Крылья империи - Владислав Кузнецов

Баглир мотнул головой, отгоняя начавший заливать ее кровавый туман рутинного смертоубийства. Вспомнил самолично означенный сигнал — раз бьют набат, значит, мятежники ворвались в город.

— Их хватило, — зло сказал Зузинский, не меняя устоявшегося ритма движений, — И нас задержать, и город занять. Когда ж они сникнут-то?

Именно что хватило. Убитые задерживали кирасир больше, чем живые — только поэтому им пришлось сомкнуться в кольцо, только поэтому бой все еще продолжался. Наконец, ожидающие своей очереди на заклание повстанцы в задних рядах начали пятиться, матерясь на атаманов, от свалки стали отваливаться сначала отдельные бойцы, потом целые ватаги.

— Господа комэски, — заорал Баглир своим лучшим командным голосом, — доложитесь о потерях.

Шестнадцать убитых. Шестьдесят девять раненых. Из них покалеченных одиннадцать, остальные остаются в строю.

— Прорываемся к городу, — объявил Баглир, — эскадрон Чиркова прикрывает раненых. Ловит коней для безлошадных. И для убитых. И сторожит всех остальных. К городу идем пешей колонной, церемониальным маршем, с песней. О моих талантах наслышаны все?

Согласный гул.

— Тогда представьте — там двадцать восемь таких вот голосистых. Уши затыкать бесполезно! Этот звук воздействует на организм в целом, никак не на мозги. Ясно? Шагом — марш!

Эти минуты ужаса пережившие их самарские обыватели — те, кто не успел или не смог бежать из города, запомнили надолго. Ужас накатывал волнами, вместе с пронзительными воплями опускаясь с крыш. Только вице-губернатор, при первых же признаках страха приложившийся к бутылке, до того парализовал свою нервную систему, что ему стало все равно. Осколки сознания он при этом сохранял, но действовать никак не мог. А потому взирал через окно отстраненным взглядом наблюдателя. Если бы он еще смог припомнить все, что видел! Увы… Но и сохранившихся обрывков хватало, чтобы, леча его похмелье коньяком из фляги Зузинского, кирасиры радостно хохотали, а охранницы Баглира улыбались с горделивым смущением.

В городе началось еще до того, как туда вошли мятежники. Собственный темный элемент справедливо полагал — повстанцы с ними делиться, возможно, и не захотят. А потому нужно собрать ценности первыми. Чего они не учли — это того, что снайпершам Тембенчинского не хватало практики. И, как только они уяснили, что внизу происходит поток и разграбление, а не просто паника, они начали тренировку. Действовали парами винтовка — арбалет. Винтовка по дальним целям, вдоль улицы. Откуда мстить не прибегут. Арбалет по ближним. Поскольку невидим и неслышим.

Когда в город вошли повстанцы и, еще соблюдая подобие порядка, покатились по улицам к центру, их встречали и провожали пули. Специальные пули, у которых в мягкий свинец сзади был вставлен стальной клин. Такую пулю не надо было заделывать — клин при выстреле распирал пулю, и свинец входил в нарезы. А сопровождали мятежников болты. Когда в город втянулся хвост колонны, началась паника. Тоскливые крики сводили с ума лошадей, заставляли мятежников бросать оружие. Иные ломались в дома — уже не для грабежа, а чтоб укрыться от напасти. Кое-кто преуспел, но помогло это мало. Ужас и смертная тоска одновременно… Если бы они не действовали на самих кричащих! Но грозный конвой князя Тембенчинского с первыми же криками превратился в кучку перепуганных до полусмерти девушек. Которые продолжали кричать уже от страха и безысходности.

В природе это заканчивалось с потерей сознания. И исходом всех существ в пределах слышимости. А тут… Как сказал Зузинский — у кирасир свои звуки есть. Сочиненные поручиком Державиным.

— В бою, в любви — нигде мы не бежали.— Боже сохрани! Боже сохрани!— Уж если мы падем в пылу батальи,— Так, слава Богу, ляжем не одни!

— выводили эскадронные запевалы вместе с Баглиром. Потом вступило разом полтораста луженых глоток:

— Выступаем! Справа по три!— Весяло! Ве —

— многие голос неуверенно осеклись, но спохватились и продолжили:

— сяло!— Палаши вынимаем наголо! Наголо!— Враг бежал без боя!— Взяли мы сяло!— Вашу мать!— Ну, где же здесь вино?![3]

Песня закончилась. Кругом было тихо.

