Эльфийский Камень Сна - Кэролайн Черри

«Ну же, ну же», — подгонял он свою лошадь, чувствуя, что тишина эта не к добру. Он сомневался, чтобы Ан Бег наблюдал за дорогой, что эти разбойники так преданы долгу, что будут сидеть в засаде на берегу в надежде убить случайного путника из Кер Велла, но все было возможно, когда беды окружили страну.

Кусты теснились и подступали с обеих сторон. Дорога поросла травой, тут и там на ней виднелись свежие побеги, и колючки норовили вцепиться в лошадь. Черному мерину Ризи не нравилась эта ночная дорога, эти ненадежные места: и Ризи приходилось пришпоривать коня, в чем тот обычно редко нуждался, и гнать его вперед, не обращая внимания на опасности.

Приблизившись к холмам, конь начал уставать, с трудом выдерживая вес седока в доспехах, Ризи дал ему замедлить шаг, направляя к броду, который тревожил его больше всего.

Ивовые ветлы заключили его в свои объятия, задернув черным занавесом звездные небеса. Шаги приглушали шорох листьев и плеск воды. Лошадь, встревожившись, заплясала на месте, тихо заржав. Ризи коснулся ее боков шпорами, отстраняя щитом ивовые ветви.

Вот он Элд. Он ощущал его, глядя на завороженный берег реки.

«А теперь даруй мне удачу», — подумал он, вспоминая о той, что и его благословила. Он держал ее образ перед своим мысленным взором — «О, Ши, ты обещала».

Он нашел брод, сам по себе опасный в темноте, к тому же давно не использовавшийся никем: река могла изменить свое русло, вымыть ямы, в которые могли рухнуть и лошадь и седок, могла намыть топкие пески на место прочного дна. Он спешился и для надежности повел лошадь за собой, по грудь погрузившись в медленные воды Керберна.

Лошадь пошла за ним. И мимо самых его бедер скользнула тварь, большая, живая и жуткая. Он не выпустил поводьев и, споткнувшись, устоял в воде, и плеск реки изменился, превратившись в легкий смех. Берег расплылся перед его глазами. И снова что-то коснулось его ног, талии, и мягкие руки потянулись вверх, обнимая его доспехи.

Он кинулся к отмели, упал на колени, потянув лошадь за собой, потом, поднявшись на ноги, поспешил сквозь камыши по вязкой засасывающей тине, ломая опавшие мертвые сучья.

Лошадь шарахалась туда и сюда, но он поставил ногу в стремя, и невзирая на тяжесть металла, она тут же пустилась вскачь. Закинув голову, она в ужасе неслась вперед, и он с трудом удерживал ее поводьями, ибо его хлестали ветви по лицу: они скакали вслепую и наугад.

Он придержал лошадь, и она, вздрагивая, перешла на шаг. Он тоже дрожал, промокший насквозь, вспоминая ту тварь, что прикасалась к нему.

«Эквиски» — называл ее Киран. Речная лошадь. Водяной. То, чем пугают детей. Его охватил такой страх, какого он никогда не испытывал в битве — то и дело до него доносился цокот копыт, словно скакала лошадь там, где ни одна лошадь не могла проскакать, и грохот этой скачки то нарастал, то затихал, то с одной стороны тропы, то с другой на дороге, которая шла вдоль Элда в его собственные земли.

— Смилуйся, — шептал он в пустоту. — Мы — мирные соседи.

Так он держал себя в руках, даже когда из чащобы на него уставились два глаза, красные, как раскаленные угли. Это было опасно — он знал это, но тварь миновала его, и лишь лошадь вздрогнула и захрапела, почуяв неведомое присутствие.

— Пука, — промолвил он, — я не боюсь тебя. Мне дозволено ехать здесь, и тебе не остановить меня.

Глаза потухли, и лишь цокот копыт преследовал его.

X. Кер Донн

Утро тихо настало в Кер Донне — стояла глубокая тишина. Донал медленно просыпался, сначала не понимая, где он, оглядывая деревянные стены и не находя ни камней Кер Велла, ни покачивающегося седла под собой — лишь неподвижная постель, гораздо более мягкая, чем у него дома, и яркий солнечный свет, льющийся сквозь прорезь окна.

«День», — подумал он, устыдившись и вспомнив, что окончательно заснул перед самым рассветом. Он уже просыпался с первыми лучами солнца, но тело его было так тяжело, а вокруг стояла такая тишина, что он решил, что даже слуги еще не поднимались. «Еще немного», — подумал он и закрыл глаза, устраиваясь в теплом гнездышке пуховика под одеялами. И он снова заснул после всех своих тревог, после прислушивания к звукам, которых не было в помине, после кошмаров в бесконечном пути по ущелью, так что ему казалось, что постель мерно покачивается под ним, после фантазий об опасностях, подстерегающих его здесь, в лабиринтах замка, захлопнувшего свои ворота, чтобы поглотить его.

«Стоит им захотеть, — думал он в одиночестве ночью, — и я исчезну с лица земли, и я, и все, кто приехал со мной. „Ты разве кого-нибудь посылал? — спросит Донкад у его господина. — Никто не добрался до меня“.

Или он может и вовсе промолчать, как молчал он нее эти годы. Тишина поглотит их, и лишь стены запечатлят в своей памяти их образ.

«Все это глупости», — наконец заключил он, когда свет уже забрезжил в окне. Теперь они заметят по моим глазам, что я не спал, и что я им отвечу?» И глаза его закрылись. Веки так отяжелели, словно на них навалилась вся усталость предыдущих дней.

И все же в нем росло неведомое беспокойство. В замке все еще царила тишина, а пора было уже начаться какой-то жизни. Может, он неправильно определил время в момент своего первого пробуждения.

«Видишь, господин, — скажут потом слуги, — он все еще в постели в такой час». А может, Донкад и сам уже возмущен неучтивостью гостя.

В голове у него прояснилось — пора было приниматься за дело. Он откинул одеяла и подставил тело прохладному горному воздуху, терпеливо снося холод и все больше просыпаясь. Он выглянул в узкое окно и окинул взглядом простиравшиеся Бурые холмы, суровые, каменистые, так и оставшиеся невозделанными.

Как этот пейзаж отличался от Кер Велла, окруженного полями и лесами, пастбищами, покрытыми цветами. Бурым холмам очень подходило их название — пустынная местность, пригодная лишь для овец. Даже воздух здесь был иным, и ветер не приносил запах растительности. У подножия скал тек ручей, но до Донала не долетало его журчание; ни плеска воды, ни порывов ветра, всегда наполнявших Кер Велл, здесь не было слышно. Холмы бы9 ли покрыты камнями и колючим кустарником, и, похоже, в это время года никаких цветов здесь не цвело.

Он вздрогнул и, отвернувшись от окна, принялся искать свою одежду — из более тонкой шерсти, которую он захватил в надежде на более радушный прием.

Одевшись же и оставив все оружие, за исключением кинжала, пригодного за трапезой для резки мяса, он подошел к двери и открыл ее.

На скамье по соседству спал узколицый хрупкий паж, который встрепенулся на шум и вскочил.

— Господин, — промолвил он.

— Я слишком долго спал, — откликнулся Донал. — И нет, я не господин. Но где твой господин нынче утром и примет ли он меня?