Некромерон - Виктория Угрюмова

Он поднял свой тазик-шлем, поглубже надвинул его на пуховые ушки и с яростным кличем, какой издают все оскорбленные в лучших чувствах военные корреспонденты, впился нахалу в морду. Ну, в то, что посчитал мордой.

Тварь шарахнулась от барабана, опрокинулась навзничь, подавилась заметкой и… растаяла на глазах изумленного Бургежи.

Тут-то он и решил обвести окружающих взглядом типа «что же это делается, други мои?!», но «другов» рядом с собою не обнаружил, как не оказалось нигде равнины, отдыхающих от трудов ратных войск Кассарии, самого замка и прочих приятных глазу знакомых мелочей.

Сперва военный корреспондент решил, что перетрудился и бредит.

Затем он подумал, что это ему снится.

Потом уверился в том, что неадекватен окружающей действительности, и допустил, что следует обратиться к доктору Дотту, который в свое время считался одним из самых модных и знающих врачей.

Чем лучше врач, тем больше он знает бесполезных лекарств.

Вряд ли тот поможет, но следует поступать по правилам даже тогда, когда ты сознаешь всю бесполезность этих поступков.

После сообразил, что и доктора Дотта в таком состоянии ему не отыскать. И чрезвычайно опечалился.

Так что, когда в него со всего размаху врезался Птусик, заложивший слишком уж крутой вираж, пытаясь проскочить между двумя Сихоями, Бургежа обрадовался ему, как председателю Пухлицерского комитета.

— Ну ты даешь! — воскликнул Птусик, умудрявшийся уместить в это незамысловатое словосочетание всю гамму обуревавших его чувств.

— А что здесь творится? — спросил Бургежа.

— Ну ты даешь! — повторил Птусик. — На нас напал Бэхитехвальд!

— А король Юлейн?

— Ну ты даешь! Он уже давно капитулировал, а потом мы заключили с ним военный союз. Оказывается, он наш кузен.

— Ну ты даешь! — заявил Бургежа. — Ты что, раньше этого не знал?

— Я вообще не люблю политику, — признался Птусик. — Я орден хочу. Только и всего.

— Других корреспондентов видел? — тревожно спросил Бургежа.

— Другим тут не выжить, — убежденно сказал Птусик, отпихивая какое-то свирепое создание, пытавшееся погрызть его рукокрыло. — Наверное, все пали смертью храбрых.

— Прекрасно, — отозвался Бургежа, скорбя о погибших коллегах. — Значит, у меня по-прежнему эксклюзив. Ну что, пошел я. Кто у них главный?

— Ну ты… Галеас Генсен.

— Как его опознать? Можешь составить словесный портрет или вспомнить какие-нибудь особые приметы?

— Запросто! Вот как чувствуешь, что у тебя все внутренности в пятки падают, и очень хочется потерять сознание от страха, и голос пропал, — так это он. Галеас Генсен. А если просто визжишь от ужаса и улепетываешь, так это не он. Черный плащ еще такой с капюшоном. Короче, ушастый, не перепутаешь.

— Попрошу без амикошонства, — с достоинством возразил Бургежа, устремляясь на поиски нового желанного объекта своей героической репортерской деятельности.

Они встретились у ворот черного замка.

Ворота эти стоит описать подробно, ибо ничего подобного ни до, ни после военный корреспондент Бургежа не видел и искренне надеялся на то, что уже никогда и не увидит. Ибо погоня за сенсацией — это одно, а собственное душевное здоровье все-таки важнее, как говорят троглодиты Сэнгерая.

Начнем с того, что кованая решетка с прутьями толщиной в бедро здоровенного тролля жила своей собственной, весьма активной жизнью. Все ее фрагменты, выполненные в виде змей, мало того что извивались и переползали с места на место, так еще шипели и норовили цапнуть непрошеного гостя. Засов лязгал металлическими зубами, каждый из которых был вдвое больше кассарийского журналиста. И вся эта конструкция через неравные промежутки времени внезапно вспыхивала багровым, несуразно густым пламенем, и тогда воздух вокруг нагревался до такой степени, что дышать становилось невыносимо.

Складывалось впечатление, что в черном замке не слишком рады гостям.

Что хотел предпринять Галеас Генсен, застигнутый Бургежей врасплох, мы не ведаем. Ибо чужая душа потемки, а что уж говорить про того, у кого и души скорее всего нет?

Бургежа обиженно стукнул одну из металлических змей своим тазиком, так что звон пронесся по округе, и решительно заявил:

— Мессир Галеас Генсен?

— Да, — отвечал слегка опешивший король Бэхитехвальда.

— Ваш гражданский долг ответить на несколько вопросов. Я представляю прогрессивное, объективное и крайне смелое в оценках издание «Сижу в дупле» и хотел бы, чтобы вы сказали несколько слов для наших читателей.

Генсен молча повел рукой в сторону надоеды, и что-то шипящее пронеслось в воздухе, намереваясь уничтожить бедолагу.

Бургежа ловко отбил магический снаряд тазиком, отчего тот рассыпался снопом изумрудных искр, и заявил:

— Вы отстали от жизни. Да вы просто мракобес какой-то, батенька. Тиран и душитель. И если вы не дадите мне интервью, то я смело и нелицеприятно напишу об этом в своем журнале.

— Великий Тотис! — вскричал Генсен.

И сам себе удивился. Ибо со дня сотворения мира он не обращался к Тотису даже мысленно. Но в минуты величайшей опасности каждый из нас дает слабинку, пусть даже и крохотную. Как кричал Такангор: «Мамочка!» — завидев ужасных малюсеньких уховерток. И потом всегда спрашивал: «Нет, ну при чем тут мама?»

— Тотис на вопросы не ответит, — поучительно заметил корреспондент. — А вы вполне можете уделить мне минут десять и уж потом со спокойной совестью и чувством выполненного долга подло и коварно уничтожать мир. — И добавил про себя: «Ох уж эти злодеи, ох уж эти преступники. Своей пользы не видят. Это же ваш уникальный шанс заявить в полный голос о своей невиновности, привлечь на свою сторону массу читателей. Это же ваша персональная реклама, а я тут надрываюсь, как будто хочу продать вам лежалый товар. Жизнью рискую». — Чем это вы в меня швырялись? Пахнет отвратительно. Тухлым яйцом, да?

— Ладно, — внезапно сдался Генсен, почуяв, что это как раз и есть тот самый случай, когда проще согласиться, чем объяснить, почему не хочешь. — Задавайте ваши вопросы.

— Итак, вопрос первый. Как вы дошли до такой жизни? — И Бургежа выразительно обвел взглядом окружающее пространство.

— Это нормальная жизнь короля Бэхитехвальда, — волнуясь, отвечал Генсен. — Что значит «дошел», что вы имеете в виду? Ну, э-э-э, собственно, я стремился к этому с самого своего нерождения, и когда мне представилась такая великолепная возможность, то я немедленно ею воспользовался.

— Хотите ли передать привет и благодарности вашим спонсорам?