— Вот так, — заявил Баглир, — это называется переломить настроение! Эскадрон Зузинского! Пошли по чердакам искать моих красавиц. Эскадрон Сухарева! Собирайте пленных. И торопитесь. Их вдесятеро больше, чем нас…

9. Старт гонки

Баглир тихонько притворил дверь в детскую, сделал мягонький шаг в сторону — и тут бухнула дверь, а с лестницы раздался стук каблуков, частый и громкий, как барабанная команда на построение. Спустя секунду князь Тембенчинский был смят и пленен — объятиями и поцелуями жены. Как только смог продышаться, спросил:

— Родная, ты что? Дети же спят!

— Не такие уж и маленькие, на крыло скоро, — Виа любила гляделки глаза в глаза. В упор, нос к носу. Знала — именно так она совершенно неотразима, — Князья, опять таки. А настоящим аристократам одна дорога — в армию. А как они будут спать под гром пушек, если теперь их не приучить хотя бы к хлопанью дверей и копытному топанью матери… Кстати, мне докладывали о твоем эскорте. Совсем ты у меня от рук отбился! Что ты собираешься делать с бедными девочками?

— Не знаю… Всю дорогу думал, и придумал только, что решишь этот вопрос именно ты.

— Решу, — заявила Виа, грозно оскалившись, — еще как решу… Сожру всех от ревности! А если серьезно, Аноту невыносимо нужны крылья. И еще несколько пар лишними не будут. Только вот из выпишу из твоего нового городишки… Как его прозвали?

— Лаинский город? Дор-Иннин.

— Ясно, в честь прородительницы… Выпишу оттуда столько же молодых мужчин. Почему ты смеешься? Кирасирскому корпусу действительно очень не хватает крыльев! — Виа наскоро переменила тему, — И еще надо, наконец, построить дом. Тебе, может, и не надоела казенная квартира, а я-то постоянно тут сижу. Я уже присмотрела на том берегу Фонтанки отличное место. Так что приготовься развязять мошну… на то, что я хочу, жалования не хватит. Сам знаешь, Варфоломей Варфоломеевич[4] деньги только что не ест. Зато какие хоромины возводит!

— А нет у меня сейчас никакой мошны, — Баглир только руками развел, — прогорел я, ненаглядная моя.

Виа ослабила его объятия, отодвинулась на полметра, склонила голову набок.

— Так эта штука в Морском корпусе строится на твои деньги?

— От казны денег не дождешься, сама знаешь.

Княгиня Тембенчинская села за забумаженный стол, одной рукой подперла голову, другой принялась выстукивать когтями «Прощальный марш», сквозь сукно портя полировку.

— Хоть детей будет откуда на крыло ставить, — буркнула она с деланным безразличием, — и то…

Ресницы взмахивали часто-часто. Было видно — легендарная начальница Анота вот-вот готова разреветься. Как ребенок, которому пообещали игрушку. Но не купили… Баглир не знал, куда ему деваться. Потому как стыд выедал глаза хуже любой кислоты. Понял, не разумом, сердцем — хоть слезинка сейчас сорвется — не быть его счастью больше. Что ж… Решительно и громко бухнулся на колени, сравнявшись с сидящей женой ростом.

— Прости меня, дурака, — сказал, истово глядя в глаза, — что за походами ни кола, ни двора, не нажил, носился по миру, нос совал, голову подставлял, прожекты строил, о семье не думая… Прости, если можешь… Исправлюсь.

Потихоньку, не вставая с колен, подполз ближе, стал шептать в ухо:

— Аппарат я сразу после испытаний поставлю на коммерческую линию. И — верфь ведь тоже моя. Пока правительство поставит государственную… Я же работаю на грани, на пределе здешней техники, местами и за пределом. Премию за риск возьму. Только тепловой двигатель надежен, все же остальное — руками и головами местных гениев, откуда они только берутся? И еще есть мысли. Богом клянусь — через два года поставлю дворец том берегу, такой, как хочешь…

Виа резко повернулась. Она снова была похожа на себя.

— Черт с ним, с дворцом, — кривовато оскалившись, сказала она, — гори оно все огнем. Главное, что ты меня еще любишь. Среди всех этих чаровниц…

Сползла со стула и неопасно разревелась у него на плече.

— Уж нет, дворец напротив Анота я построю, — заявил Баглир, — пообещал, раз, и нам же нужен дом, в конце концов? Вдруг тебя со службы выгонят? В Дор-Иннин ехать далеко, и дыра этот Дор-Иннин пока. Это в третьих.

— А причем тут Дор-Иннин? — всхлипывая, удивилась Виа.

— А там нам уже один заложили…

— Я все-таки решил вашу задачу, Михель, — Эйлер сидел в кресле, привычная улыбка озаряла комнату. За креслом недовольным Цербером стоял один из сыновей математика. Тот, который врач, — Вот только слишком увлекся. Боюсь, от меня больше не будет толку…