Антология восточно–христианской богословской мысли, Том I - Сбоник

Что такое снисхождение? То, когда Бог является не так, как Он есть, но показывает Себя столько, сколько имеющий созерцать Его способен к этому, приспособляя явление лица к немощи созерцающих. А что это было снисхождение, видно из самых слов: «Видех, — говорит пророк, — Господа седяща на престоле высоце и превознесение»; но Бог не сидит, потому что это положение свойственно только телам; и на престоле, но Бог не объемлется престолом, потому что Божество неограниченно. Однако серафимы не могли сносить и снисхождения, хотя стояли близко: «…серафимы стояху окрест Его». По тому самому они и не могли взирать, что были близко; впрочем, словом окрест не место означается, но этим словом Дух Святый благоволил показать, что серафимы находятся ближе нас к существу Божию, однако и они не могут созерцать Его; поэтому пророк и говорит: и серафимы «стояху окрест Его», означая этим не место, но близостью по месту выражая, что они ближе нас к Богу; ибо мы не так знаем непостижимое, как небесныя силы, насколько они чище и мудрее и прозорливее человеческой природы. Как нестерпимость солнечных лучей не столько известна слепому, сколько зрячему, так и непостижимость Божию не столько знаем мы, сколько они; ибо как велико отличие слепого от зрячего, таково же различие между нами и ими. Таким образом, слыша слова пророка: «видех Господа», не предполагай, что он видел самое существо Его, но только снисхождение, и притом темнее, нежели вышние силы, так как он не мог видеть столько, сколько херувимы[990]. 3.4. Но что я говорю об этом блаженном Существе, когда для человека невозможно без страха взирать и на существо ангельское? Чтобы вы убедились в справедливости этого, я представлю вам человека, друга Божия, имевшего великое дерзновение по мудрости и праведности и прославившегося многими другими совершенствами, святого Даниила. Когда я скажу, как он изнемогал, ослабевал и падал при появлении ангела, то никто пусть не думает, будто он испытывал это по причине своей греховности и нечистой совести; но если несомненно душевное его дерзновение, то ясно обнаруживается в том немощь природы. Даниил «постился три седмицы дней, хлеба вожделенного не ел, и мясо и вино и сикера не входили в уста его, и мастию не мазался» (Дан. 10, 3). Когда же душа его, сделавшись посредством поста легче и духовнее, стала более способною к принятию явления, тогда он и увидел видение. Что же говорит он? «Воздвигох очи мои, и видех, и се муж облечен в ризу льняну, то есть в одежду священную, и чресла его препоясана златом светлым, тело же его аки фарсис, лице же его аки зрение молнии, очи же его аки свещы огнены, и мышцы его и голени аки зрак меди блещящияся, глас же словес его аки глас народа. И видех аз един явление, а мужи иже со мною не видеша, но ужас великий нападе на них, и отбегнуша в страсе, и не оста во мне крепость, и слава моя обратися в разсыпание» (Дан. 10, 5–8). Что значит: «…слава моя обратися в разсыпание»? Даниил был благообразный юноша, но страх при появлении ангела так изменил его, как изменяются обмирающие, произвел великую бледность и уничтожил здоровый цвет и всю свежесть лица его; почему он и говорит: «…обратися слава моя в разсыпание». Когда возница испугается и выпустит вожжи, то все лошади несутся стремглав и самая колесница опрокидывается; так обыкновенно бывает и с душею, когда ею овладевает страх и ужас; испугавшись и как бы опустив вожжи своего влияния на каждое из телесных чувств, она оставляет эти члены свободными, и они, не сдерживаемые ее силою, падают и изнемогают, как случилось тогда и с Даниилом. Что же ангел? Он поднял его и сказал: «Данииле, мужу желаний, разумей в словесех сих, яже аз глаголю к тебе, и стани на стоянии своем, яко ныне послан есмь к тебе» (Дан. 10, 11). Он встал в трепете. Когда же опять ангел стал говорить ему и сказал: «от дне, в оньже подал еси сердце твое еже трудитися пред Богом, услышана быша