Палач - Виктор Вальд

– Пусть бы оно разорвалось скорее, – спокойно сказала Мабилия.

– А если сердце выдержит, то кровь, посланная им в голову, лишит тебя разума.

– Бог лишил меня разума, когда я, изменив покойному мужу, открыла объятия другому мужчине.

– И последнее. Если ты будешь упорствовать и совсем разгневаешь судей, они наверняка прикажут мне стащить тебя на пол и прыгнуть на твой раздувшийся живот. Такое мне приходилось видеть.

– Значит, тогда с меня вылетит плод проклятого Мартина. Я умру счастливой. Но не погублю свою дочь. Ее уже погубил ты! В прошлом году, перед казнью разбойников, моя несчастная Сузи притронулась к твоей проклятой железной палице. Соседи ее жалели, но все знали – она проклята и ее скорая смерть будет ужасной. Но мои слова не станут причиной ее смерти.

Гудо содрогнулся и отвернул свое лицо от женщины. Он еще хотел рассказать о третьей пытке святой инквизиции. Это когда ступни ног пытаемого человека смазывают жиром и пододвигают к ним жаркий огонь, не давая ему коснуться плоти. Но он понял: никакая боль, ни тем более слова о ней, не заставят эту настоящую мать оговорить свое дитя.

Палач тихо застонал, отошел к стене и припал лицом к покрытым плесенью камням.

– Трибунал святой инквизиции, имея признания виновных, не может вынести решение до проведения последнего этапа следствия. В силу того, что степень признания вины обвиняемых различна – Эльзира после первой пытки, а Мабилия во время третьей сознались частично, – необходимо произвести осмотр тел для обнаружения на них печати дьявола. Святая Церковь исходит из того, что во время пыток тело находится во власти дьявола и может управляться им. А вот печати, они же клеймо, оставленные нечистым, уже не управляемы им. Они могут перемещаться по телу, но уже никогда исчезнут. Никто не служит сатане и не призывается к поклонению перед ним, не будучи отмечен его знаком. Клеймо – это самое высшее доказательство, гораздо более бесспорное, чем обвинения или даже признания. Еще не представал перед судом ни один человек, который, имея клеймо, вел бы безупречный образ жизни, и ни один из подозреваемых в колдовстве не был осужден, не имея клейма. Палач, ты закончил обрывание волосяного покрова на телах обвиняемых?

Отец Марцио посмотрел на палача и продолжил:

– Для более правильного понимания этого процесса суд счел необходимым пригласить лекаря Хорста, который имеет подтвержденную степень доктора. Палач, подведи к нам старуху.

Господин в синих одеждах приподнял старую Эльзиру и принес ее к судейскому столу.

– Придерживай ее, палач, – улыбаясь, сказал Гельмут Хорст и склонился над обнаженным телом.

Он тщательно осмотрел каждый участок кожи, надолго задержавшись на лице, груди, ниже спины и между ног. Старуха охала и ахала. Из ее подслеповатых глаз беспрерывно текли слезы. Но руки лекаря безжалостно заставляли ее открываться и подвергаться насилию.

– На теле обвиняемой очень много подозрительных мест. Теперь можно и иглой, – весело сказал лекарь.

Инквизитор подошел к старухе и усадил ее на табурет.

– Палач, смотри. Видишь сосок дьявола?

Святой отец показал пальцем на морщинистое вздутие между дряблыми мешочками грудей старухи.

– Проткни его.

Гудо, который провел бессонную ночь, пытая несчастную Мабилию, а затем страдая от душевных мук, бросил на инквизитора мутный взгляд. В его ушах еще стоял крик несчастной женщины, признавшейся в том, сколько раз, где и в какой позе она отдавалась сатане.

Заметив неуверенность Гудо, отец Вельгус встал справа от Эльзиры и настороженно посмотрел на палача. Господин в синих одеждах кивнул и, выбрав длинную тонкую иглу, медленно погрузил ее в указанное место.

Старуха замотала головой, но ни крови, ни крика проникновение железа у нее не вызвало.

– Это печать дьявола. Бескровное и безболезненное место. Из этого соска нечистый пьет кровь и вытягивает душу своих слуг, – возликовал инквизитор. – А вот, посмотрите, на животе отметина в виде лягушачьей лапки. Да вы посмотрите, старуха вся в белых пятнах и язвах. А опухлости век! Палач, проткни это место, и это, и вот это… Игла почти чиста, и болей она не испытывает. Дьявол долго владел ее телом. Убери ее, палач. Давай другую.

Над телом несчастной Мабилии возились долго. Оно было почти чистым, за исключением родимого пятна на правом предплечье и желтых пятен вокруг сосков.

После вчерашних пыток она едва вздрогнула от проникновения иглы. Да и кровь, чуть выступив, быстро свернулась. Вместо нее сочилась прозрачная жидкость.

