Хедлайнеры - Александр Кушнир

“Экстракачественный звук и натасканная проникновенность вокала Бутусова сделали концерт „Нау“ праздником для тысяч москвоподольчан, – вспоминает один из организаторов фестиваля Сергей Гурьев. – Неожиданный сюрприз ждал группу на „Шаре цвета хаки“: на сцену вломилась камера Центрального телевидения, подъехала к Бутусову и стала заползать ему объективом промеж челюстей. Эта варварская акция, впрочем, неожиданно послужила Славе допингом: он перестал забывать тексты, вообще весь подобрался и запел с удвоенной выразительностью, словно засосав у телевизионщиков творческое биополе”.

Триумфальный сет “Наутилуса” венчало саксофонное соло Могилевского, вдохновенно сыгранное им в финале “Гудбай, Америка”. В этот момент ни один человек ни сидел на месте – несколько тысяч зрителей хлопали музыкантам стоя… Возможно, с этой минуты и началось всесоюзное восхождение “Наутилуса Помпилиуса”. Возможно, именно с этого вечера в стране и началась “наутилусомания”.

2. Праздник фараонов

Я человек, который является частью коллектива, в котором происходит коллективное творчество.

Пик медийного интереса к “Наутилусу” продержался чуть больше года – с осени 87 года по конец 88-го. В этот период средства массовой информации просто сходили с ума: Бутусова дружно называли лучшим вокалистом и композитором, Кормильцева – лучшим поэтом-песенником. Многими газетами “Наутилус” был назначен лучшей рок-группой страны. Группой, которой в ноябре 88 года уже не существовало.

События вокруг “Наутилуса” развивались с кинематографической быстротой. Вначале “по идеологическим соображениям” группу покинул Умецкий, а спустя полгода измотанный жизнью Бутусов принял решение распустить коллектив. Навсегда.

Дальнейшие сообщения о судьбе музыкантов напоминали некрологи или судебные репортажи на тему “Куда плывет „Наутилус“?”. С этого мутного исторического момента и должно было начинаться мое жизнеописание прославленного коллектива.

Чтобы воскресить в памяти Кормильцева события того времени, я прихватил с собой архивный выпуск “Комсомольской правды”, датированный августом 1990 года. Публикуемый там материал назывался “Скованные одной цепью… – о „бракоразводном процессе“ основателей группы „Наутилус Помпилиус“”: он представлял собой интервью с Бутусовым и Умецким, взятые по отдельности. Их совместная фотография была демонстративно разорвана на две части – так, словно распалась группа The Beatles.

Примечательно, что в такой щекотливой ситуации поэту “Наутилуса” право голоса никто не давал. Спустя несколько лет самое время было восстановить эту историческую несправедливость. Несложно догадаться, что Илье, который всегда общался со мной максимально доверительно, было о чем рассказать. Но то, что я услышал, поразило своей откровенностью даже меня. Об этом никто не писал, никто не говорил, никто не знал… Поэтому публикуемое ниже интервью воспроизводится с минимальным количеством сокращений.

Александр Кушнир: Каким был твой внутренний статус в “Наутилусе” накануне кризиса?

Илья Кормильцев: К осени 88 года ситуация была такова: при всяких драматических обстоятельствах Слава решил разогнать “Наутилус”… Я, естественно, не числился в числе разогнанных и отнесся к этому спокойно. Потому что считал, что группа уже износила себя… Разогнаны были все, кроме Бутусова и меня. И Слава, в общем-то, хотел оставить в коллективе Лешу Могилевского и Егора Белкина, а остальных уволить. Он хотел разогнать всю старую гвардию: Пифу, Алавацкого, Елизарова, Хоменко. Эта четверка проходила у нас в разговорах по кличке “Битлз”. Я к этой идее отнесся положительно…

Затем Слава внезапно вспомнил про Умецкого. Насчет Димы я немного напрягся и спросил: “Слава, а ты его давно видел?” “Давно”, – ответил Слава. “И что? Он ведь у нас ну очень московским стал?” Слава сказал: “Это неважно”. Бутусов всю жизнь не любит деление людей по национальностям и городам… Эта другая крайность, тоже опасная… Итак, они встречаются в Москве и начинают что-то делать. Я звоню Диме и понимаю, что мне не дают Бутусова к телефону. Потом Умецкий все-таки решился: “Давай встретимся”. Это произошло после длительного перерыва длиной в два месяца, когда я приехал в Москву. “Слава не в состоянии сам контактировать с окружающим миром, – заявил Умецкий. – Он не понимает, что нужно отвечать и говорить… Поэтому говорить буду я и моя жена Алена. Ты будешь передавать нам тексты, а я буду передавать деньги”.