словеса твоя, аз же приидох в словесех твоих» (Дан. 10, 12), то он снова упал на землю, как случается с обмирающими. Обмершие, пробудившись, пришедши в себя и увидев, что мы держим их и окропляем лицо их холодною водою, часто опять обмирают на руках наших; так случилось и с пророком. Душа его от страха не могла снести даже вида явившегося [небесного] сослужителя[991] своего и вынести этого света, смутилась и порывалась освободиться от уз плоти, как бы от каких оков; но он еще удержал ее. Пусть выслушают это те, которые исследуют Владыку ангелов. Даниил, который смущал глаза львов и в человеческом теле имел силу выше человеческой, не вынес присутствия небожителя, но повергся бездыханным: «Обратися, — говорит он, — утроба моя в видении моем, и дыхание не оста во мне» (Дан. 10, 16–17). А те, которые столь далеки от добродетели этого праведника, хвалятся, что они со всею точностью познали самое Существо высочайшее, начальное и сотворившее мириады этих ангелов, из которых даже одного созерцать Даниил не имел силы. 3.5. Но обратим речь к прежнему предмету и покажем, что Бог недоступен взорам и вышних сил, даже и в своем снисхождении. Почему, скажи мне, серафимы ограждаются крыльями? Этим своим действием они возвещают апостольское изречение: «Во свете живый неприступнем» (1 Тим. 6, 16), и не только они, но и высшие их — херувимы. Серафимы стоят вблизи, а херувимы служат Богу престолами; это сказано о херувимах не потому, чтобы Бог нуждался в престоле, а чтобы отсюда ты уразумел достоинство этих сил. Послушай, что говорит о них и другой пророк: «И бысть слово Господне ко Иезекиилю, сыну Вузиеву, при реце Ховар» (Иез. 1,3). Иезекииль стоял тогда при реке Ховар, а Даниил при реке Тигре. Когда Бог намеревается показать рабам своим какое‑нибудь дивное видение, то выводит их из городов на место, удаленное от шума, чтобы душа не развлекалась ничем, ни видимым, ни слышимым, но, наслаждаясь спокойствием, вся занялась созерцанием видения. Что же видел он? «Се облак, говорит он, грядяше от севера, и свет окрест, и огнь блистаяйся, и посреде его яко видение илектра, и свет в нем, и посреде подобие четырех животных: сие видение их, подобие человека в них. И четыри лица единому, и четыри крила единому. И высота бяше им, и страшны были, и плещы их исполнены очес, окрест четырем, и подобие над главою их яко твердь, яко видение кристалла страшное, простертое над главою их свыше, и крила их комуждо два, прикрывающе телеса их. И над твердию яко видение камене сапфира, и подобие престола на нем, и на подобии престола подобие якоже вид человечь сверху. И видех яко видение илектра от видения чресл и выше и от видения чресл даже до долу, видение огня, и свет его яко видение дуги, егда есть на облацех в день дождя» (Иез. 1,4–6; 18–28). И после всего этого пророк, желая показать, что ни он сам, ни небесныя силы не приближались к чистому Существу, говорит: «Сие видение подобие славы Господни» (Иез. 11, 1). Видишь ли и там и здесь снисхождение? Однако и эти силы закрывают себя крыльями по той же причине, хотя они суть мудрейшие, разумнейшие и чистейшие силы. Откуда это видно? Из самых названий их. Как ангел называется так потому, что возвещает людям повеления Божии; и архангел называется так потому, что начальствует над ангелами, так и те небесные силы носят названия, показывающие нам их мудрость и чистоту; и как вообще крылья показывают высоту естества, — Гавриил представляется летящим не потому, чтобы у ангела были крылья, но чтобы ты знал, что он является человеческому роду из высочайших мест и вышних обителей, — так и у них крылья означают не что иное, как высоту естества их. Итак, крылья означают высоту естества, престол — то, что на них почивает Бог, глаза — прозорливость, присутствие близ престола и непрестанное славословие Бога — неусыпность и бодрость; точно так же и названия одних означают мудрость, а других — чистоту. Что значит херувим? Полное ведение. А что — серафим? Пламенные уста. Видишь ли, как названия выражают и чистоту и мудрость? Если же те, которые обладают полным ведением, не могут ясно созерцать даже снисхождения Божия, а имеют частное знание, как говорит Павел: «от части разумеваем, и зерцалом, и в гадании» (1 Кор. 12, 12), то какое было бы безумие — считать для себя известным и явным то, что и для них незримо? 