Записки викторианского джентльмена - Маргарет Форстер

Передо мною сразу встал вопрос о том, что делать со словами самого Теккерея. Пересказывать их? Нет, это исключалось, но в то же время я понимала, что не смогу не говорить его словами, когда они без спросу будут соскальзывать с кончика моего пера. Как поступать: искоренять их или признаваться в них, пометив кавычками? Я не стала делать ни того, ни другого. Тому, кто знает Теккерея, строки, написанные его рукой, бросятся в глаза, а тому, кто его не знает, они, как я горячо надеюсь, останутся незаметны. Мне кажется, в таком подходе нет ничего крамольного, и если я употребляю его подлинные фразы, то лишь потому, что они мне очень хорошо запомнились и я не могу не написать их. Виною тому память - тут нет сознательного заимствования.

Настоящая книга основана на личных записках Теккерея, а также на публиковавшихся воспоминаниях его дочери Анни Теккерей. Я не читала никакого другого жизнеописания Теккерея, кроме труда Гордона Рэя, который бегло просмотрела и отложила в сторону, поняв, что узнаю из него, как и из переписки Брукфилдов, много такого, чего знать не хочу. С моей стороны, конечно, дерзость думать, что я способна подражать манере Теккерея, но тем пуристам, которые отпрянут от этой книги в ужасе и раздражении, мне хочется заметить, что слог дневников и писем Теккерея очень отличается от его романов и эссе. Его произведения славятся прекрасным английским языком, но в личных письмах и заметках он, как и все мы, был совсем другим человеком и позволял себе писать разговорным стилем, свободным и шероховатым, почти в обход грамматики.

Мне кажется, что Теккерея позабавила бы моя дерзость. Он ненавидел чопорность (хотя и сам бывал порою чопорным) и очень любил непочтительность. Наверное, рассмотрев жизнь Теккерея под разными углами зрения, можно было бы написать гораздо лучшую книгу, зато писать ее было бы не в пример скучнее. Тем же, кто скажет, что у меня получилось ни то, ни се - ни правда, ни вымысел, я отвечу вместе с Теккереем, что только благодаря вымыслу мы постигаем правду и при ближайшем рассмотрении очень немногие подлинные факты таковыми и остаются.

Наконец, мне хочется подчеркнуть, что я ничего здесь не измыслила. И если на какой-то странице Теккерей вспоминает о прогулке в Уотфорд, значит, где-то в своих бумагах он ее упоминает. Возможно, вам это покажется невероятным, но подобная книга требует гораздо более трудоемкой и не оправдывающей себя исследовательской работы, чем обыкновенная биография, для которой не приходится так изощряться, чтоб верно передать дух изображаемого. Добавлю, что мне было бы гораздо легче, если я бы могла хоть в чем-то дать немного воли своему воображению, особенно в том, что связано с Джейн Брукфилд. Когда я в Филадельфии в библиотеке Розенбахов читала любовные письма Теккерея, и ныне существующие лишь в виде тайнописи, мне показалось, что между ними была физическая близость. Красноречивее всего об этом свидетельствует письмо, в котором Теккерей вспоминает, как Джейн позвала его ночью в Кливдене и как он вышел к ней на зов. Однако в словах его не было определенности, и мне пришлось отказаться от моей трактовки, которая, как мне подсказывало чувство, была верна, тогда как в полной биографии я могла бы ее высказать.

Остается лишь добавить, что никогда и ничего я не писала с таким удовольствием, как эту книгу. И если я заставила Теккерея жить, значит, мне верится, я исполнила его волю и позволяю себе сказать: долой всех солидных историков, которых мы с ним оба не приемлем.

Лондон, 1978.

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ТЕККЕРЕЕ-ХУДОЖНИКЕ И ПОЭТЕ

Вот уже прочитан эпилог Маргарет Форстер, и в самом деле пора опускать занавес: история нашего героя подошла к концу. Но прощаться с этим "викторианским джентльменом" не хочется. Позволим себе добавить несколько штрихов к портрету этого разносторонне одаренного человека - не только прозаика, но и художника, и поэта.