В заднем проходе Мартина Гельмут Хорст обнаружил и указал инквизитору на контур зайца, а также обратил внимание на искривленный мужской фаллос, что приподнялся после изучения его руками лекаря.

У маленькой Сузи на ножках были обнаружены ранки и гнойнички. И хотя девочка кричала и плакала, а из ран текла кровь, инквизитор торжествующе заключил:

– И у этого создания в теле демоны. Это они, защищаясь, вызывают боль и стачивают свою кровь. Писец, все запиши.

Затем отец Марцио сел за стол и повернулся к судьям:

– Вина подсудимых доказана полностью. Теперь мы передадим их городским властям. Думаю, городскому суду вполне достаточно тех доказательств, что имеются в распоряжении инквизиции. Господь благословит судей, если завтра в полдень тела колдуний будут сожжены на кострах, а их души предстанут перед судом Божьим.

– Это справедливо перед Богом и людьми, – громко сказал отец Вельгус.

– Это справедливо, – подтвердил алтарник Хайнц.

После этих слов священнослужители стали обсуждать детали, необходимые для написания приговора.

Палач подошел к Гельмуту Хорсту и тихо обратился к нему:

– Ты же лекарь и не можешь не знать, что те места на теле этих людей связаны с болезнями.

– Особенно у женщин, – подтвердил Гельмут. – Мне думается, они больны проказой.

– Так и есть. У старухи, с ее хрипотой, увеличенными мочками ушей и бугристостью кожи, это предпоследняя стадия болезни, – добавил палач.

– Святая Церковь разбирается в этом лучше нас. И если она видит в пятнах и опухлостях печати дьявола, значит, так нужно.

– Кому нужно? – удивился Гудо.

– Тебе, мне, другим – всем, кто не желает захворать болезнью, от которой гниет тело. Дай Бог, святая инквизиция сожжет всех ведьм и колдунов. И тогда на земле не останется людей, передающих другим эту страшную болезнь. Костры инквизиции очистят землю и людей. А то среди нас слишком много слабых, больных и увечных. Но Господь уже очищает ее, послав чуму. Слабые вымрут и останутся только сильные и здоровые, способные рожать крепких детей.

– Ты не лекарь! – гневно раздувая ноздри, вымолвил Гудо. – Ты, ты…

– Хочешь сказать, палач? – нагло улыбнулся Гельмут Хорст. – Странно слышать это от палача. Но ответить, заявив, что ты лекарь, я не могу. Ты всегда позорил меня. В этом городе мне счастливой жизни не будет. Да и у тебя.

Лекарь зло поглядел на Гудо и вышел за дверь.

– А ведь он прав. Святая Церковь знает, как правильно поступать. Больные – это те, кто имеет тяжкие грехи за душой. Таким лучше умереть.

Палач устало посмотрел на отца Марцио. Инквизитор каким-то чудом услышал их разговор.

Обессиленный событиями последних дней, Гудо не решился проведать Аделу, боясь своей мрачностью вселить в ее душу еще большее беспокойство. Он отправился в свой дом и рано лег спать, едва перекусив хлебом и затвердевшим сыром.

Где-то посреди ночи ему приснился убиенный Патрик. Он тряс за плечи окаменевшего Гудо и требовал, чтобы тот проснулся. Патрик называл его братом и толкал палача к городским воротам. Но Гудо был не в силах ступить и шагу. Непонятная сила сковала его стальными обручами.

Гудо проснулся поздно. Он долго не мог очнуться, а когда почувствовал себя лучше, отправился на свой холм. Отсюда ему было хорошо видно, как на другом холме, возле городских ворот, плотники устанавливали четыре столба, а стражники носили к ним дрова и хворост.

Палач сидел и предавался тяжелым раздумьям.

«Завтра огонь сожрет еще четверых, трое из которых ни в чем не повинны. Умрут в угоду человеческой глупости и злости. Разве мало смертей? Даже чума не урок и не причина жалеть друг друга. Вместо взаимопомощи и понимания – озлобленность и желание смертей. Еще и еще смертей. Неужели это то, что Бог тайно вложил в каждого? И зачем? Что пользы Всевышнему в зверином желании человека видеть смерть ему подобных? Кто защитит, кто поможет слабым и убогим? Церковь? Инквизиция? Отец Марцио? Он тоже желает смерти людской. Может, и правы тамплиеры, восстав против лицемерия церковников. Их книги облегчают жизнь человека. Механизмы, машины, лекарства и многие другие знания. Захочет ли Церковь передать это простому человеку? Вряд ли, ведь ей не нужны знающие и думающие. Такие непокорны и во всем ищут пользу и смысл. А от людей требуется труд. Тяжелый и как можно более продолжительный. Пока они, истощенные, не умрут. Такова судьба человека. И самого меня. И Аделы? И маленькой Греты?..»