3.6. Я желал бы теперь доказать, что Бог непостижим не только для херувимов и серафимов, но и для начал, и властей, и всякой сотворенной силы; но ум наш утомился, не от обилия, но от страшного содержания предметов речи. Душа трепещет и ужасается, долго занимаясь вышними созерцаниями. Низведем же с небес и успокоим ее, объятую ужасом, обратившись к обычному утешению. В чем это утешение? В молитве о том, чтобы страждущие этою болезнью когда‑нибудь выздоровели[992].<…>

4.2 Осталось доказать, что ни начала, ни власти, ни господства, ни какая‑либо другая сотворенная сила не имеет точного понятия о Боге. Есть и другие силы, которых мы не знаем и по именам. Представьте же безумие еретиков: мы не знаем даже имен рабов, а они исследуют самое существо Владыки. Есть ангелы и архангелы, престолы и господства, начала и власти; но не одни эти сонмы существуют да небесах, а бесконечные полчища и неисчислимые племена, которых не может изобразить никакое слово. Откуда же известно, что кроме этих сил есть много других, которых мы не знаем и по именам? Павел, сказав о первых, упоминает и о вторых, выражаясь о Христе так: «Посадил Его превыше всякаго начальства и власти и силы и всякаго имене, именуемаго не точию в веце сем, но и во грядущем» (Еф. 1,21). Видите ли, что есть некоторые имена, которые будут известны там, а теперь неизвестны? Поэтому Павел и сказал: «Не точию в веце сем именуемыя, но и во грядущем». И удивительно ли, что они не имеют точного понятия о существе [Божием]? Это доказать нисколько не трудно; так как и о многих из дел домостроительства Божия не знают вышние силы, начала, власти, господства. А это я докажу словами апостола, что некоторые из них вместе с нами узнали о делах домостроительства Его, о которых раньше нас не знали, и не только узнали вместе с вами, но и чрез нас[993]. «Во инех родех не сказася, говорит апостол, якоже ныне открыся святым Его апостолом и пророком, быти языком снаследником и стелесником и спричастником обетования Его, — а обетования даны были иудеям, — благовествованием, ему же бых аз Павел служитель» (Еф. 3, 5–7). Откуда же видно, что вышние силы узнали об этом только ныне? Приведенные слова относятся к людям. Послушай. «Мне меншему всех святых, — говорит апостол, — дана бысть благодать сия, во языцех благовестити неизследованное богатство Христово» (Еф. 3, 8). Что значит «неизследованное»? То, что не может быть найдено, и не только не может быть найдено, но даже и изследываемо. Пусть эти [еретики] опять послушают, как часто и непрерывно он бросает в них стрелы. Если богатство «неизследимо», то как может быть не неизследимым Податель богатства? «И просветити всех, что есть смотрение тайны сокровенныя в Бозе, да скажется ныне началом и властем церковию многоразличная премудрость Божия» (Еф. 3, 9–10). Слышишь ли, что небесные силы узнали все это теперь, а не прежде? Что замышляет царь, того не знает щитоносец. Да скажется ныне началам и властям Церковью многоразличная премудрость Божия. Посмотри, какая честь оказана человеческому роду: вместе с нами и чрез нас вышние силы узнали тайны Царя. Но откуда видно, что апостол говорит здесь о небесных силах? Началами и властями он называет иногда и демонов: «Несть наша брань к крови и плоти, но к началом и ко властем и к миродержителем тмы века сего» (Еф. 6,12). Не о демонах ли и здесь говорит он, что они тогда узнали об этом? Нет, он говорит о вышних силах; сказав: «началом и властем», он присовокупил: «на небесных». Эти начала и власти — небесные, а те начала и власти поднебесные, поэтому он называл последних и миродержителями, выражая, что небо для них недоступно и что всю свою власть они обнаруживают в здешнем мире. 4.3.]