В книге Маргарет Форстер около 150 иллюстраций. Мы могли убедиться, каким превосходным рисовальщиком был Теккерей. Рисунки по большей части свободно аккомпанируют тексту. К примеру, портрет Наполеона дается, когда где-то рядом упоминается о поездке к острову Св. Елены, слегка шаржированный портрет Гете возникает в главе, рассказывающей о встрече с Гете в Веймаре. Говоря о любимом детище Теккерея - романе "Генри Эсмонд", который ему удалось издать, как он мечтал, "в стиле времен королевы Анны", Маргарет Форстер приводит рисунок из романа - кавалер и дама той эпохи. И уж конечно, во многих автопародиях читатель узнает самого Теккерея. Вполне вероятно, что у любознательного читателя возникнет вопрос: "А откуда все эти карикатуры, шаржи, милые женские головки, забавные заставки, автопародии?" Тайна раскрывается просто. Взяты рисунки самого Теккерея к "Книге снобов", его сатирическим повестям, путевым заметкам, ранним рассказам в картинках, которые он неоднократно печатал в "Панче", рисунки из писем, альбомов, "Генри Эсмонда", "Виргинцев", чудесной сказки "Кольцо и роза" и, конечно же, из "Ярмарки тщеславия". Не удивительно, что больше всего иллюстраций именно из его главной книги: Теккерей не мыслил ее без своих подлинных иллюстраций. И в самом деле, считать рисунки писателя лишь шалостями его карандаша или же случайностью в его прозе нельзя. Иллюстрации Теккерея - необходимый и в высшей степени важный автокомментарий к его прозе. Как признавался сам писатель, ему иногда было проще "договорить" мысль линией, нежели словом.

Из книги Маргарет Форстер - правда, бегло, мимоходом - мы узнаем и о том, что Теккерей "баловался" стихами. Помните его ранние "опыты" - "Звезды" и "Тимбукту"? А в предисловии упоминалось о поэтическом даре Теккерея. Хочется дать возможность читателю самому познакомиться с Теккереем-поэтом. Поэтому мы и решили завершить книгу небольшой подборкой его стихотворений в переводах А. Солянова. Эти стихи Теккерея по-русски печатаются впервые, относятся к разным периодам его творчества и раскрывают разные грани его поэтического мастерства. Здесь и раздумье - "Перо и альбом", и юмор "Трагическая история", и ирония - "Песенка монаха", и шутливые пародии на характерные английские стихи "бессмыслицы", и сатира и пафос - "Тимбукту". И, конечно, мы не могли удержаться и не сопроводить их рисунками Теккерея, сохранив принцип "свободного монтажа", принятый во всей книге Маргарет Форстер.

УИЛЬЯМ МЕЙКПИС ТЕККЕРЕЙ

ПЕРО И АЛЬБОМ

- Я милой Кэт служу, - Альбом изрек,

Меж книг чужих - меж их дешевых щек

И нудных фраков - я надолго слег.

Живей, Перо! Чтоб линия звучала,

Рисуй смешное личико сначала

И к Кэт отправь меня, чтоб не скучала.

Перо:

- Три года господину своему

Служу я, написав картинок тьму,

Смешны их лица сердцу и уму.

Когда тебе, Альбом, смогу невинно

Раскрыть дела и думы господина,

Ты поразишься остроте картины!

Альбом:

- Дела и думы? Да любой пустяк,

Шепни хоть анекдот - я тут мастак

И запиши, мой дорогой остряк!

Перо:

- Мне как слуге пришлось неутомимо

Идти во след чудному пилигриму,

Писать с нажимом или без нажима

Карикатуру, рифму и куплет,

Немой сюжет, билеты на обед,

Смешной рассказ для тех, кому пять лет,

Его ума глупейшие капризы,

В цель бьющие бесцельные регуризы

И речь, как у разгульного маркиза.

Писать, чтоб зарабатывать на хлеб,

Шутить, когда мой мэтр от боли слеп,

Чтоб в час его тоски ваш смех окреп.

С людьми всех званий говорить по суткам,

Быть с пэром равным, с леди - в меру чутким

И отдаваться бесконечным шуткам!..

Старинных яств истлевшее зерно,

В небытие утекшее вино,

Друзья, что спят в земле уже давно...

Банкет, помолвка, похороны, бал

И счет купца, кому он задолжал

На Рождество - я всем им отвечал.

Вот Дидлер угодил под меч дамоклов

Ждет помощи, а мисс Беньон - автограф,

Я в "да" и "нет" - свой собственный биограф.

Мчит день за днем, как строчка за строкой,

Писать за здравье иль за упокой,

Хвалить, смеяться - долг извечный мой.

Так день за днем пишу, пока есть силы,

Как письмоносец ранний, ждет светило,

Чтоб высохли последние чернила.

-- " -

Вернись, мой славный маленький Альбом,

К прелестной Кэтрин, в свой уютный дом,

Всегда нам рады, только мы придем.

Глаза ее с искринкой золотою

(Пусть груб мой стих под шуткою пустою)

Приемлют все с привычной добротою.

О милая хозяйка! Если вдруг

Мой мэтр начнет писать про боль разлук,

Позвольте мне назвать вас просто "друг"!

Планета изменяется с годами,

Заполнен мир чужими голосами,

Размыты имена друзей слезами.

Ты самого себя, Альбом, познай.

Хозяин мне велит сказать "прощай",

И ты вернешься к Кэт в уютный рай.

Он счастлив в благодарности безмерной,

Что найден друг в его заре вечерней

Столь нежный, столь душевный и столь верный.