Мемуары мессира Дартаньяна. Том II - Эдуард Глиссан

Благодарность Кардинала.

Прошло еще несколько дней, Его Преосвященство ни одним словом не вспоминал об этом деле, точно так же и я ничего ему о нем не говорил. Но, наконец, желая мне показать, что у него на душе ничего не осталось против меня, он повелел отослать мне Королевский указ о вознаграждении в две тысячи экю. Там было сказано о секретных услугах, оказанных мной Государству, что заставило бы меня отказаться от него, будь я более разборчив. В самом деле, я не оказывал никаких услуг этого рода, по меньшей мере, если он не считал делами Государства свои собственные. Как бы там ни было, такой подарок стоил труда пойти его поблагодарить, он воспользовался, этой ситуацией и попытался снять с моего сердца все, что там могло накопиться против него. Он мне сказал, что совсем ничего не знал о моем заключении, пока Королевский Судья не вернулся из Бастилии в первый раз, когда он туда ходил; никогда он не был более поражен, чем когда тот сказал ему, что это я был пленником; он даже назвал его мечтателем и фантазером при этой новости; ему было очень радостно сказать мне это, потому как для меня здесь было доказательство, что он всегда был расположен воздавать мне по справедливости, но Месье Бордо сообщил обо мне такое множество гнусных вещей, что он просто не мог поступить иначе, как приказать Королевскому Судье снова меня повидать; без этого народ, и так уже настроенный больше, чем никогда, дурно судить о нем, закричал бы, несомненно, что он меня спасал лишь потому, что я был его слугой, а он все еще рассматривал меня в том же качестве — следовало уступать обычаям на том посту, где он находился, и частенько поступать не так, как он бы действовал по своему личному порыву. [421]

Кампания 1655 года

Это извинение в соединении с двумя тысячами экю, еще больше говорившими в мою пользу, чем все остальное, стали причиной того, что я ему не выразил никакой досады по поводу произошедшего; напротив, я высказал ему все, что только могло попасться мне на язык, наиболее лестное для него. Вот так мы целиком и полностью примирились, а когда Кампания 1655 года готова была начаться, я истратил часть этих денег на экипировку, а остальное на два или три дополнительных столовых прибора, что я еще не привык иметь, находясь в армии. Я любил славное застолье и тем самым противоречил большинству моей нации, имевшему немалую склонность к экономии. Я обычно говорил, если уж получил достаток, так умей им [422] пользоваться, а хранить свои деньги на дне кубышки, как делало множество людей, так по мне лучше не иметь их вовсе. Месье Кардинал был весьма рад видеть меня в таком настроении, хотя сам он был совсем не таков, несмотря на обычай говорить, что мы любим лишь тех, кто нам подобен. Наша армия маршировала в сторону Эно; и когда она внезапно повернула на Ландреси, Месье Кардинал вместе с Королем явился в Гиз, дабы быть поближе для отдания приказов в соответствии с изменяющейся обстановкой. В этом году мы находились под командованием Виконта де Тюренна и Маршала де ла Ферте. Его Преосвященство с некоторого времени предпочитал иметь в армиях двух Командующих; он заявлял, что таким образом дела Короля будут в большей безопасности, и если бы враги нашли средство подкупить одного из них, тот, кто останется верен, пронаблюдает за тем, как бы другой сам не смог подкупить войска, находившиеся под его командованием.

Соперничество между генералами.

Не было ничего нового в этой политике, и во времена Древних Римлян часто видели двух Консулов во главе их легионов; но так как то, что было хорошо в те времена, не годилось для сегодняшнего дня, случилось так, что с того самого момента, как этот Министр пожелал привести ее в действие, все увидели зарождение несогласий между теми, кого он избрал, дабы показать на них пример всем остальным. Маршал д'Окенкур так никогда и не смог прийти в согласие с Виконтом де Тюренном, и их отношения еще намного ухудшились, когда он был разбит при Блено. Он заявлял, что вместо подачи ему помощи, а это, как он утверждал, было в его власти, Месье де Тюренн нарочно позволил его разбить, дабы, когда он сам вырвется из опасности, его слава показалась бы более великой на фоне его собственной, потускневшей от этого поражения; с тех пор далеко не лучшее понимание царило между Виконтом де Тюренном и Маршалом де ла Ферте, двумя компаньонами в командовании одной и той же армией. Частенько их видели совсем готовыми схватиться [424] врукопашную, а ведь этого никогда бы не произошло, если хотя бы один из них был мудрее другого. Однако опасность, в какой пребывала из-за этого армия, вовсе не трогала Кардинала; он не желал пока еще ничего менять в этом правиле, какое начал практиковать три или четыре года назад.