Видишь ли, что небесные силы узнали это вместе с нами и чрез нас? Но теперь я поведу речь в уплату долга и покажу, что существа Божия не знают ни начала, ни власти. Кто говорит об этом? Уже не Павел, не Исаия, не Иезекииль, но другой святой сосуд, сам сын грома, возлюбленный ученик Христов Иоанн, возлежавший на персях Господних и почерпавший из них божественные струи. Что же говорит он? «Бога никтоже виде нигдеже» (Ин. 1, 18). Поистине — сын грома: издал голос громче трубы, который может пристыдить всех прекословящих. Однако обратим внимание и на то, что, по–видимому, противоречит этому. Что, скажи мне, вещаешь ты, Иоанн? «Бога никтоже виде нигдеже»? Что же нам думать, когда пророки говорят, что они видели Бога? Так Исаия говорит: «Видех Господа седяща на престоле высоце и превознесение» (Ис. 6, 1); также и Даниил: «Зрях, дондеже престоли поставишася, и Ветхий денми себе» (Дан. 7, 9); и Михей: «Видех Господа Бога Израилева, седящаго на престоле своем» (3 Цар. 22, 19); и еще другой пророк: «Видех Господа, стояща на жертвеннице, и рече [ми]: порази очистилище» (Ам. 9, 1). И много можно собрать таких свидетельств. Как же Иоанн говорит, что «Бога никтоже виде нигдеже»? Нужно знать, что он говорит о точном понятии и ясном видении. А все, виденное пророками, было снисхождением, и никто из них не созерцал чистого существа Божия, как видно из того, что каждый из них созерцал Бога различным образом. Бог есть существо простое, не сложное и не имеющее образа; а они все видели Его под различными образами. Это также объявляет Бог чрез другого пророка, и удостоверяя, что пророки видели не чистую сущность, говорит: «Аз видения умножих и в руках пророческих уподобихся» (Ос. 12,10); не самую сущность Мою показывал Я, говорит Он, но снисходил приспособительно к немощи созерцавших. Притом Иоанн говорит не о людях только, что «Бога никтоже виде нигдеже»; это известно было и из вышесказанного, то есть из пророческого изречения, в котором говорится: «Аз видения умножих и в руках пророческих уподобихся, и из ответа, данного Моисею; именно, когда Моисей желал видеть Бога лицем к лицу, то Он сказал ему: не узрит человек лице Мое, и жив будет» (Исх. 33, 20). Таким образом, это уже было известно нам и не подлежало сомнению. Итак, не об одном нашем роде, но и вышних силах говорит Иоанн: что «Бога никтоже виде нигдеже»: поэтому о» и указывает на Единородного как на учителя этого догмата. Чтобы ктонибудь не сказал: откуда это известно? — он присовокупляет: «Единородный Сын сый в лоне Отчи, той исповеда» (Ин. 1, 18), приводя достоверного свидетеля и учителя этого догмата. Если бы он хотел объяснить нам изречение Моисеево, то излишне было бы говорить, что Единородный исповедал это; не сказал бы он: «Единородный, той исповеда», потому что еще прежде, нежели произнес это Иоанн, наученный Единородным, возвестил нам о том же пророк, наученный Богом. А так как Иоанн хотел открыть нам нечто большее сказанного прежде, именно то, что и вышние силы не видят Бога, то он и приводит учителем Единородного. Под видением же здесь разумей знание; у бестелесных сил нет ни зрачков, ни глаз, ни ресниц; но что у нас видение, то у них знание. Таким образом, когда ты слышишь, что «Бога никтоже виде нигдеже», разумей то, что никто не познал Бога по существу, во всей точности. И когда услышишь о серафимах, что они закрывали глаза и отвращали взоры, и о херувимах, что они делали то же самое, не думай, что у них есть глаза или зрачки — это принадлежности тел; но веруй, что чрез это пророк указывает на их знание. Когда пророк говорит, что они не могли видеть снисходящего Бога, то разумеет не что иное, как то, что они не могут воспринять ясного знания о Нем и точного постижения и не дерзают пристально смотреть не только на чистое и совершеннейшее существо, но и на самое снисхождение Его. А пристально смотреть значит знать. Поэтому евангелист, признавая, что человеческой