Меня эта ситуация обидела и напрягла. Потом летом 89 года я еще раз съездил к ним, на этот раз – в Питер, пытаясь установить контакт. Они встретились со мной, но Бутусова не показали. И показать не могли, потому что Слава лежал в больнице с сотрясением мозга и с переломом скуловой кости… Потому что в гостинице “Россия” ему навешали пиздюлей азербайджанцы. Произошло это по вине Умецкого, но это так, сплетни... Я был в очень настороженном состоянии. И решил для себя, что раз такое продолжается, мне это не интересно. Потом между Бутусовым и Умецким случился разрыв, а я отказался от премии Ленинского комсомола…

Затем мне позвонил новый директор “Наутилуса” Дима Гербачевский и сказал, что нужно приехать. Мол, мы начинаем работать по-новому, набрали новый состав, будем снимать кино… Надо разобраться с материалами, которые они сняли. Надо разобраться, как быть с Умецким, его покровителями, которые требуют назад аппаратуру...

Я приехал в Коломяги, познакомился с новыми участниками группы. Пожил у них, пописал вместе с Леней Порохней сценарий для фильма, который в итоге так и не вышел. В феврале 90-го съездил с “Наутилусом” в Берлин. Написал новый материал… Честно говоря, материал был написан еще осенью, но я его не хотел отдавать, потому что в группе был Умецкий.

Потом у меня с “Наутилусом” случился перерыв… Я не знал, будем ли мы вместе работать или нет… У меня в Екатеринбурге был свой проект – культорологический журнал. И я им с удовольствием занимался. А они где-то ездят, у них опять начались проблемы с администраторами… Администраторы не хотят давать денег, меня не берут в Америку и еще куда-то. И я махнул рукой – на фиг всё…

Из отданного мной материала Слава скроил два альбома: “Наугад” и “Чужая земля”. Я в это не лез. Изредка появлялся у Славы в Питере, пару раз заезжал к ним на гастроли… Мне не нравилась убогая обстановка, эти пьяные гитаристы и все прочее…

В 93 году у группы появился новый директор Игорь Воеводин, который сразу сказал: “Что это такое? Почему нет Ильи? Нам надо писать новые песни!” Воеводин – человек совершенно другого склада, чем предыдущий директор. У меня начал устанавливаться с ним контакт. Он пригласил меня на юг – отдыхать с группой... Я съездил и начал возобновлять отношения. И после этого уже плотно участвовал во всем, что происходило с “Наутилусом”.

А. К.:Территориально ты где находился? Мотался между Свердловском и Питером?

И. К.: Где-то осенью 92 года я перебрался в Москву, накануне презентации в “Горбушке” альбома “Чужая земля”. Тогда я сказал Славке: “Как-то мы с тобой странно живем, надо все это по-другому делать”. И мы решили собраться в Москве и написать новый материал. У меня была большая восьмикомнатная квартира на Остоженке, в которой никто не жил. Там были заняты две или три комнаты, а остальные оказались доступны для размещения большого количества людей. Теоретически в других комнатах должны были жить алкоголики, которые уже лет пять сидели в тюрьме…

Я притащил Славку на Остоженку, и мы сидели с ним и что-то писали. За этот период были написаны: “К Элоизе”, “Кто еще”, “Железнодорожник” и “Тутанхамон”. Из разных альбомов, на самом деле. После того как Бутусов прожил у меня две недели, у нас восстановилось плотное общение. Я поехал на гастроли и своими глазами увидел, что обстановка в “Наутилусе” просто невыносимая. Однажды я присутствовал на уникальном концерте в городе Вильнюсе, где песню “Тихие игры” группа пыталась начать шесть раз. Три музыканта шесть раз начинали играть в разных тональностях… Это было больше похоже на какую-то банду анархистов, возглавляемую Белкиным и Беляевым. Вечно пьяные гитаристы, пьяный Гога Копылов. Все пьют, и Слава от этого как-то мрачно работает.

А. К.:Новый директор тоже пил?

И. К.: Как лошадь. Ведрами. И я понял, что это кисляк… Увидел, что Воеводин спивается вместе с группой. В последние дни работы Игоря его норма дошла до двух бутылок “Распутина” в день. Как директор он очень хороший парень – надежный, честный человек… Но совершенно не способен появляться в приличном обществе, работать с массмедиа… Способен забивать гастроли, ездить по селам и весям. Я видел, что все кисло и плачевно. Весной 93-го я сказал: “Слава, ты не устал от всего этого?”