Когда армия прибыла под Ландреси, два наших Генерала расположили их штаб-квартиры каждый со своей стороны. Враги тотчас же вышли в поле для защиты этого места, поскольку сохранение его было им необыкновенно важно, как ради поддержания беспокойства на нашей границе, так и ради того, как бы мы не проникли за их собственную. Об этом, по крайней мере, они распустили поначалу слух, якобы они намеревались маршировать на нас немедленно; но либо они об этом никогда и не думали, или же они начали помышлять, когда они рискнут дать нам битву, их дела придут в жуткий упадок, если они ее проиграют, так или иначе, но они резко остановились на полном скаку. Месье Принц, гораздо охотнее принимавший решения биться, чем прятаться, по меньшей мере, когда его не принуждали к этому обстоятельства, не согласился бы с таким благоразумием, если бы он когда-либо в него поверил. Он внушал Испанцам, если они позволят вторгнуться в их Провинции с этой стороны, Король вскоре проникнет к самому сердцу, но они сочли, что он говорил так исключительно ради своего личного интереса, поскольку, когда этот город падет, Рокруа, что он до сих пор держал в своих руках, подвергнется большему риску погибнуть, чем это было прежде. Итак, вместо битвы, какой мы ожидали во всякий день, по ими же распространенным слухам, мы были совершенно поражены, увидев, как эти враги становятся лагерем в Ваданкуре. Они заняли этот пост, чтобы отрезать нам снабжение съестными припасами, какие мы должны были бы получать из Гиза и других наших городов с этой стороны. Однако, пожелав вот так уморить нас голодом, они чуть было не перемерли от него сами, [425] потому как они вклинились между нашими городами и нашей армией.

Виконт де Тюренн, чья проницательность была превосходна во всем, и кто не позволил бы застать себя врасплох из-за недостатка предвидения, позаботился и о том, что могло бы случиться, если бы враги, даже не пытаясь освободить город самыми достойными путями, возложили бы всю их надежду именно на это. Он распорядился завезти в лагерь, тут же, как только туда прибыл, достаточное количество всего, чем можно было бы прокормить армию в течение более пяти недель; враги, конечно, кое-что об этом проведали, но так как они не верили, что завезенного было бы довольно для нашей армии, насчитывавшей никак не меньше двадцати пяти тысяч человек, они продолжали упорствовать в их решении. Наши два Генерала, желая их еще позабавить, потому как им было выгодно, чтобы те не задумали забавляться чем-нибудь другим, вызвали несколько конвоев, будто бы в них была большая нужда. Это могло быть сделано лишь с большими трудностями; итак, враги, все еще льстя себя надеждой, что мы вскоре будем вынуждены снять осаду сами, без всякой необходимости для них чем-либо рисковать, спокойно оставались на их посту, не желая оттуда и носа высовывать. Однако голод начинал их поджимать гораздо больше, чем нас; они приготовились отправить большой конвой в Камбре, откуда уже вывезли несколько, за счет чего и просуществовали до этих пор. Вот тут-то у Виконта де Тюренна мелькнула мысль его захватить. Предприятие это было чрезвычайно трудное, и когда бы даже речь шла только о количестве лье, то есть о расстоянии, какое предстояло преодолеть, одно это огромное препятствие должно было бы заставить его не раз об этом задуматься; но так как великие люди, каким и он был в те времена, имеют свои особые озарения, каких никогда не бывает у других, он счел, что чем больше в этом будет для него сложности, тем большей [426] будет слава, если он сумеет добиться своего; итак, он выехал из лагеря с отрядом в восемь тысяч человек.

Успех зависел исключительно от умения скрыть свой марш от врагов, но так как Месье Принц наблюдал за всеми передвижениями, в какие он мог пуститься, точно так же, как и он сам мог быть извещен о движениях другого, Принц сам вышел в поле, дабы помешать ему что-либо предпринять с этой стороны. Месье де Тюренн, едва увидев, что его намерение раскрыто, повернул назад, тогда как Месье Принц спокойно шествовал впереди своего конвоя. Он нетронутым доставил его в свой лагерь. Это вселило большую радость в Испанцев, более, чем никогда, тешивших себя мыслью, что теперь, когда у них появилось время подождать, голод вскоре прогонит нас от Ландреси; но мы были столь далеки от того состояния, в каком они нас себе воображали, что никогда еще не вели осады, где испытывали бы меньшую нужду в чем бы то ни было. Итак, после того, как мы, не торопясь, сделали все, что нужно для начала и продолжения осады, Комендант, отлично защищавшийся до этих пор, оказался доведенным до такой крайности, что решил подать о себе известия своей армии. Он выпустил ночью солдата, знавшего страну, предупредить того, кто ею командовал, что если ему не будет оказана помощь самое позднее через четыре дня, он принужден будет сдаться. Солдат был схвачен при попытке пройти посреди Штаб-квартиры Маршала де ла Ферте.