природе несвойственно знать это и что Бог непостижим даже для вышних сил, выставляет нам учителем этого догмата Самого сидящего одесную Бога и знающего это в точности. Притом он не просто сказал: Сын, хотя и этого слова было бы достаточно для того, чтобы заградить уста бесстыдных; ибо как много называвшихся христами, но истинный Христос один, и много называвшихся господами, но Господь один, и много называвшихся богами, но Бог один; так многие называются и сынами, но Сын один, и прибавка члена (б) достаточно может показать преимущество Единородного. Однако евангелист не удовольствовался этим, но, сказав: «Бога никтоже виде нигдеже», присовокупил: «Единородный Сын, сый в лоне Отчи, той исповеда». Сначала он сказал: Единородный, а потом: Сын; потому что многие по общности этого названия уничтожают Его славу, почитая Его одним из многих [сынов], так как название Сын есть общее всем. Посему апостол сначала поставил название Единородный как принадлежащее Ему исключительно, собственно и несвойственное никому другому, чтобы ты был уверен, что и то общее название [Сын] не есть общее, но Его собственное, исключительное и никому другому не свойственное так, как Ему. 4.4. Чтобы пояснить сказанное мною, я раскрою то же самое полнее. Название сын принадлежит и людям, принадлежит и Христу, но нам не собственно, а Ему собственно; название же. единородный принадлежит только Ему, никому другому не принадлежит даже и несобственно. Итак, чтобы из названия, не принадлежащего никому, кроме Его одного, ты заключил, что и другое название, принадлежащее многим, есть Его собственное, апостол сначала сказал: Единородный, а потом: Сын. Если же для тебя недостаточно и этого, говорит он, то я приведу еще третье [понятие], хотя простое и человеческое, однако такое, которое может и пресмыкающихся по земле возвести к мысли о славе Единородного. Какое же это? «Сый в лоне Отчи». Выражение простое, но достаточное для означения близости, если мы будем понимать его богоприлично. Как слыша о престоле и сидении одесную, ты представляешь не престол, не место и не очертание, но под названием престола и общением в сидении разумеешь одинаковость и равенство чести, так и слыша о лоне, представляй не лоно и не место, но под названием лона разумей близость и дерзновение Сына в отношении к Родившему. Пребывание в лоне гораздо яснее, нежели сидение одесную, открывает и изображает нам близость Его к Родившему, потому что ни Отец не мог бы иметь Сына в своем лоне, если бы Он был не одного и того же с Ним существа, ни Сын не перенес бы пребывания в лоне Отчем, если бы существо Его было ниже. Посему, так как Сын и Единородный, пребывающий в лоне Отчем, в точности знает все Отчее, то евангелист и употребил эти слова, чтобы представить точное знание Сына об Отце, потому что речь была о знании, а если это не так, то для чего упомянуто лоно? Если Бог не есть существо телесное, как и действительно Он не таков, и если приведенное выражение не указывает ни на сродство, ни на близость к Родившему, то оно поставлено без причины и напрасно, не доставляя нам никакой пользы. Но оно поставлено не напрасно, — нет, Дух ничего не вещает напрасно, а показывает близость Сына к Отцу. Евангелист, изрекая ту великую истину, что и вышние твари не видят Бога, то есть не знают Его в точности, и желая представить достоверного учителя этой истины, употребляет приведенные слова, чтобы ты верил во всем Ему как Сыну, как Единородному и как пребывающему в лоне Отчем и ни в чем уже не сомневался. Если бы никто не оказался столь бесстыдным, чтобы спорить, то я сказал бы, что это слово доказывает и вечность. Как в словах, сказанных Моисею: «Аз есмь сый» (Исх. 3, 14), мы разумеем вечность; так и в этом изречении: «Сый в лоне Отчи» можно разуметь вечное существование Сына в лоне Отца. Итак, всем этим у нас доказано, что существо Божие непостижимо для всякой твари; затем остается доказать, что только Сын и Дух Святой знают Его со всею точностью.<…>