Конец главы - Джон Голсуори

Джек Масхем слезал с пони у ворот образованного конюшнями квадратного двора и входил, держа в зубах янтарный мундштучок с сигаретой, - сигареты изготовляли для него по особому заказу. У лужайки в центре двора его встречал управляющий. Джек бросал сигарету, обходил конюшни, где в стойлах содержались матки с жеребятами и однолетки, или давал распоряжение вывести ту или иную лошадь для проминки на дорожку, которая шла мимо конюшни, опоясывая двор. Закончив осмотр, Джек Масхем и управляющий проходили через арку на задней стороне двора, как раз напротив ворот, и направлялись к загонам, где на свободе резвились матки, жеребята и однолетки. Дисциплина в конском питомнике Джека была образцовой; служащие его были так же спокойны, опрятны и вышколены, как и лошади, вверенные их попечениям. С момента приезда на завод и до той минуты, когда он отбывал обратно на своем пони мышиной масти, Джек говорил только о лошадях спокойно и деловито. Каждый день ему приходилось сталкиваться с таким количеством неотложных мелочей, что он редко возвращался домой раньше часа. Он никогда не пускался в обсуждение теоретических проблем коневодства с управляющим, несмотря на солидные познания этого должностного лица, потому что для Джека Масхема лошади были предметом такой же политики, как внешние сношения его страны для министра иностранных дел. Его решения о том, с каким производителем спарить ту или иную матку, принимались единолично и основывались на тщательном изучении вопроса, подкрепленном тем, что он сам назвал бы чутьем, а другие - предубеждениями. Звезды падали с неба, премьер-министры возводились в дворянское достоинство, эрцгерцоги восстанавливались в наследственных правах, землетрясения и всяческие иные катаклизмы сметали города, а Джек Масхем все так же занимался скрещиванием мужских потомков Сен-Симона и Ласточки с законными наследницами Хэмптона и Золотой Опояски или же, опираясь на более оригинальную теорию собственного изобретения, случал отпрысков старого Ирода с наследницами Де Санси, к родословному древу которых у корня и у вершины были сделаны прививки за счет крови Карабина и Баркалдайна. Джек Масхем в сущности представлял собою мечтателя. Его идеал - выведение совершенной лошади, вероятно, был столь же неосуществим, как все другие идеалы, но, по крайней мере для самого Масхема, гораздо более привлекателен, хотя он никогда не высказывал этого вслух: о таких вещах не говорят! Он никогда не заключал пари, и поэтому земные страсти не влияли на его суждения. Высокий, в темно-коричневом, подбитом верблюжьей шерстью пальто, в буро-коричневых замшевых ботинках и с таким же буро-коричневым цветом лица, он был, пожалуй, самой заметной фигурой в Ньюмаркете. Только три члена Жокей-клуба соперничали с ним в авторитетности своих мнений. По существу Джек Масхем являл собой наглядный пример того высокого положения, какого может достичь на жизненном пути человек, безраздельно, молча и преданно посвятивший себя служению одной-единственной цели. Идеал "совершенной лошади" был поистине наиболее полным выражением души Джека Масхема. Будучи одним из последних приверженцев внешней формы в век всеобщего потрясения основ, он перенес свою любовь к ней на лошадь. Объяснялось это отчасти тем, что судьба скаковой лошади неотделима от генеалогии чистокровных пород, отчасти тем, что это животное олицетворяет собою гармоническую соразмерность; отчасти и тем, что культ его служил Джеку Масхему прибежищем, куда он бежал от грохота, беспорядка, мишуры, крикливости, безграничного скепсиса и шумной назойливости эпохи, которую он именовал "веком ублюдков".

В Брайери было двое слуг, выполнявших всю работу по дому, кроме уборки, для которой приходила поденщица. За исключением последней, ни - что в Брайери не напоминало о существовании на земле женщин. Здание отличалось тем монашеским обликом, который характерен для клубов, обходящихся без женской прислуги, но было меньше их и потому комфортабельнее. Потолки в первом из двух этажей были низкие; наверху, куда вели две широкие лестницы, - еще ниже. Книги, если отбросить бесчисленные тома, посвященные скаковой лошади, охватывали исключительно три жанра: путешествия, историю, детектив. Романы с их скептицизмом, жаргонной речью, описаниями, сентиментальностью и сенсационными выводами отсутствовали полностью, и лишь собрания сочинений Сертиза, УайтМелвила и Теккерея не подпали под общее правило.

Погоня людей за идеалом неизбежно приобретает легкую, но спасительную ироническую окраску. Так было и с Джеком Масхемом. Задавшись целью вывести идеально чистокровную лошадь, он по существу стремился отмести все, ранее считавшиеся безусловными, признаки чистокровности, начиная с морды и кончая крупом, и создать животное такой смешанной крови, какого еще не знала "Родословная книга племенных производителей и маток".

