Пленники Раздора - Екатерина Казакова

Лекарь дёрнул плечом:

— Пальцы мои целые. А его нога — нет. Ну, отнимет Ихтор гнильё по колено, а плоть дальше цвести пойдет. И что? Снова мучить? Уж лучше одним разом.

Клесх ответил:

— От парня и так мало что осталось. А тебе, волю дай — ты по подбородок всё отнимешь, чтоб его не мучать.

Лекарь развел руками:

— Ты спросил. Я ответил. Чего ещё? Ихтор хочет за культю со здравым смыслом пободаться. Ну, коли так, я перечить не стану. Ихтор надо мной старший. Не я над ним.

— За это Фебр Хранителей своих до смертного часа будет благодарить, — сказал Глава.

Руста поглядел на него исподлобья и ответил, с трудом сдерживая гнев:

— Так ещё поглядеть надо — поднимется ли он, чтобы их благодарить.

Клесх сказал спокойно, почти равнодушно:

— Поднимется. Иначе, на кой ты здесь? За Ихторовой спиной сиживать?

Крефф в ответ на это хотел, видимо, огрызнуться, но вовремя вспомнил, кто перед ним, и прикусил язык.

— Да, и вот ещё что, — сказал уже от двери Глава. — Отвар твой своё дело делает — запахи путает. Вари.

Руста кивнул, а Клесх с сожалением добавил:

— Но липкий, скотина… будто медом намазали, — он потёр шею под воротом рубахи и поморщился.

В ответ на это лекарь буркнул:

— Подумаю ещё. Но, ежели не придумаю, потерпите. Вам главное, чтобы зверь не учуял. Он и не чует. А о другом уговору не было.

— Теперь есть, — сказал Глава и добавил: — К зеленнику сделай всё по уму, а не как у тебя это обычно.

Дверь в лекарскую закрылась и Руста тихо выругался сквозь зубы.

Крефф целителей не любил нового Главу. Не любил, не понимал, не принимал. И подчинялся из одной лишь, вбитой в каждого обережника, выучки. Знал он, что и старым креффам Клесх и его решения не по сердцу. Договаривается с Ходящими, позволяет тем жить в Цитадели…

Однако ни Рэм, ни Койра, ни Ильд при посторонних никогда не обсуждали смотрителя Крепости. Всё примеривались хрычи, всё оценивали, всё взвешивали… И помалкивали.

Прямодушный и бесхитростный Дарен, в отличии от стариков, не таился. Так и говорил Клесху, мол, больно мягок ты к ночным тварям, больно возлюбил их. Но резкий нрав креффа, как и его отходчивость знали все, а потому недовольство могучего ратоборца не почиталось за мятеж. Он говорил, что думал, но делал, что велели. Скрытному же Русте, напротив, переступить через своё молчаливое неудовольствие и покориться воле нового Главы было тяжелее.

Вот и теперь целитель скрипнул зубами, призывая всю волю, чтобы подавить глухое раздражение, которое поднялось в груди после короткого разговора с Клесхом.

В Цитадели нынешнее утро выдалось суматошным. Послушники лекарей на трапезу не явились и даже их креффы, словно провалились куда‑то. У Клёны от этого нехорошо засосало под ложечкой.

Тётка Матрела качала головой, собирая в корзину кое — какой снеди.

— Отнеси им, — подозвала она падчерицу Главы. — Не дело мужикам голодными сидеть. Да скажи, пусть выучей хоть после урока пришлют. Покормлю ребят, со вчера ведь не евши.

Девушка кивнула, подхватила корзинку и была такова. Сердце билось часто — часто и от горького предчувствия холодело в груди.

Башня целителей оказалась полна народу, как муравейник муравьями. Никогда прежде Клёна не видела здесь разом столько послушников. Не протолкнуться! В лекарской было тесно от старших выучей. Все серьёзные, сосредоточенные, каждый при деле — кто рвал на повязки чистые холстины, кто калил на огне ножи, кто в кипящем котле вываривал железные иглы… На гостью с её корзиной даже не взглянули.

Клёна растерянно смотрела по сторонам — некуда и ткнуться ей со своей ношей. Да и какая им еда! Зря Матрела собирала и хлеб, и сыр, и мясо. Никто здесь не голоден. А если и голоден, то в работе этого не чует.

За спинами парней девушка разглядела, наконец, отца. Кое‑как протолкнувшись вперед, Клёна тронула Клесха за локоть.

— Меня Матрела прислала, — робко сказала девушка и покосилась на лавку, на которой должен был лежать Фебр.

Лавка оказалась пуста.

От ужаса и страшной догадки свело судорогой горло.

— Не до трапезничанья нам, — ответил Глава. — Нынче другие хлопоты. Ихтор Фебру ногу отнимать собрался.

Жив!

Клёне показалось, будто что‑то тяжелое упало с её плеч, перестало придавливать к земле. Даже дышать стало легче.

Отчим внимательно смотрел на девушку. От него не укрылись ни, испуг ни тревога в её взгляде. Поэтому обережник уточнил:

— Пойти хочешь?

Падчерица вскинула на него широко распахнувшиеся глаза. Как он догадался?

Клесх смотрел спокойно. Он ждал её ответа. И Клёна поняла: вот сейчас, здесь, в этот самый миг он признает её желание быть той, кем она хочет — не ребенком, нуждающимся в опеке, но взрослой женщиной, способной принимать решения, готовой помогать, готовой разделить его труд. Нынче Глава давал ей это право и не собирался более его лишать. А потому от неё, в ответ на это доверие, требовалось теперь помнить о том, что за глупые порывы будет совсем иной спрос. Поэтому на его вопрос Клёна ответила не сразу, а лишь после нескольких мгновений раздумий. Конечно, душа рвалась! Хотелось быть там, где Фебр, хотелось знать, что с ним делают, хотелось не томиться в безвестности, но…

— Нет. Боюсь помешать, — ответила девушка.

Она и вправду могла с непривычки поплыть рассудком и упасть без памяти. До того ли будет целителями? Поэтому, как ни надрывалось сердце, Клёна сделала над собой усилие, подчиняя любовь здравому смыслу.

Отчим коротко кивнул, повернулся к одному из старших ребят, сказал:

— Спускайтесь. Ихтору скажи, я следом приду.

Юноша кивнул, подхватил рукой в толстой войлочной рукавице котелок с кипятком и вышел. Остальные потянулись следом. В лекарской стало пусто и тихо. Клесх повернулся к падчерице и произнес:

— Ты должна понимать — он может умереть. Будь к этому готова.

Клёна опустила голову и глухо ответила:

— Буду.

Отчим не сказал больше ни слова. Когда дверь лекарской хлопнула, Клёна огляделась. Просторная зала показалась ей домом, внезапно лишившимся хозяев, брошенным и осиротевшим — лежал на скамье сенник со смятой волглой простыней, громоздились на столах горшки из‑под зелий и отваров, бурыми комьями валялись в ведре грязные повязки…

Девушка засучила рукава рубахи, взяла стоящую в углу корзину и принялась складывать в неё все то, что нуждалось в стирке.

Ожидание тянется быстрее, если не сидеть без дела.

В каменной зале, куда её привел Глава Цитадели, было холодно. Ярко горели светцы. На длинном столе, застеленном чистой рогожей, лежало изуродованное нагое тело — истощённое, чёрное от побоев и ран.