Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том I. - Иван Гончаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
40 – Зачем гордиться? – примолвил дядя, – это не нужно!
– Смотря по тому, дядюшка, – продолжал Александр, – как вы беззаботно сидите в кабинете, когда тетушка почивает, я догадываюсь, что этот мужчина…
303
– Тс! тс!.. молчи, – заговорил дядя, махая рукой, – хорошо, что жена спит, а то… того…
В это время дверь в кабинет начала потихоньку отворяться, но никто не показывался.
– А жена должна, – заговорил женский голос из коридора, – не показывать вида, что понимает великую школу мужа, и завести маленькую свою, но не болтать о ней за бутылкой вина…
Оба Адуевы бросились к дверям, но в коридоре раздались
10 быстрые шаги, шорох платья – и всё утихло.
Дядя и племянник посмотрели друг на друга.
– Что, дядюшка? – спросил племянник, помолчав.
– Что! ничего! – сказал Петр Иваныч, нахмурив брови, – некстати похвастался. Учись, Александр, а лучше не женись или возьми дуру: тебе не сладить с умной женщиной: мудрена школа!
Он задумался, потом ударил себя по лбу рукой.
– Как не сообразить, что она знала о твоем позднем приходе? – сказал он с досадой, – что женщина не уснет,
20 когда через комнату есть секрет между двумя мужчинами, что она непременно или горничную подошлет, или сама… и не предвидеть! глупо! а всё ты да вот этот проклятый стакан лафиту! разболтался! Такой урок от двадцатилетней женщины…
– Вы боитесь, дядюшка!
– Чего бояться? нисколько! сделал ошибку – не надо терять хладнокровия, надо уметь выпутаться.
Он опять задумался.
– Она похвасталась, – начал он потом, – какая у ней
30 школа! у ней школы быть не могло: молода! это она так только… от досады! но теперь она заметила этот магический круг, станет тоже хитрить… о, я знаю женскую натуру! Но посмотрим…
Он гордо и весело улыбнулся: морщины разгладились на лбу.
– Только надо иначе повести дело, – прибавил он, – прежняя метода ни к черту не годится. Теперь надо…
Он вдруг спохватился и замолчал, боязливо поглядывая на дверь.
40 – Но это всё впереди, – продолжал он, – теперь займемся твоим делом, Александр. О чем мы говорили? да! ты, кажется, хотел убить, что ли, свою, эту… как ее?
– Я ее слишком глубоко презираю, – сказал Александр, тяжело вздохнув.
304
– Вот видишь ли? ты уж вполовину и вылечен. Только правда ли это? ты, кажется, еще сердишься. Впрочем, презирай, презирай: это самое лучшее в твоем положении. Я хотел было сказать кое-что… да нет…
– Ах, говорите, ради Бога, говорите! – сказал Александр, – у меня нет теперь ни искры рассудка. Я страдаю, гибну… дайте мне своего холодного разума. Скажите всё, что может облегчить и успокоить больное сердце…
– Да, скажи тебе – ты, пожалуй, и опять воротишься
10 туда…
– Какая мысль! после того…
– Ворочаются после и не этого! честное слово – не пойдешь?
– Клятву, если угодно.
– Нет, честное слово: это вернее.
– Честное слово.
– Ну вот, видишь ли: мы решили, что граф не виноват…
– Положим, так; что же?
20 – Ну а чем виновата твоя эта… как ее?
– Чем виновата Надинька! – с изумлением возразил Александр, – она не виновата!
Нет ну чем, скажи? ее не за что презирать.
– Не за что! нет, дядюшка, это уж из рук вон! Положим, граф… еще так… он не знал… да и то нет! а она? кто же после этого виноват? я?
– Да почти так, а в сам-то деле никто. Скажи, за что ты ее презираешь?
– За низкий поступок.
30 – В чем же он состоит?
– Заплатить неблагодарностью за высокую, безграничную страсть…
– За что тут благодарить? разве ты для нее, из угождения к ней любил? хотел услужить ей, что ли? так для этого ты бы лучше мать полюбил, с бородавкой-то: та надежнее.
Александр глядел на него и не знал, что сказать.
– Ты бы не должен был обнаруживать пред ней чувства во всей силе: женщина охлаждается, когда мужчина
40 выскажется весь… Ты бы должен был узнать ее характер да и действовать сообразно этому, а не лежать как собачонка у ног. Как это не узнать компаньона, с которым имеешь какое бы то ни было дело? Ты бы разглядел тогда, что от нее больше и ожидать нельзя.
305
Она разыграла свой роман с тобой до конца, точно так же разыграет его и с графом и, может быть, еще с кем-нибудь… больше от нее требовать нельзя: выше и дальше ей нейти! это не такая натура; а ты вообразил себе бог знает что…
– Но зачем же она полюбила другого? – с горестью перебил Александр.
– Вот вина-то где: умный вопрос! Ах ты, дикарь! А зачем ты ее полюбил? Ну, разлюби поскорее!
10 – Разве это от меня зависит?
