Кромвель - Татьяна Павлова

Этот последний пункт и стал главным камнем преткновения. Уступая авторитету Кромвеля, которого они теперь более чем когда-либо побаивались, члены «охвостья» в ноябре назначили-таки дату своего самороспуска — 3 ноября 1654 года. Три долгих года должно было пройти, прежде чем они расстанутся со своей властью. Да полно, расстанутся ли? Не замышляют ли они уже сейчас так хитро повернуть избирательный закон, чтобы обеспечить себе пожизненные места и руководящие роли в новом парламенте?

Дело государственного устройства требовало немедленного серьезного рассмотрения. 10 декабря Кромвель созвал в доме спикера Ленталла совещание. Приглашены были члены палаты и ведущие офицеры армии — довольно значительное число. Кромвель хотел пока только узнать, что каждый из них думает, и, может быть, выяснить, за какой точкой зрения больше правоты и силы. Когда все уселись и шум затих, Кромвель сказал:

— Господа, в настоящее время, когда прежний король мертв, а сын его разбит, нужно заняться приведением государственных дел в должный порядок. Мы должны вместе обсудить этот вопрос и подумать, что следует предпринять.

Все молчали. Вопрос был слишком важен, чтобы рискнуть говорить необдуманно.

Поднялся осторожный Уайтлок, искушенный в юридических тонкостях:

— Я осмелюсь спросить, на каком основании предполагается установить указанный образ правления? То есть будет ли оно полной республикой или с некоторою примесью монархии?

Это было то самое, что волновало всех. Прежде обсуждения деталей следовало выяснить основной принцип государственного устройства. Кромвель одобрительно кивнул:

— Милорд поставил правильный вопрос. Мы действительно должны обсудить, что лучше: учредить республику или ограниченную монархию? А если это будет монархия, то на кого будет возложена власть?

Вопрос был поставлен, что называется, ребром, и прения начались. Один за другим вставали юристы — Уидрингтон, Уайтлок, Септ-Джон. Все они сходились на том, что образ правления в Англии все-таки должен быть монархическим. Пожалуй, самым правильным будет вручить эту власть одному из сыновей покойного короля, но не старшему его сыну, принцу Карлу, запятнавшему себя последней войной. Нет, лучше поставить у власти самого младшего — подростка герцога Глостера. Законность будет соблюдена, а управление останется в прежних руках — ведь королю-мальчику понадобятся регенты и советники. Спикер Ленталл высказал вслух то, что было у всех на уме:

— Могут произойти серьезные смуты, если учредить правление нашим народом без внесения в него монархической власти.

Поднялся великан Десборо, которого интеллигентные юристы немного презирали за солдатскую грубость и прямоту. Сейчас он скажет что-нибудь против. И точно: обращаясь через головы юристов к своему шурину Кромвелю, он басит:

— Я прошу вас, милорд, разъяснить, почему Англия не может иметь республиканского правления? Ведь имеют же его другие страны?

Немедленно откликается Уайтлок. Он не хочет ссориться. Он хочет только разъяснить этому солдафону:

— Законы Англии настолько тесно связаны с монархическим образом правления, что установить правительство без монархических начал — это значит внести существенные изменения в законодательство и судопроизводство. В короткий срок мы не сможем этого сделать; к тому же нельзя предвидеть, какие неудобства могут произойти от такой перемены.

Спор разгорается с новой силой. Теперь уже ясно: офицеры хотят республики, юристы — члены парламента — ограниченной монархии. Королем лучше всего сделать малолетнего Глостера, на худой конец — второго сына короля, Якова Йорка, или даже Карла, назначив ему известный срок для «исправления». Кромвель достиг цели: он выяснил мнения и настроения тех, от кого зависят сейчас судьбы Англии. Можно на этом и закончить. Он тяжело поднимается и подводит итог:

— Итак, я думаю, что самой удобной была бы форма правления с примесью некоторых черт монархической власти. Если, конечно, она сможет обеспечить сохранность и безопасность наших свобод — как англичан, так и христиан.

Позицию членов «охвостья» Кромвель выяснил, но как заставить их действовать, проводить необходимые реформы? Брожение в стране усиливалось. На следующий день после совещания он получил петицию от жителей нескольких графств; они требовали отмены церковной десятины и реформы права. Их вопли звенели у него в ушах: «…Мы не имеем возможности предоставить нашим детям и семействам надлежащее пропитание, предавая их как рабов во власть клириков и владельцев десятины, которые жестоко мучают нас…» Петиция была направлена ему, главнокомандующему Кромвелю, и офицерам его армии. В способности «охвостья» провести какие-либо реформы люди уже разуверились…

Кромвель сознавал тяжкую ответственность, которая на него ложилась. Народ смотрел на него не только как на победоносного воина и освободителя — на него возлагались надежды более обширные, более великие. Он, именно он, должен был создать справедливое государственное правление, покончить с угнетением, провести реформы. Даже левеллеры снова уверовали в него. Даже Уинстенли, вождь нищих копателей, посвятил ему свой проект переустройства общества — «Закон свободы». И Кромвель опять должен решать (о, сколь тяжек этот выбор!), с кем ему идти: с бывшими ли соратниками, ставшими ныне «охвостьем» Долгого парламента, с офицерами ли армии, с народом ли, что ни день напоминающим ему о своей вере и надежде?

Кромвель все еще думал, что членов палаты, которые свершили три года назад великое дело, можно будет так или иначе побудить продолжить его, чтобы стоны несчастных по всей стране наконец прекратились. Но разговаривать с крючкотворами «охвостья» было трудно. Как только заходила речь о реформе права, они кричали, что каждая мера приведет к разрушению собственности. Удалось создать внепарламентский комитет для рассмотрения законодательства, но и его работа подвигалась туго. Дело об устроении церкви, а следовательно, об отмене десятины тоже ограничивалось одними проектами. Единственно, что парламент исполнял с похвальным рвением, были конфискации земель роялистов. Здесь его члены имели личную заинтересованность, и дело двигалось споро. Кромвель однажды заметил, что людей лишают имущества, словно стадо баранов, по сорок человек в день, не заботясь даже об указании причин конфискаций.

Да, приходилось признать с тайной горечью, что «охвостье» выродилось окончательно — выродилось в наглую олигархическую клику, которая ни за что не захочет расстаться со своей властью.

Что-то неминуемо должно было случиться. Множились самые различные слухи, предсказания, неясные угрозы. Астрологи объявили, что в марте 1652 года, в «черный понедельник», произойдет затмение Солнца. Мрак охватит землю средь бела дня, светило закроется черным диском, и на небе выступят звезды. Вот оно! Милленарии ожидали в этот день второго пришествия, обыватели тряслись от страха. Некоторые старались заблаговременно удалиться из Лондона, чтобы избегнуть ужасов космического бедствия. Государственный совет принужден был издать прокламацию, где разъяснялось, что затмения Солнца — явления естественные и жителям нечего опасаться.