стоял у меня на столе. Такое помещение я счел неудобным: Вы были от меня как-то далеко. И вот теперь он висит над моим диваном, где, по обыкновению, я читаю и сплю. Здесь Вы ко мне ближе. Здесь взгляд мой чаще переходит от книги на Ваше лицо, и, пробегая строки, почему-либо меня затрагивающие, я невольно обращаюсь к Вам и спрашиваю: так ли это, Николай Иванович? Уверяю Вас, что не лгу. Да и к чему бы это? Вы слишком умны для того, чтобы не заметить лжи там, где она есть, я не так бессовестен, чтобы перед Вами лицемерить. Но к делу!

"Кулак" сегодня отправляется в Москву под покровительство Константина Осиповича. Я сделал весьма незначительные перемены в некоторых главах. Довольно, покуда не марать! Но представьте мою досаду: я переписывал черновую сам. Поручил было семинаристу - наврал, черт знает что! Явился переписчик-чиновник, тот, оказался почище Кулака. Взял в руки рукопись, щупал, рассматривал, считал стихи и, наконец, объявил решительно, что меньше 15 руб. сер. он не возьмет; после этого мне ничего не оставалось, как взяться за работу самому, - и не рад, да готов. А, право, лучше бы рубить дрова, нежели сидеть десять дней за столом с больною грудью, согнувшись в три погибели. (Этой несчастной привычки я не могу оставить.) Константин Осипович пишет, что Тараканов в сцене, когда Лукич просит у него помощи, напоминает Подхалюзина 1. Я решительно с ним не согласен и всю сцену оставил нетронутою. Таким образом, можно сказать: Лукич похож на Чичико- | ва, Скобеев еще на кого-нибудь, и так далее. Если бы и были черты случайного сходства, что же это доказывает? - ровно ничего! Я могу походить на Вас, иметь одинаковый вкус и проч. Но из сходства вкусов не следует, что Вы и я - одно и то же. Нет охоты развивать такого рода мысли, написал бы много. Если почтете за нужное, дайте мне вопросные пункты, я буду отвечать подробно. Все - прах и суета! Надо скорее печатать; покуда мне сомневаться и в "Кулаке" и в самом себе? Уж кончить бы разом, да и концы в воду!

Спешу Вам передать нечто новое, касающееся Вас. Сер. Павлович Павлов 2, как Вам известно, был в Петербурге. Говорят, он представлял свои рисунки г. Ростовцеву; они будут изданы. Текстом хотят воспользоваться Вашим. (Вероятно, выхлопотав его у Геогр [афич.] общества.) Хорошо? Итак, Вам нужно поторопиться представлением своего альбома куда следует и оградить неприкосновенность своей собственности от кого бы то ни было. Тарачков 3, слышно, открыл в Богучарском уезде минеральные ключи и нашел где-то на берегах Дона пласты гранита в обширных размерах [* Вода, как сейчас я слышал, разложится химически, и насколько в ней окажется минерального - бог весть. Гранит под землею, и количество его неизвестно.]. Подробностей о том и другом я не знаю, потому что еще не видал самого Тарачкова. М. Мих. Панову я передал все, о чем Вы писали; он ответит Вам немедленно. Берг , приехал и прожил у меня три дня; теперь он отправился в Корпус. Надо было его видеть в минуту отправления: в лице - отпечаток чего-то тяжелого, ответы - невпопад; известное Вам што? повторилось раз сто... И досадно и грустно! При-дорогин Вам кланяется до земли (так он выразился). Когда я прочитал ему Ваше письмо, он поцеловал Ваш портрет. Евпраксия Алексеевна и малютки, ее племянницы, тоже свидетельствуют Вам и Надежде Аполлоновне свое глубочайшее почтение, разумеется, каждая по-своему. У меня теперь квартирует Н. П. Курбатов ?. Мы, я думаю, будем с ним вдоволь читать. Кстати, о чтении. Известна ли Вам статья г. Переверзева? Как жаль, что она не напечатана! Род, конечно, не новый, - г. Бланк его предупредил на этом поприще, - но все же было бы хорошо напечатать. Вы меня понимаете... В продолжение этого времени я кое-что читал. Право, произведения а 1а Щедрин наводнили литературу. Немного скучно: это - выстрелы на воздух, холостые заряды - много грома и мало пользы. Ах, добрейший Николай Иванович! когда будете в Петербурге, купите мне стихотв. Гюго, если они недороги; я заплачу Вам деньги. Курбатов говорит, нельзя ли там достать Гейне? Видите, кому что нужно... Чуть не забыл! Соколов в получил из редакции "Русск. вестника" 60 руб. серебр. Не постигаю, как достает у Вас терпения и времени думать о каждом, хлопотать для каждого! Если бы я захотел Вам передать поклоны Ваших знакомых, - не достало бы бумаги, а главное - некогда: спешу с "Кулаком" на почту... Состояние духа тревожное... Благословите, мой друг! Что-то будет?