Не отдавая себе отчета в противоречивости своих стремлений, Джек Масхем обсуждал за завтраком с Телфордом Юлом вопрос о переброске кобыл из Аравии, когда слуга доложил о сэре Лоренсе Монте.

- Позавтракаешь с нами, Лоренс?

- Уже завтракал, Джек. Впрочем, от кофе не откажусь. От рюмки бренди тоже.

- Тогда перейдем в другую комнату.

- У тебя здесь настоящая холостяцкая квартира времен моей юности, какую я уже не надеялся еще раз увидеть, - объявил баронет. - Джек - поразителен, мистер Юл. Человек, который в наши дни смеет идти не в ногу со временем, - гений. Что я вижу? Полные Сертиз и Уайт-Мелвил! Вы помните, мистер Юл, что сказал мистер Уафлз во время "увеселительной поездки" мистера Спонджа, когда они держали Кейнджи за пятки, чтобы у того из сапог и карманов вытекла вода?

Ироническая мордочка Юла расплылась в улыбке, но он промолчал.

- Так и есть! - воскликнул сэр Лоренс. - Теперь этого никто не знает. Он сказал: "Кейнджи, старина, ты выглядишь, как вареный дельфин под соусом из петрушки". А что ответил мистер Срйер в "Маркет Харборо", когда достопочтенный Крешер подъехал к заставе и осведомился: "Ворота, я полагаю, открыты?"

Лицо Юла расплылось еще больше, словно было сделано из резины, но он по-прежнему молчал.

- Ай-ай-ай! Ты, Джек?

- Он ответил: "А я не полагаю".

- Молодец! - Сэр Лоренс опустился в кресло. - Кстати говоря, ворота были действительно закрыты. Ну, организовали вы похищение той кобылы? Великолепно. А что будет, когда ее привезут?

- Я пущу ее к наиболее подходящему производителю. Затем скрещу жеребенка с наиболее подходящим производителем или маткой, каких только сумею подыскать. Затем случу их потомство с лучшей из наших чистокровок того же возраста. Если окажется, что я прав, я смогу внести моих арабских маток в "Родословную книгу". Между прочим, я пытаюсь раздобыть не одну, а трех кобыл.

- Джек, сколько тебе лет?

- Около пятидесяти трех.

- Прости, что спросил. Кофе у тебя хороший.

Затем все трое помолчали, выжидая, пока выяснится истинная цель визита. Наконец сэр Лоренс неожиданно объявил:

- Мистер Юл, я приехал по поводу истории с молодым Дезертом.

- Надеюсь, это неправда?

- К несчастью, правда. Он и не пытается скрывать.

И, направив свой монокль на лицо Джека Масхема, баронет увидел на нем именно то, что рассчитывал увидеть.

- Человек обязан соблюдать внешние формы, даже если он поэт, - с расстановкой произнес Джек Масхем.

- Не будем обсуждать, что хорошо и что плохо, Джек. Я готов согласиться с тобой. Дело не в этом. - В голосе сэра Лоренса зазвучала непривычная торжественность. - Я хочу, чтобы вы оба молчали. Если эта история всплывет, тогда уж ничего не поделаешь, но пока что я прошу, чтобы ни один из вас не вспоминал о ней.

- Мне этот парень не нравится, - кратко ответил Масхем.

- То же самое приложимо по меньшей мере к девяти десятым людей, которых мы встречаем. Довод недостаточно веский.

- Он один из пропитанных горечью современных молодых скептиков, лишенных подлинного знания жизни и не уважающих ничего на свете.

- Знаю, Джек, ты - защитник старины, но ты не должен привносить сюда свои пристрастия.

- Почему?

- Не хотел я рассказывать, но придется. Он помолвлен с моей любимой племянницей Динни Черрел.

- С этой милой девушкой!

- Да. Помолвка не по душе никому из нас, кроме Майкла, который до сих пор боготворит Дезерта. Но Динни держится за него, и, думаю, ее ничем не заставишь отступить.

- Она не может стать женой человека, от которого все отвернутся, как только его поступок получит огласку.

- Чем больше будут его сторониться, тем крепче она будет держаться за него.

- Люблю таких, - объявил Масхем. - Что скажете вы. Юл?

- Дело это не мое. Если сэру Лоренсу угодно, чтобы я молчал, я буду молчать.

- Разумеется, это не наше дело. Но если бы огласка могла остановить твою племянницу, я бы его разгласил. Черт знает какой позор!

- Результат был бы прямо противоположный, Джек. Мистер Юл, вы ведь хорошо знакомы с прессой. Предположим, что историей Дезерта займутся газеты. Это вполне возможно. Как они себя поведут?