Призрак улыбки - Дебора Боэм

Ни слова об ожерелье и ни слова о густом напитке в виде сакэ с плавающими на поверхности серыми хлопьями. Это глубоко разочаровало Бранвен, ведь она начинала думать, что именно этот напиток — причина ее новоявленного и настойчиво заявляющего о себе либидо. Ей чудилось, что в нем содержался некий "афродизиатор" замедленного действия, добавочно стимулированный алкоголем, выпитым ею позже. Теория была не совсем гладкой, но никакой другой она не располагала.

По пути к выходу Бранвен вспомнила о потерянной книге.

— Простите, — обратилась она к дежурной, — нет ли у вас в закрытых фондах книги "Тайная жизнь Богини Змей"? Я посмотрела в общем каталоге: там она не значится.

Библиотекарша была милой японкой лет тридцати с небольшим, стриженная под мальчика, в лиловато-розовом платье с воротником-стойкой и приколотым к нему серебристым бейджем, сообщавшим, что ее имя — Норико Перри.

— Это чудесная книжка, — произнесла она по-английски, почти без акцента. "Скорее всего, училась за границей или, может быть, замужем за иностранцем", — подумала Бранвен. — Но хоть мы и пополняем утерянное регулярными покупками подержанных экземпляров в Книжном фонде, они с такой же регулярностью опять исчезают за дверью.

— Вы хотите сказать, их крадут?

— Именно так. И чести у воров, конечно, нет, но вкус — хороший. Простите, а вы не можете мне сказать, откуда у вас такое чудесное ожерелье?

Бранвен кратко поведала этой женщине с умным, живым, приятным лицом про Заклятье Змеи, умолчав лишь о вызывающем беспокойство эффекте, оказанном оным на ее до сих пор дремавшую сексуальность. И каково же было ее удивление, когда, выслушав, японка-библиотекарша сунула руку под воротник и извлекла оттуда точную копию ожерелья, о котором они говорили.

— Сейчас я занята, — сказала она, уже объяснив, что они целой группой были в храме, а потом все купили эти стилизованные под старину ожерелья в маленькой сувенирной лавочке в Мэгуро. — Но если вы захотите прийти на одно из наших собраний — звоните. — И с этими словами протянула Бранвен визитку, на которой стояло:

Сестры Сарасвати

Искусство, Музыка, Литература, Красота,

а порой и чуть-чуть Красноречия

— Мы собираемся раз в месяц и на все лады развлекаемся, — объяснила Норико. — Выставки, музеи, концерты, рестораны, кино, поездки в любые концы страны, чтобы увидеть, как распустятся любимые цветы.

— Потрясающе, — ахнула Бранвен. — И все вы — библиотекарши?

— Нет, я — единственная.

"Ну, это, скорее всего, ненадолго", — возбужденно подумала Бранвен, аккуратно засовывая визитку в "оковы, стягивающие хаос", — свой ежедневник.

Что я могу сказать о "Какао"? Оказаться там было для меня все равно что попасть в рай. И при этом даже не понадобилось умирать. Потребовалось лишь сказать "да", когда господин Такатори — нет, Кумо—спросил, не может ли он угостить меня чашечкой кофе с пирожными в его любимом кафе, расположенном как раз тут, за углом от библиотеки.

— Спасибо, — отреагировала я слегка скованно. Мне больше не досаждало его нежелание говорить комплименты, но я до сих пор чувствовала неловкость, когда вспоминала, как он буквально извлек меня из канавы после позорной эпопеи, начавшейся в "Факс лав сити". — Раз уж об этом зашла речь, то да, я, пожалуй, не прочь и перекусить.