Всею душою любящий Вас

И. Никитин.

1857, 2 августа, Воронеж.

N3. Вот совсем было забыл. Письмо, адресованное Вашему старику Михаиле 7, я передал. Он в восторге. Кланяется дочерям, посылает им свое благословение и проч. ..Теперь он служит сторожем при церкви Ильи-пророка. Ему хорошо. Из Петербурга, надеюсь, Вы мне напишете - как там и что...

18. К. О. АЛЕКСАНДРОВУ-ДОЛЬНИКУ

Милостивый государь, Константин Осипович.

Нетерпение мое узнать об участи моего "Кулака" так велико, что я осмеливаюсь отнять у Вас две-три минуты на чтение этого письма, хотя понимаю вполне, как дорого Вам время. Будьте так добры, сообщите мне, где он - в Цензурном комитете доселе или поступил уже на рассмотрение цензора? Воображаю, что с ним делает последний. Впрочем, судя по тому, что ныне печатается, нельзя слишком опасаться меча цензуры 1. Взгляните на "Старые годы" 2 в "Русск. вестн." и продолжение "Мертвых душ" 8, просто - ужас! Читали ли вы его кому-нибудь из литераторов? Щепкин *, конечно, отказался от чтения, да бог с ним, если уж так. Мне советуют напечатать какой-нибудь отрывок в журнале, преимущественно в "Русск. вестн."; не думаю, чтобы это было хорошо: из отрывка не увидят ничего; читатель скорее составит себе невыгодное понятие о целом, нежели выгодное. Главное мое опасение состоит вот в чем: трудно теперь устранить то предубеждение, которое возникло у литераторов и публики по выходе в свет моих первых стихотворений. Издание моей книжки решительно было для меня несчастием. Простите, что я говорю откровенно; я знаю, кому говорю. Разумеется, отдавая графу Д. Н. Толстому мою рукопись, я первоначально радовался, но граф продержал ее у себя, или где бы там ни было, два года; в продолжение этого времени взгляд мой на многое изменился. К моему горю, когда я принял твердое намерение потребовать от графа мою рукопись назад, он известил меня, что печатание началось, следовательно, я спохватился поздно. Теперь, при выходе в свет "Кулака", будет вот какая история: почтеннейший критик (тот или другой все равно) берет в руки новую книжку, смотрит - поэма И. Никитина. "О, говорит он, - знаем! Как не знать подражателя бывших, настоящих и едва ли не будущих поэтов!" После этого понятно, как проч-тется "Кулак": через пятую на десятую страницу... Поверьте, предчувствие мое сбудется. Теперь покорнейше прошу Вас вот о чем: заключение "Кулака", начинающееся стихом:

Прощай, Лукич!

Не раз с тобою...

все до конца зачеркните без милосердия. Лишнее. Все скажут, что я хотел порисоваться, а, видит бог, я этого не хотел. Далее, к чему эти слова:

Придет ли, наконец, пора... и прочее?

Поэма должна говорить сама за себя. Наконец мнение мое решительно таково, что "Кулак" произведет большое впечатление на читателя, завернув в питейный дом и предоставив читателю полную свободу размышлять о его судьбе. Может быть, я пришлю к Вам , стиха, которые могли бы усилить впечатление последних, впрочем, наверное не знаю; что же до уничтожения заключения, моя покорнейшая к Вам просьба о приведении его в исполнение обдумана строго и хладнокровно ?. Будьте так добры, хоть в двух строках уведомьте меня, что с "Кулаком". Я хотел было приложить здесь одно стихотворение, но... неловко... по почте, риск... и проч. ..