– А разве от нее зависело полюбить графа? Сам же твердил, что не надо стеснять порывов чувства, а как дело дошло до самого, так зачем полюбила! Зачем такой-то умер, такая-то с ума сошла? – как отвечать на такие вопросы? Любовь должна же кончиться когда-нибудь: она не может продолжаться век.
– Нет, может. Я чувствую в себе эту силу сердца: я бы любил вечною любовью…
– Да! а полюби тебя покрепче, так и того… на
20 попятный двор! все так, знаю я!
– Пусть бы кончилась ее любовь, – сказал Александр, – но зачем она кончилась так?..
– Не всё ли равно? ведь тебя любили, ты наслаждался – и довольно!
– Отдалась другому! – говорил Александр, бледнея.
– А ты бы хотел, чтоб она любила тихонько другого, а тебя продолжала уверять в любви? Ну ты сам реши, что ей делать, виновата ли она?
– О, я отмщу ей! – сказал Александр.
30 – Ты неблагодарен, – продолжал Петр Иваныч, – это дурно! Что бы женщина ни сделала с тобой, изменила, охладела, поступила, как говорят в стихах, коварно, – вини природу, предавайся, пожалуй, по этому случаю философским размышлениям, брани мир, жизнь, что хочешь, но никогда не посягай на личность женщины ни словом, ни делом. Оружие против женщины – снисхождение, наконец, самое жестокое – забвение! только это и позволяется порядочному человеку. Вспомни, что полтора года ты вешался всем на шею от
40 радости, не знал, куда деваться от счастья! полтора года беспрерывных удовольствий! воля твоя – ты неблагодарен!
– Ах, дядюшка, для меня не было ничего на земле святее любви: без нее жизнь не жизнь…
306
– А! – с досадой перебил Петр Иваныч, – тошно слушать такой вздор!
– Я боготворил бы Надиньку, – продолжал Александр, – и не позавидовал бы никакому счастью в мире; с Надинькой мечтал я провести всю жизнь – и что же? где эта благородная, колоссальная страсть, о которой я мечтал? она разыгралась в какую-то глупую, пигмеевскую комедию вздохов, сцен, ревности, лжи, притворства, – Боже! Боже!
10 – Зачем же ты воображал, чего не бывает? Не я ли твердил тебе, что ты до сих пор хотел жить такою жизнию, какой нет? У человека, по-твоему, только и дела, чтоб быть любовником, мужем, отцом… а о другом ни о чем и знать не хочешь. Человек, сверх того, еще и гражданин, имеет какое-нибудь звание, занятие – писатель, что ли, помещик, солдат, чиновник, заводчик… А у тебя всё это заслоняет любовь да дружба… что за Аркадия! Начитался романов, наслушался своей тетушки там, в глуши, и приехал с этими понятиями сюда. Выдумал
20 еще – благородную страсть.
– Да, благородную!
– Полно, пожалуйста! разве есть благородные страсти!
– Как?
– Да так. Ведь страсть значит, когда чувство, влечение, привязанность или что-нибудь такое – достигло до той степени, где уж перестает действовать рассудок? Ну что ж тут благородного? я не понимаю; одно сумасшествие – это не по-человечески. Да и зачем ты берешь одну только сторону медали? я говорю про любовь – ты возьми
30 и другую и увидишь, что любовь не дурная вещь. Вспомни-ка счастливые минуты: ты мне уши прожужжал…
– О, не напоминайте, не напоминайте! – говорил Александр, махая рукой, – вам хорошо так рассуждать, потому что вы уверены в любимой вами женщине; я бы желал посмотреть, что бы вы сделали на моем месте?..
– Что бы сделал?.. поехал бы рассеяться… на завод. Не хочешь ли завтра?
– Нет, мы с вами никогда не сойдемся, – печально
40 произнес Александр, – ваш взгляд на жизнь не успокоивает, а отталкивает меня от нее. Мне грустно, на душу веет холод. До сих пор любовь спасала меня от этого холода; ее нет – и в сердце теперь тоска; мне страшно, скучно…
307
– Займись делом.
– Всё это правда, дядюшка: вы и подобные вам могут рассуждать так. Вы от природы человек холодный… с душой, неспособной к волнениям…
– А ты воображаешь, что ты с могучей душой? Вчера от радости был на седьмом небе, а чуть немного того… так и не умеешь перенести горя.
– Пар, пар! – слабо, едва защищаясь, говорил Александр, – вы мыслите, чувствуете и говорите точно как
10 паровоз катится по рельсам: ровно, гладко, покойно.
– Надеюсь, это не дурно: лучше, чем выскочить из колеи, бухнуть в ров, как ты теперь, и не уметь встать на ноги. Пар! пар! да пар-то, вот видишь, делает человеку честь. В этой выдумке присутствует начало, которое нас с тобой делает людьми, а умереть с горя может и животное. Были примеры, что собаки умирали на могиле господ своих или задыхались от радости после долгой разлуки. Что ж это за заслуга? А ты думал, ты особое существо, высшего разряда, необыкновенный человек…