— Что же, да здравствует попытка в стиле Монти Питона, — чуть слышно пробормотал Кумо, и я взглянула на него с изумлением. Все еще пребывая в строго деловом настрое, я не кинулась петь дифирамбы любимым строчкам Питона и никак не откомментировала тот факт, что и книга, которую Кумо читал, когда я вышла из библиотеки ("Попугай Флобера" Джулиана Барнса), была одной из моих любимых. Сам читатель выглядел тоже весьма живописно; растянувшись на траве под напоминающей зонтик кроной дерева, он сбросил берет, предоставив ветру играть обрамлявшими лицо длинными волосами, но и на это я предпочла никак не отреагировать.

Я ожидала, конечно, что мы придем в обыкновенную забегаловку, но "Какао" оказалось тем местом, которое можно увидеть только во сне, да и то только при большой удаче. В меню у них был и кофе, и чай, и горячий лимонад, но коньком заведения был шоколад: "Божественное какао" — напиток, достойный олимпийцев, он же наркотик, на который я добровольно подсела.

Назвать меня просто любительницей шоколада так же мало, как сказать про Бэнтэн, что она вела бурную жизнь. По правде говоря, я иногда подозревала, что где-то и в чем-то произошло неправильное соединение, и потребность в соитии, которую мне бы следовало ощущать в виде свободно перемещающегося с объекта на объект желания, превратилась в навязчивую потребность хотя бы одноразового ежедневного соития с большой плиткой горьковатого черного шоколада. Я люблю и другие сласти, и другие присущие кондитерским изделиям запахи (ваниль, корицу, кленовый сахар, лакрицу, патоку), но шоколад — это мой Черный Принц, мой искуситель-любовник, мой путь в нирвану.

Однажды, вскоре после катастрофы с Майлзом, я буквально поймала себя на том, что разговариваю с горстью гавайских пастилок "Виноград в шоколаде". "Я твой героин, — бормотала я, разрывая лиловую с золотом упаковку, — а ты моя грязная игла". Однако, отставив гиперболы, надо признать, что настоящей зависимости не наблюдалось: я прекрасно могла часами и даже сутками обходиться без своей дозы шоколада и просто предпочитала не делать этого.

"Какао" было прекрасным кафе: отделка из дерева и стекла под модерн, удачное расположение на тихой улочке, садик позади дома. Интерьер, представляющий собой сочетание красного, сливочного и черного, великолепно оттенял глубокие коричневые тона мусса и торта, трюфелей и пирожных. Красные шелковые маки на черных лакированных столешницах, трехцветные полосатые зонтики над столиками в саду, квадратные, покрытые глазурью цвета слоновой кости тарелки и чашки — все это несказанно радовало глаз.

Я почему-то занесла Кумо в разряд аскетов, равнодушных к сладкому, и пришла в изумление, когда он сказал: "Если не возражаете, я закажу их фирменный набор. Всегда так делаю. В него входят восемь птифуров, так что можно разом полакомиться несколькими сортами. А что вы будете пить? Кофе? Чай? Молоко?"

— Горячий шоколад, пожалуйста, — застенчиво пробормотала я, и впервые за время знакомства Кумо Такатори громко расхохотался. Зубы были великолепными, и захотелось, чтобы он снял наконец эти уродливые черные очки и дал мне возможность увидеть свои глаза.

В итоге мы три с лишним часа сидели под зонтиком цвета какао в саду, среди раскрывающихся бутонов; пробовали всякие вкусности, болтали и все чаще дружно смеялись. Выяснилось, что Кумо изучал искусствоведение в Коламбии в те самые годы, когда и я училась в Нью-Йорке в Библиотечном колледже; что он копит деньги для поступления в Лондонскую архитектурную школу, а вдохновила его на это тетка — знаменитая архитекторша и художница Мадока Морокоси; ну а если рассмотреть все на ином уровне, можно, наверно, сказать, что между нами возникло живое и очень ценное для обоих взаимопонимание — то есть произошел процесс, который не описать, даже если дословно пересказать нашу скачущую с одного на другое беседу. В какой-то момент я плюнула на приличия и напрямик попросила его снять очки: для меня.