Два часа до конца света - Виктор Маршанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кошмар, — выдохнул мальчик.
— Моё второе имя, — прошипела Эрион, выпрямляясь во весь рост.
Лампочка, качающаяся под потолком, с треском разлетелась на осколки, погребая комнату под толщей темноты. Константин хотел закричать, но доведённый до исступления ум быстро терял силы. Падая в обморок, краем тауматургического зрения он видел, как силуэт Эрион медленно приближается в его сторону.
Он устал бояться, и уже был не против смерти, лишь бы она была быстрой.
***
Комплекс «Рост», перед входом в главный корпус, 16:14
— Так значит, вы всё же пропустили одного человека внутрь? — Уточнял Марш, сжимая вспотевшей ладонью диктофон в кармане халата.
— Именно. — Отозвалось железное дерево.
— Но разве это не является нарушением устава, согласно которому нас же вы не желаете впускать, — осторожно заметил доктор.
— В свете происходящего я позволяю себе некоторые вольности. Беседа с вами — одна из них.
— Спасибо вам за это.
— Вам спасибо за вашу вежливость.
— И всё же. Двое следующих, — девушка и парень, если не ошибаюсь, — сумели проникнуть внутрь через окно.
— Этот манёвр уже на их совести, — пояснило растение, поведя ветвями из колючей проволоки. — Моя же уступка в отношении той женщины была мотивирована двумя обстоятельствами.
— Прольёте свет на них?
— Первая причина: она шла на поиски своей дочери, которая оказалась на нашей территории вследствие первопричинных механизмов природы.
— Процедуры Перераспределения, — добавил Владимир.
— Верно, — одобрительно склонилось дерево, — вторая причина: женщина уже несколько часов как покинула этот комплекс.
— Каким образом?
— Видите ли, всё дело в том, что её дочь находится не в этой реальности, а совершенно в другой. Из соображений этики, я не хотело бы распространяться о причинах такого положения.
— Как вам угодно, — театрально отмахнулся Марш, шаркнув ногой.
— Основная проблема, как этой матери, так и нашего комплекса, состоит в том, что в нашей реальности находится, скажем так, её негативный образ, проявленный в самой что ни на есть разрушительной форме. А вот сознание упомянутой выше дочери находится как раз-таки в другой реальности. Туда и отправилась эта печальная женщина.
— Вы знаете, не хочу показаться снобом, но мои познания о носителях тлеедов говорят, что эти, простите за выражение, паразиты не способны действовать вне сознания.
— Вы абсолютно правы, но позвольте заметить, что сознание, в сухом остатке — лишь строго определённый поток волевых усилий. Именно этот поток приводит в движение ваше тело и ваш ум.
— Кажется, я понял! — Радостно воскликнул специалист, хлопнув в ладоши. — Нельзя даже сварить чашку кофе, пока сознание не помыслит о чашке.
— Почти. Следует понимать, что сознание стоит задолго до всех возможных мыслей. Я не просто так сравнила сознание с потоком. Взять хотя бы этот случай с оторванными от сознания тлеедами. Их носитель намертво заковал их в рамки одной идеи, заставив тысячи, если не сотни тысяч, особей выполнять одну единственную поставленную задачу. К тому же…
Вдруг голос, льющийся из-под железной маски осёкся. Постояв секунду в тишине, во время которой Марш успел представить себя разрубленным на части железными плетьми, Древо резко выпрямилось и проговорило:
— Прошу прощения, но за нашей беседой я совершенно отвлеклась от выполнения поставленных задач. Возникла проблема, и сейчас мне нужно отправить специалиста для её решения.
— Мы тоже специалисты, знаете ли, — тихо проговорил доктор, рассматривая свои ботинки.
— Учитывая обстоятельства, могу с уверенностью сказать, что администрация ещё прибегнет к услугам вашей организации. А до тех пор, прошу вас не приближаться ко мне до конца дня.
— Что ж, — обречённо выдохнул Марш, — позвольте откланяться. Хотя нет, можно ещё один вопрос?
— Задайте.
— Как вы связываетесь с этой администрацией, и специалистами, если они внутри комплекса?
— Мои корни оплетают первые сто сорок этажей корпуса.
Поблагодарив дерево в очередной раз, Владимир вернулся к Усачёву.
— Ай да Марш, ай да сукин сын, — протянул командир, — ты это дерево загипнотизировал, что ли? Гляди, что Оганян принёс.
С этими словами, Павел продемонстрировал два блока сигарет, один из которых был уже вскрыт.
— Оганян тут? — Задумчиво спросил Марш, глядя в пространство.
— В компании твоего ассистента. А что?
— Сто сорок этажей, — поражённо повторил Владимир, направляясь к выходу, — сто сорок. Какого хрена?
Глава XXIX: Чрез тернии к звёздам
Комплекс «Рост», нижние этажи, 15:36
Уже час Полдень и Гетера медленно двигались по бесконечному коридору, словно пара туристов, посещавшие музей.
— Сочувствую твоему горю, — честно призналась Гетера, когда женщина поведала о нелёгкой судьбе младшей сестры, и двух её дочерях.
Полдень лишь презрительно фыркнула:
— Что ты можешь знать о сочувствии?
— Сочувствие, в первую очередь, — это остаток прошлого, сопровождающий тебя весь остаток жизни. Груз на сердце, тянущий к земле, вне зависимости от мощи твоих тауматургических сил.
— Звучит красиво, да что толку мне от твоих слов? — Резонно заметила Полдень, ступая по белоснежному линолеуму.
— Блуждающая Ржавчина, о которой ты говорила, — есть ничто иное, как застрявшее во времени людское войско, слепо следовавшее за властью чудовища. Толпа злостных, испорченных силой, женщин и мужчин, которых пришлось скрыть завесой, дабы упрятать этот позор человеческий от глаз смертных.
— Что это за чудовище, способное наделить людей бессмертием?
— Давным-давно по земле шёл ужасный, не ведающий боли и страха, великан, именуемый Мнемогемноном. Люди воспринимали его как бога, цари падали перед ним на колени, и клялись в вечной верности, в обмен на сохранение жизни.
— И где же он теперь?
— Развеян по вселенным. Некоторые его части: сердце, голос и дар, в виде источающего ядовитую ртуть камня, находятся под присмотром общины из учёных людей.
— Учёных людей? — С горькой ухмылкой переспросила Сестра. — Всего лишь скопление безответственных бюрократов, если ты про Фонд. Хотя, даже они видятся ангелами, в сравнении с истязателями советского Отдела.
В очередной раз, Гетера лишь снисходительно улыбнулась:
— Боюсь, это вопрос людской природы. Чем дальше в древность уходишь, тем хуже нравы.
— Что ты несёшь? Мою сестру пытали, а всего лишь один исповедник Ржавчины способен разорвать мою племянницу в клочья!
Голос Полдень вдруг начал дрожать. Остановившись, она облокотилась спиной на светлую стену коридора, остановившись между двумя камерами, пронумерованных алгебраическими монстрами. Впервые в жизни, Сестра позволила себе посмотреть вверх, и воскликнуть:
— Повезло же мне родиться в этом проклятом мире, где я должна страдать. Родиться в месте и времени войн, пыток
